Христианство и Гноcис

[Раб Божий Дмитрий]

Сообщение от Владимир Чернявский

Вообще-то, первые Отцы христианства звали себя гностиками.

Давайте-ка отвечать за свои слова и приведем примеры Отцов христианства, которые звали себя гностиками. Только, пожалуйста, не заводите старую волынку и не упоминайте Оригена, даже читать не буду. Ориген - стопроцентный православный мыслитель, которого, правда, в юности немного занесло (с кем не бывает), но он очень быстро пришел в себя и достоин всяческого уважения.

[adonis]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Давайте-ка отвечать за свои слова и приведем примеры Отцов христианства, которые звали себя гностиками. Только, пожалуйста, не заводите старую волынку и не упоминайте Оригена, даже читать не буду. Ориген - стопроцентный православный мыслитель, которого, правда, в юности немного занесло (с кем не бывает), но он очень быстро пришел в себя и достоин всяческого уважения.

Думается мне что у гностиков, как и у первых истинных христиан вообще не было «Отцов» за исключением Небесного. Появление христианских отцов само по себе уже стало искажением Учения Христа. А православию вообще только 1000 лет. Может Вы приведёте какой либо документ из своих источников где Ориген, либо кто ни будь ещё из его времени упоминается как православный? Буду удивлён.

[Владимир Чернявский]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Давайте-ка отвечать за свои слова и приведем примеры Отцов христианства, которые звали себя гностиками. Только, пожалуйста, не заводите старую волынку и не упоминайте Оригена, даже читать не буду...

Возьмем, к примеру, учителя Оригена - Климента Александрийского. Его классический труд "Строматы" (т.е. это самое основание христианства. Первые века).:

Для постижения Бога необходимо отрешиться от мира и мирских вещей, но и при этом условии Бог ограниченным разумом человеческим не может быть постигнут, поэтому познание Его является исходящим от Него даром.
В конце 6 главы изображен истинный гностик в его практической жизни
(см. также кн. IV, гл. 21-23, 26; кн. VI, гл. 9; кн. VII, гл. 3, 10 -14).
6 книга:
философам ведома была религиозная истина, но не полностью в сравнении с Евангелием. Истинный гностик может пользоваться и философией
и т.д.

В примечаниях читаем:

Во всём тексте слово «гностик» подразумевает истинного мудреца в христианском значении этого понятия. «Гносис» — вся полнота христианского знания.

В этом смысле, советую книгу Флоровского "Восточные Отцы":

Григорий Богослов

Человек есть тварь, но имеет повеление стать богом, - передает Григорий дерзновенные слова св. Василия. И путь "обожения" есть путь очищения и восхождения ума, - καθάρσις. Это прежде всего путь отрешения от чувственного мира, от материи. Чувства помрачают ум. Вместе с тем, - путь внутреннего собирания, самососредоточения, - путь борьбы со страстями и достижения бесстрастия ("апатии"). Образ подвижника в изображении св. Григория есть образ мудреца или, скорее, любомудра, и очень напоминает образ "гностика" по Клименту Александрийскому. И следует припомнить, в молодые годы Григорий слушал в Александрии Дидима, который повторял идеи Климента. В этом образе много эллинистических черт, много общего с идеалом стоиков и платоников. Есть бесспорная близость между идеалом св. Григория и идеалом Плотина: вся система Плотина в известном смысле есть учение о "очищении", как о пути к Богу, к которому душу влечет желание и любовь, - стремление к полноте и совершенству, - в человеке это желание достигает ясности и сознания... Это путь отречения от тела и "вхождения в себя" - путь упрощения и восторга... И Плотин призывает к уединению и безмолвию, к анахоретству и исихии и вслед за Платоном понимает философию, как упражнение в смерти... "Занятие философов состоит в том, чтобы отрешать душу от тела", - этот афоризм из Платонова "Федона" св. Григорий не раз вспоминает, однажды с прямой ссылкой.
...

Богопознание есть путь обожения и потому путь аскетический. "Философствовать о Боге можно не всякому", - говорил св. Григорий против евномиан. "Да, не всякому. Это не дешево приобретается и не пресмыкающимися по земле". Не всякий, не всегда может и смеет говорить о Боге. Для этого нужна чистая или по крайней мере очищаемая душа. Для нечистого даже небезопасно прикасаться к чистому, подобно тому, как для слабого зрения опасно сияние солнца. Нужна свобода от внешней тины, внутренний покой и тишина. Памятовать о Боге надлежит непрестанно. Это единственное, что безусловно нужно для жизни.
...В Богопознании есть ступени: не всем и не сразу восходить на гору, вступать внутрь облака и беседовать с Богом. Иным по нечистоте лучше стоять внизу горы и внимать единому гласу и трубе, т. е. голым речениям благочестия, и не прилагаться к богословским научениям до времени, - но взирать на дымящуюся гору, окруженную молниями, как на угрозу и на чудо для неспособных взойти. Это не отзвуки Александрийского аристократизма с его делением на "гностиков" и "простецов". Это - аскетика, учение о ступенях..."

Дидим слепец

И Дидим подчеркивает участие ангелов в судьбах видимого мира. В этом основание для призывания их в молитвах, для посвящения им храмов. - Вслед за Оригеном Дидим противопоставляет гностиков и простецов, не разумеющих духовного смысла Писания и бессильных в отражение еретиков дать отчет в своей вере. Гностики обладают Божественной философией. Впрочем это разделение у Дидима очень смягчено по сравнению с прежними Александрийцами.

[Раб Божий Дмитрий]

Владимир, ну, смотрите, что вы написали: Климент Александрийский, Григорий Богослов. Осталось найти только цитаты у Василия Великого, Григория Нисского и Афанасия Великого, чтобы получился почти полный Православный Символ Веры. Какие же они гностики, в современном понимании этого термина?
Да и о.Георгий вам ясно объяснил, что понимали под словом гносис в 3-4 вв. н.э.("Во всём тексте слово «гностик» подразумевает истинного мудреца в христианском значении этого понятия. «Гносис» — вся полнота христианского знания.") И для Отцов церкви эта полнота была прежде всего в Евангелии, а не в гностических бреднях про переселение, множественность миров и т.д.

[Владимир Чернявский]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Во-первых, не Ориген, а его учение о предсуществовании душ,

Анафемируются в первую очередь люди, исповедующие те или иные взгляды. Ориген же был анафемирован прямым текстом вместе с другими Отцами церкви.
Не знание истории очень часто ведет к мифологии и заблуждениям.

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

..во-вторых, лет через 250 после его смерти,

Ну, так это только показывает компетенцию Соборов, постановления которых составляют догматы христианской церкви.

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Владимир, ну, смотрите, что вы написали: Климент Александрийский, Григорий Богослов... Какие же они гностики, в современном понимании этого термина?
Да и о.Георгий вам ясно объяснил, что понимали под словом гносис в 3-4 вв. н.э.("Во всём тексте слово «гностик» подразумевает истинного мудреца в христианском значении этого понятия. «Гносис» — вся полнота христианского знания.")...

Я писал именно то, что утверждал - первые христиане называли себя гностиками. Более того - были непосредственно связаны с неоплатониками, а так же делили верующих на знающих (гностиков) и "простецов". Не стоит говорить, что со временем вера простецов возобладала над гностицизмом. Так же как апофатика сошла на нет.
То, что одни школы гностицизма не признавали другие, то это вполне нормально. За исключением того, что в христианстве господствующая идеология, поддержанная государством, как правило, истребляет и проклинает иноверие. Даже внутри самого христианства.

[Кайвасату]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Да и о.Георгий вам ясно объяснил, что понимали под словом гносис в 3-4 вв. н.э.("Во всём тексте слово «гностик» подразумевает истинного мудреца в христианском значении этого понятия. «Гносис» — вся полнота христианского знания.") И для Отцов церкви эта полнота была прежде всего в Евангелии, а не в гностических бреднях про переселение, множественность миров и т.д.

Вообще-то слово "гностик" как раз и происходит от "гнозис", и именно потому так себя гностики и называли. А в Евангелия никакой полноты не было никогда, что по сути и стало причиной появления гностиков. Ведь в вангелиях не было ни учения о создании мира, ни ангеологии, ни обрядовости в полной мере, ни учения о то, что есть Бог и как устроено мироздание... Именно из-за неимения ответов на многие подобные вопросы и стали появляться гностики...

[Раб Божий Дмитрий]

Сообщение от Владимир Чернявский

Я писал именно то, что утверждал - первые христиане называли себя гностиками. Более того - были непосредственно связаны с неоплатониками, а так же делили верующих на знающих (гностиков) и "простецов". Не стоит говорить, что со временем вера простецов возобладала над гностицизмом.

Ах, вот оно, в чем дело, как же я сразу не догадался, к чему вы клоните. К тому, что я беседуя с вами имею дело с ВЕЛИКИМИ ПОСВЯЩЕННЫМИ, обладающими супертайными эзотерическими знаниями. Значит, Православие - для "простецов", для плебеев, а гностицизм и теософия - для аристократов духа, духовной элиты человечества, шестой расы. Поистине сатанинская гордыня. Собственно, вы договорились до того, что теософия, оказывается, обильно смазана примитивнейшей формой обыкновенного махрового расизма. Неудивительно, что некоторые из вождей третьего рейха прошли хорошую школу теософии.

[Д.И.В.]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Значит, Православие - для "простецов", для плебеев, а гностицизм и теософия - для аристократов духа, духовной элиты человечества, шестой расы. Поистине сатанинская гордыня.

Это вы утверждаете что ваши таинства доступны всем. И что в них нет ничего тайного. Вообще.

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Собственно, вы договорились до того, что теософия, оказывается, обильно смазана примитивнейшей формой обыкновенного махрового расизма. Неудивительно, что некоторые из вождей третьего рейха прошли хорошую школу теософии.

Это как раз вожди третьего рейха договорились до махровогно расизма. Тогда как изначально Теософское Общество при его основании ставило целью "Создание ядра Всеобщего Братства человечества без различия расы, пола, касты (соц. положения) и религиозного предпочтения".

[Владимир Чернявский]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Ах, вот оно, в чем дело, как же я сразу не догадался, к чему вы клоните. К тому, что я беседуя с вами имею дело с ВЕЛИКИМИ ПОСВЯЩЕННЫМИ, обладающими супертайными эзотерическими знаниями. Значит, Православие - для "простецов", для плебеев, а гностицизм и теософия - для аристократов духа, духовной элиты человечества, шестой расы...

Вы много фантазируете, делаете агрессивные выпады в адрес собеседников и приписываете им то, что они не говорили. Так же показываете полное незнание истории (в том числе и христианской).

Про гнозис и "простецкую" религию говорю не я, а первые христиане - основатели христианской церкви. Может, вместо выпадов, ответите на вопрос - куда исчез гнозис из христианского учения (кстати - вместе с самим словом)?

[Раб Божий Дмитрий]

В контексте поднимающихся вопросов, я думаю вам будет небезынтересно ознакомиться с некоторыми отрывками из главы "Церковь гонимая" книги прот.Александра Шмемана "Исторический путь Православия"

...Неизмеримо труднее понять и по-настоящему “принять” Христианство было человеку, выросшему и воспитавшемуся в атмосфере эллинизма. Не случайно афинские философы, собравшиеся на Ареопаге послушать ап. Павла, прервали его, когда он заговорил о воскресении мертвых. В строе греческого мировоззрения слова о воплощении Бога, о смерти на Кресте, о воскресении тела, действительно, казались “безумием”, не могли быть услышаны без глубокого перерождения всего сознания, всех навыков мысли. Не учила ли греческая философия в теле видеть темницу бессмертной души и не призывала ли ее к развоплощению: к созерцанию чистой, от всего материального свободной сущности бытия? И в мире эллин видел только “вечное возвращение”, вечный круговорот, спасения от которого искал в неподвижном мире идей...Чувство истории, то есть необратимости, неповторимости времени, и в этом времени - единичность и неповторимость каждого события, каждой личности глубочайшим образом чужды эллинской психологии, они впервые привиты были человеческому сознанию священным “историзмом” Библии. А только в этом свете можно понять веру христиан в единственное, ни с чем несоизмеримое значение одного События, одной Личности, одного момента в истории. Это все тот же библейский “реализм”, укорененный в первичной интуиции Бога, как живой и творческой Личности; но тогда все в мире “относится” к этой Личности, ею живет и ею определяется; весь мир пронизан личной жизнью и потому раскрывается, как история. Он находит свое средоточие в человеке, свободной личности, стоящей перед Личным Богом и перед Ним избирающей и решающей свою судьбу. Человек, его душа и тело, его любовь, грехи, стремления приобретают бесконечное значение, в нем мир отвечает Богу, борется с Богом, жаждет Бога и, наконец, соединяется с Ним в свободе, любви и истине. Но как совместить с этим реализмом идеализм греческого сознания, в котором не История и не Личная жизнь, а Природа составляет центр всех устремлений, где последняя мудрость состоит в слиянии и срастворении всего личного с идеальной закономерностью бытия? Конфликт между христианством и эллинизмом никак нельзя толковать, как временное недоразумение, в нем столкнулись два несводимых одно к другому мироощущения, две полярно противоположные религиозные и психологические установки сознания. И приятие эллинизмом христианства было невозможным без подлинного обращения, то есть глубокого перерождения сознании и мысли. Поэтому история раннего христианства есть история не “сближения” и не примирения Афин с Иерусалимом, а их борьбы, через которую и совершилось медленное “воцерковление” эллинизма, навсегда оплодотворившее христианскую мысль.

Но чтобы такое воцерковление стало возможным, Церкви необходимо было в первую очередь отгородиться от всех попыток слишком легко примирить христианство с духом времени, безболезненно перетолковать его на эллинистический лад. Если бы Церковь осталась заключенной в одни еврейские “формы”, она не победила бы мира, но если бы она попросту приспособила эти формы к формам эллинистического сознания, это была бы победа не христианства над миром, а, наоборот, мира над христианством. Начало такого, уже “идеологического”, конфликта с окружающим миром мы и видим во втором веке, причем, первый враг, с которым пришлось столкнуться Церкви, как раз и вдохновлялся идеей “компромисса”, истолкования, примирения. Враг этот - гнозис.

[Раб Божий Дмитрий]

Гнозисом или гностицизмом называют обычно ту смесь греческой философии с восточным мистицизмом, тот странный религиозно-философский сплав, что возник, как результат сближения греко-римского мира с востоком, и пышным цветом расцвел как раз в эпоху первого распространения христианства. Типичные порождения переходного, религиозно-взбудораженного времени, гностические течения и общества отражали в себе и подлинные духовные запросы, и поверхностное увлечение “восточной мудростью”, и болезненный интерес ко всему таинственному, к символам, обрядам, мистериям. Успех их можно сравнить с успехом в наши дни теософии и подобных ей “научно-мистических” религий. Как и в теософии, в гнозисе сочетался “научный” подход к религиозным вопросам с мистическими фантазиями и всевозможными “секретами”. Усталому, разуверившемуся в своей бытовой, “привычной” религии, одновременно и скептически-настроенному и тоскующему по вере человеку предлагался и обещался “гнозис” - посвящение в последние тайны бытия, возведение в высшие степени знания. (“Гнозис” по-гречески и значит “знание”). А в обрядах, церемониях, посвящениях утолялось вечное стремление человека к “сакральному”, та религиозная чувственность, которая так часто подменяет подлинную религиозность.

Ученые спорят о происхождении и развитии различных гностических учений; их было много, и между собой они часто вступали в причудливые сочетания. То время, как и наше, было одержимо поисками “синтетической религии”, в которой слились бы и растворились все учения, все философии, все религии. Но как раз это стремление соединить и истолковать по-своему все религии и делало гнозис опасным для Церкви. Он не только не относился враждебно к христианству но, напротив, сам стремился заключить его в свои сети. Возникнув до христианства и независимо от него, гнозис, в своем развитии не мог не натолкнуться на Церковь и не “заинтересоваться” ею. Христианство тоже шло с востока - родины всей таинственной мудрости, оно было связано с иудаизмом, на который в эллинистическом мире была своеобразная “мода”, оно тоже имело свои мистерии, свою, скрытую от взоров толпы, жизнь. Но, главное, оно отвечало на те же мучительные вопросы: о происхождении зла, о смысле страданий, о смысле жизни - которыми питался и гнозис. Поэтому, почти с первых же шагов Церкви, мы видим рядом с нею, а иногда и внутри нее зарождения уже “христианского” гнозиса, то есть попыток “истолковать” Евангелие, обойти то, что в нем кажется неприемлемым, непонятным и непривычным - прежде всего, конечно, саму действительность воплощения Бога, человечность Христа. Тревога чувствуется уже в апостольской письменности. “Смотрите, - пишет ап. Павел Колоссянам, - чтобы кто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу” (2, . Ап. Иоанн Богослов призывает христиан “испытывать духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире” (1, 4, 1). Опасность усиливается, когда в Церкви начинают преобладать уже не евреи, а бывшие язычники. Многих из них приводят к ней те самые интересы и настроения, которыми объясняется и успех гностицизма. И далеко не все из них могут сразу постичь коренное отличие христианства от восточно-эллинистических “мистериальных” религий, воспринять всю новизну Евангелия. В Церкви эти мятущиеся души видят, хотят видеть увенчание своего собственного религиозного опыта, ответ на свои вопросы. “Эти язычники, - пишет проф. Болотов, - думали, что они нисколько не обязаны с вступлением в христианстве оставлять свои прежние теории, напротив, думали правильно истолковать и понять при помощи их христианство в высоком, совершенном смысле”. В начале второго века Св. Игнатий Антиохийский обличает тех, кто ссылается на свое особое знание (гнозис), и напоминает, что подлинное знание Бога возможно только через Иисуса Христа. Но настоящего расцвета этот христианский гнозис достигает в середине столетия - в учениях Василида, Валентина, Сатурнина, Маркиона и др. Уже само это количество имен указывает на размеры движения. В писаниях же гностических учителей, дошедших до нас, правда, в обрывках, можно почувствовать подлинный размах мысли и глубину замысла, так, что увлечение ими уже нельзя приписывать одному извращенному воображению или интересу к экзотическим “тайнам”.

[Раб Божий Дмитрий]

Сила гнозиса, и вместе с тем его ложь, заставившая Церковь напречь против него все свои силы, была в том, что, отводя Христу первое и центральное место, признавая Его Логосом, Спасителем, Искупителем, гностические мыслители одновременно разлагали саму сущность христианства, как веры в воплощение Бога, в пришествие Его в мир. В их толковании христианство превращалось в своеобразную мифологическую философию: в ней спасает уже не Слово, “ставшее плотью”, не победа смерти над смертью, не воскресение тела, а “знание”, хотя и одетое в “мистериальные” одежды. Вместо драмы греха, прощения, спасения - драмы личной: между Богом и человеком, здесь предлагалась некая космологическая схема, в которой “духовные” элементы мира освобождаются постепенно от плена материи, дурная множественность уступает место абстрактному единству... Это был возврат в новом восточном обличии к старому греческому идеализму, “вступление соглядатаев с намерением перестроить по своему и захватить в свои руки христианский лагерь” (Болотов).

Проникновение гнозиса в христианскую среду и борьба с ним в истории Церкви сыграли несомненно огромную роль. Некоторые историки доходили до того, что из борьбы этой выводили целую “метаморфозу” Церкви - превращение ее в стройную, монолитную организацию, забронированную авторитетом иерархии и официальной доктриной. ... Но гнозис, действительно, ускорил и во многом определил “осознание” Церковью своей собственной жизни, веры, опыта, заставил ее точнее определить внутренние, органические законы этой жизни, во внешних формах и формулах “выявить” то, что, конечно, составляло сущность ее с самого начала. Борьба с гнозисом привела, говорят, к закреплению в окончательный “канон” или список книг Нового Завета, к установлению принципа церковного предания и апостольского преемства иерархии, иными словами к определению тех основных начал, на которых, действительно, зиждется, и которыми до ныне “проверяется” церковная жизнь. Но, чтобы правильно понять смысл всех этих фактов, нужно поставить вопрос иначе, глубже вникнуть в суть самого конфликта. Гнозис выдавал себя за развитие или истолкование церковного учения, веры в Христа, как Спасителя и Бога. И надо сразу же подчеркнуть, что, борясь с гнозисом, Церковь ни разу не осудила и не запретила самой возможности такого истолкования и объяснения. Но в гнозисе она увидела подмену того образа Христа, которым жила сама, другим, чуждым и искаженным образом. Между тем, гностики ссылались на тайные предания, на древнюю письменность, “аппелировали” к традиции. Они создали целую “апокрифическую” литературу о Христе, в которой предание Церкви смешивалось с вымыслом. До нас дошли отрывки таких гностических “евангелий” - надписанных именами Петра, Иакова, Павла, Иоанна и др. “Образ Христа, - пишет проф. Лицман, - приобретает в них характер не только странный и сверхчеловеческий, но и призрачный. Он присутствует невидимо, иногда в теле, иногда бестелесно, является в образе то ребенка, то взрослого, то старца”. Читая эти апокрифы, можно понять, как проникали гностические идеи в христианскую среду и почему могли иметь успех у многих христиан: “В них было обличие чудесного, таинственный язык сверхчеловеческого пророчества, они отвечали на любопытство, которое вместо традиционного учения Церкви, вместо истории и богословия, жаждало секретного знания. Гнозис являлся в этом смысле неистощимым источником и предлагал - в тысячах раскрашенных картинок то, чего хотело сердце” (Лицман). Таким образом это был прежде всего спор о Христе, об Его историческом образе, об Его проповеди и смысле Его явления и чудес. И перед Церковью вставала необходимость точно определить - на каком основании гностический Христос ложен, что позволяет ей отличать истинное предание о Нем от ложного. Историческое значение гнозиса в том, что если до его появления то знание Христа, то восприятие Его образа и учения, которым Церковь жила, было для нее так сказать самоочевидным, и ни в ком не вызывало никаких сомнений, то гнозис заставил ее впервые точно определить источники этого знания, вызвал в ней “рефлексию” на саму себя и на свою жизнь. ...

[Amarilis]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

В контексте поднимающихся вопросов, я думаю вам будет небезынтересно ознакомиться с некоторыми отрывками из главы "Церковь гонимая" книги прот.Александра Шмемана "Исторический путь Православия"

Дмитрий, как вы думаете если мы, в процессе дискуссии будем ссылаться на труды Блаватской и Рерихов это будет справедливо и убедительно с нашей стороны по отношению к Вам, как к оппоненту? Точно так же и для нас не будет весомым в качестве аргументов ваши ссылки на труды представителей церкви - различных протоиреев и т.д. Предлагаю объективно подойти к затронутой вами теме, а именно, ссылаться не на церковные или теософские источники, а на научные, исторические. И таким образом результаты дискуссии будут объективны, а не субъективны, то есть справедливы.

[Юрий Болотов]

Не лишне будет вспомнить, что Библия начинается с истории о вкушении Адамом и Евой плодов с Древа Познания Добра и Зла. Познание, Знание по-гречески - Гнозис. И коль скоро Сына Божьего Христоса (греч. "помазанный") церковь именует греческим же словом Логос (Слово), то и Гнозис тоже должен быть центральным понятием библейской теологии. Не будем забывать также о Софии (греч.Премудрости) Бога, ибо Знание и Мудрость суть неразделимы. А если некоторые "христиане" игнорируют их, то это их личные проблемы (но похоже общая беда церкви )

[Юрий Болотов]

Сообщение от Раб Божий Дмитрий

Я этого не говорил Впрочем, может быть в прошлой инкарнации...

[Раб Божий Дмитрий]

В продолжение разговора о гностицизме предлагаю отрывки об Оригене из главы "Церковь гонимая" книги прот. Александра Шмемана "Исторический путь Православия".

В гонении и соблазнах выковывается церковное сознание, укрепляется Церковь. И ничто не выражает лучше уже наступающей победы, чем тот первый расцвет христианской мысли, те первые побеги христианской культуры, которыми отмечен третий век. На первом месте здесь следует назвать Александрийскую христианскую школу и ее знаменитого учителя Оригена.
До третьего века христианская письменность либо носила характер “защитительный” - была направлена против ересей и язычества, - либо же состояла в простом изложении основных моментов церковного вероучения. Значение александрийской школы в том, что в ней впервые была сделана попытка продумать это вероучение, как целостную систему, выявить заключенные в нем истины, как источник мысли и знания.
...
Ориген сочетает в себе черты “героического” первохристианского периода с новым духом, все сильнее сказывающимся в Церкви. Христианин уже по рождению, он тем не менее больше всего вдохновлен идеалом мученичества и его “Призыв к мученичеству” написанный во время гонений Максимина (235 - 238 ), остается одним из лучших памятников первохристианства.
...
Очень молодым он принимает служение “огласителя”, состоявшее в объяснении писания новообращенным. Отдавшись ему целиком, он скоро приходит к мысли, что простого чтения Писания недостаточно. В его аудитории сидели философы, ученые, люди больших знаний. Христианское учение и, прежде всего, слово Божие нужно было объяснить им, как высшее Откровение, доказать им всю его глубину. Но для этого нужно использовать те самые методы, которыми пользуются в искании истины все философы, нужно овладеть их культурой. Школа Оригена быстро перерастает свое первоначальное назначение; она открыта всем желающим, это форум, где христианская мудрость сталкивается и борется с мудростью языческой. Но у Оригена христианская мудрость не просто отбрасывает языческую: здесь совершается первый перелом, первое принятие “эллинских ценностей” христианством, для обращения их на служение Христу. “Я хотел бы, чтобы ты употребил все силы твоего ума на пользу христианства, которое должно быть твоей высшей целью, - пишет Ориген своему ученику Григорию. - Чтобы достичь этого, я желаю, чтобы ты взял от греческой философии круг знаний, могущий быть введением в христианство, и те сведения геометрии и астрономии, которые могут послужить к объяснению священных книг; чтобы то, что философы говорят о геометрии, о музыке, о грамматике, о риторике, об астрономии - а именно, что они помощницы философии, можно было бы сказать и о самой философии по отношению к христианству”. Это означало “полный переворот по отношению к профанной культуре” (Даниелу), но, в отличие от гностицизма, не христианство в нем “подчинилось” эллинизму, а сам эллинизм провозглашался, как подготовка человеческого ума к приятию высшего Откровения, к постижению Писания.
Последний же смысл всякой науки, как и самого христианства, это постижение Слова Божьего. Все подчинено ему и нет меры погружения в его смысл. Но это постижение требует не только особой благодати, просветления ума молитвой и тела аскезой, но и подготовки научной. Сам Ориген изучил еврейский язык и проделал огромную работу по изучению Писания и сравнению всех его переводов; достаточно сказать, что в своих “Экзаплах” он переписал всё Писание шесть раз, в параллельных столбцах, приводя, рядом с еврейским оригиналом и его транскрипцией греческими буквами, все существующие греческие переводы его. В этой работе он применил методы знаменитой Александрийской литературной школы, занимавшейся изучением древне-греческой литературы и через него, они навсегда легли в основу христианского изучения Библии.
Но эта работа только подготовительная. Остается само толкование Писания и здесь также Ориген проложил “новые пути; в основе его толкования лежит церковное предание о духовном смысле Слова Божьего, раскрывающимся за смыслом буквальным. Ветхий Завет имеет в себе прообраз Нового, в Новом же Завете раскрываются вечные образы Церкви и христианской жизни. Иудеи не поняли образов своего Писания и отвергли Христа, гностики, не умея понимать их, отвергают Ветхий Завет, как откровение о злом и мстительном Боге. Но все образы стали действительностью в явлении Христа и потому только Он есть ключ к Писанию, точно так же, как только из Писания можно получить откровение о Нем. Ветхий Завет раскрывает Новый, а в Новом - грядущее Царство Божье, “когда будет Бог всяческая во всем” и все образы исполнятся в вечной Действительности.

[Раб Божий Дмитрий]

Заслуга Оригена в деле изучения и толкования Писания огромна. Если и до него, конечно, и проповедь и богословие в Церкви всегда основывались на Писании, именно он первый формулировал уже систематически “христоцентрическое” понимание Ветхого Завета, а в своих бесчисленных толкованиях на века опередил развитие церковной “экзегезы”. Но нельзя не отметить и опасностей, заключенных в его подходе к Библии. Опасность эта - крайний аллегоризм, благодаря которому каждое слово в Библии приобретает бесчисленное множество значений, иногда самых фантастических и неубедительных. Аллегоризм был в большой моде у александрийских языческих литературоведов и эта мода повлияла на Оригена. Современные ученые стараются, правда, разграничить в его толкованиях “типологию”, то есть искание истинных образов и духовных смыслов от “аллегорий”, то есть произвольного смысла, вкладываемого в те или иные события и слова и, по всей вероятности, Ориген сам сознавал это различие. Но на деле границу между двумя этими подходами провести трудно и “аллегоризм” останется надолго опасным учением в христианском богословии, часто подменяющим здравое и жизненное значение Слова Божьего риторическими ухищрениями.
Еще опаснее для будущего оказалось уже само богословие Оригена - его попытка построить систему христианского вероучения. Она заключена в его произведении “О началах”, дошедшем до нас только в позднем латинском переводе. Хотя он и утверждал, что единственным мерилом всякого богословия должно быть “правило веры” то есть Предание Церкви, на деле он не нашел того сочетания между Откровением и эллинской философией, в котором был бы преодолен изначальный “идеализм” греческого миросозерцания. Напротив, его система оказалась острой эллинизацией самого христианства: из нее выпало ясное учение о творении мира из Ничего, - ключ к всякой подлинно-христианской космологии, и всё своеобразие библейского понимания мира, как истории, как действительной, а не призрачной трагедии свободного выбора. По Оригену мир “развертывается” из Бога и возвращается в Него по некоему непреложному закону, в котором “растворяется” реальность зла, реальность свободы, реальность спасения. А так как в Боге всё вечно, то и сам этот круг миротворения вечен, вечно повторяется, завершаясь неизменно всеобщим восстановлением и спасением...
Свою длинную и праведную жизнь Ориген закончил исповедником: скончался от пыток и истязаний, полученных во время гонения Декия (250). Желание мученичества, не ослабевавшее в нем с детства, исполнилось. Если образ Оригена - необычайно привлекателен, пример - вдохновляющий, то богословие его, в конечном итоге, сыграет роковую роль в истории церковной мысли и многими скорбями преодолеет Церковь соблазны и опасности “оригенизма”.
С Оригена начинается медленное “воцерковление эллинизма”, борьба за его преодоление уже внутри Церкви, в этой борьбе основная тема следующих - византийских - веков церковной истории и, быть может, без “творческой неудачи” самого Оригена конечное торжество христианского эллинизма было бы невозможно.

[Кайвасату]

Справедливости ради, нужно упомянуть, что не все абсолютно идеи и учения гностиков признаются теософами и Агни-йогами.