Звезда Волхвов

[Д.И.В.]

Сообщение от Sergej

Хорошо. Какое продолжение этого разговора вы видите далее?

Вы же сами его и предлагаете, это продолжение, даже не дождавшись ответа. А раз тема ушла совершенно от того астрономического начала, на которое можно было опереться в своих рассуждениях. От того, как это всё связано с Агни Йогой и Теософией. Раз тема ушла в область каких-то предположений и различных отвлечений, - то и я вот вспомнил одно произведение Чехова, которое называется "Черный монах". Там автор описывает внутренние ощущения и переживания человека, его разговоры с порождением своего воображения. Интересное произведение, между прочим, совершенно не в духе Антона Чехова, стоящее особняком в его творчестве:

Коврин слушал музыку и пение с жадностью и изнемогал от них, и последнее выражалось физически тем, что у него слипались глаза и клонило голову набок.

Когда пение прекратилось, он взял Таню под руку и вышел с нею на балкон.
- Меня сегодня с самого утра занимает одна легенда, - сказал он. - Не помню, вычитал ли я её откуда или слышал, но легенда какая-то странная, ни с чем не сообразная. Начать с того, что она не отличается ясностью. Тысячу лет тому назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Аравии ... За несколько миль от того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж. Теперь забудьте все законы оптики, которых легенда, кажется, не признаёт, и слушайте дальше. От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой. Его видели то в Африке, то в Испании, то в Индии, то на Дальнем Севере ... Наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает по всей вселенной, все никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть.

Быть может, его видят теперь где-нибудь на Марсе или на какой-нибудь звезде Южного Креста. Но, милая моя, самая суть, самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу и покажется людям. И будто бы эта тысяча лет уже на исходе ... По смыслу легенды, черного монаха мы должны ждать не сегодня - завтра.

- Странный мираж, - сказала Таня, - которой не понравилась легенда.
- Но удивительнее всего, - засмеялся Коврин, - что я никак не могу вспомнить, откуда попала мне в голову эта легенда. Читал где? Слышал? Или, быть может, черный монах снился мне? Клянусь богом, не помню. Но легенда меня занимает. Я сегодня о ней целый день думаю. Отпустив Таню к гостям, он вышел из дому и в раздумье прошелся около клумб.

<…>

"Как здесь просторно, свободно, тихо! - думал Коврин, идя по тропинке. - И кажется, весь мир смотрит на меня, притаился и ждет, чтобы я понял его ..."

Но вот по ржи пробежали волны, и легкий вечерний ветерок нежно коснулся его непокрытой головы. Через минуту опять порыв ветра, но уже сильнее, - зашумела рожь, и послышался сзади глухой ропот сосен. Коврин остановился в изумлении. На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны, но он не стоял на месте, а двигался со страшной быстротой, двигался именно сюда, прямо на Коврина, и чем ближе он подвигался, тем становился все меньше и яснее. Коврин бросился в сторону, в рожь, чтобы дать ему дорогу, и едва успел это сделать ...

Монах в черной одежде, с седою головой и черными бровями, скрестив на груди руки пронесся мимо ... Босые ноги его не касались земли. Уже пронесясь сажени на три, он оглянулся на Коврина, кивнул головой и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво. Но какое бледное, страшно бледное, худое лицо! Опять начиная расти, он пролетел через реку, неслышно ударился о глинистый берег и сосны и, пройдя сквозь них, исчез как дым.

- Ну, вот видите ли ... - пробормотал Коврин. - Значит, в легенде правда.
Не стараясь объяснить себе странное явление, довольный одним тем, что ему удалось так близко и так ясно видеть не только черную одежду, но даже лицо и глаза монаха, приятно взволнованный, он вернулся домой.