"Как ни заманчива картина понимания мира в свете творческих
возможностей, тем не менее у каждого человека, знающего
суровую действительность, неизбежно должно зародиться
серьезное сомнение в жизненной правдивости такого
мировоззрения не только потому, что перед ним будет стоять
своего рода memento mori – физическая смерть, но он не может
игнорировать и другого факта – возможности и
существования моральной смерти. Вглядываясь в мир и жизнь,
мы как будто на каждом шагу встречаемся с жесточайшими
гримасами ее, с актами вопиющей несправедливости и
морального упадка. Недаром же говорят, что если бы оказалось
возможным однажды каким-либо волшебным актом приподнять
сразу завесу над миром и показать его нам во всей его нравственной
наготе, то мы окаменели бы от ужаса и отчаяния: так широка волна зла,
преступления, разврата и т. д. Всем, кто попытается изобразить мир
и ход жизни в хоть сколько-нибудь оптимистическом духе, не пройти
мимо тех неизбывных мук и сомнений, которые рождаются в душе человека, например,
у постели больного или умирающего в тяжелых страданиях ребенка,
маленького невинного существа, или в наших недавних военных
и революционных переживаниях, когда гибли от мертвой, механической
силы ни в чем не повинные старики, женщины, дети и с каждым днем
множились сироты и обездоленные. Все мрачные темные нити
вплелись в мировой клубок как будто совершенно неустранимо, и, как
показала история человеческой мысли, мы до сих пор безуспешно
мечемся в поисках за удовлетворительным решением всех этих проклятых вопросов,
за возможностью примириться с миром – как говорил Гете,
стремясь «мир понять и не презирать».
Какой бы ослепительной ни казалась нам белизна мирового
одеяния, нам не удастся обойти молчанием, как говорил Иван
Карамазов, тех кровавых пятен, которые несмываемо запятнали
мир во всем его историческом прошлом и настоящем. Но чтобы
жить, необходимо, если не смыть их, то по крайней мере
примирить с ними так ли иначе наше сознание и совесть:
необходимо преодолеть зло, необходимо «разъяснить» его,
отвести ему определенное место, до некоторой степени понять его
своеобразный разум. И мы знаем, в истории человечества шли и
идут постоянные мечты о том, что рано или поздно окажется
возможным человеческими или сверхчеловеческими силами
преодолеть зло и окончательно очистить мир. Религиозные
системы полны все этих сотериологических стремлений, но не
только они: на том же пути находятся и этизирующие
мировоззрения, которые готовы видеть подлинный смысл жизни
в преодолении зла. Не так еще давно Джемс писал[1060], что
смысл жизни решается именно в этом направлении, что «зло
нужно выкинуть, выбросить за борт, через него нужно
перешагнуть и принять участие в образовании мира, который
забудет о самом его имени и месте». Мир без зла, без теневых
сторон – таков идеал, который рисуется не одному только
Джемсу; и у нас тотчас же подымается новый проклятый вопрос,
так ли уж это все будет хорошо – вопрос о том, что не только
возможно ли это, но главное – нужно ли это? И целый хор
голосов из истории человеческой мысли отвечает нам
убежденным указанием на метафизичность зла, на
необходимость противоречий, на необходимость зла для добра и т. д.
Так Вл. Соловьев верил, что «бог допускает зло, поскольку
имеет в своей премудрости возможность извлекать из зла
большее благо или наибольшее возможное совершенство, что и есть
причина существования зла».
Все эти так называемые проклятые вопросы и величайшие загадки для
человеческого ума при этом обладают еще той особенностью, что они
не только «тайны», но и вместе с тем самое уверенное и непреложное
знание, каким только владеет человек. Можно даже сказать, не рискуя
впасть в особенно большое преувеличение, что мы никогда факты
не констатируем с такой непреложностью, как мы это делаем в области
нравственных оценок. Все мы хорошо знаем, что голос совести – там,
где она начинает говорить – звучит непреложно и настолько
неумолимо, что перед ним стушевываются самые изощренные доводы разума.
В одном и том же явлении сочетались наше величайшее непоколебимое знание
и наше самое мучительное неведение..."
