Знамя Сергия

[Dar]

(Решил привести несколько выдержек
из книги Елены Ивановны Рерих «Знамя Преподобного Сергия Радонежского»)

Одно из древнейших изображений Сергия. Икона 15 века.




А это изображение 1646 года

Книга Елены Ивановны Рерих «Знамя Преподобного Сергия Радонежского» — лучший труд, когда-либо
написанный о Великом Духе Земли Русской. И сегодня настал Час по-новому взглянуть на Светоносного Вождя
России. Истинно, благодаря Ему русский народ смог духом подняться и победить тьму.
Книга бесценна и тем, что, раскрывая самые трагические события нашей истории, указывает единственно
верный выход ИЗ НЫНЕШНЕГО гибельного для нас тупика — Путь духовно-нравственного подъёма народа.
Книга предназначена всем, кто не угасил в себе Свет и разум, кто ищет Истину, кто среди кромешной тьмы
стремится осознать себя Человеком и помочь себе, людям и Родине.

[Dar]

Семи лет Варфоломей, вместе с братьями, старшим Стефаном и младшим Петром,
был отдан учиться грамоте в церковную школу, но грамота плохо давалась ему.
Учитель наказывал его, родители огорчались и усовещали, сам же он со слезами
молился, но дело вперед не двигалось, хотя он напрягал все силы к уразумению
учения. И вот случилось чудо, о котором говорят все жизнеописания
Преподобного.

Однажды отец послал Варфоломея разыскать коней в поле. Мальчик во время
поисков своих вышел на поляну и увидел под дубом «Старца-схимника,
погружённого как бы в молитвенное созерцание». Варфоломей приблизился и
молча стал в ожидании, когда Старец заметит его. И вот Старец обратился ласково
к отроку, спросив:
– Что тебе надо, чадо, от меня? — И Варфоломей, земно поклонившись, с
глубоким душевным волнением, сквозь слёзы, поведал ему своё горе и просил
Старца молиться, чтобы Бог помог ему одолеть грамоту.
И под тем же дубом Старец стал на молитву, и рядом с ним Варфоломей. Окончив,
чудный Старец вынул из-за пазухи ковчежец и взял из него частицу просфоры,
благословил и велел ему съесть, сказав:
– Сие даётся тебе в знамение Благодати Божьей и уразумения Святого Писания, не
скорби более, чадо моё, о грамоте, ибо отныне даст тебе Господь разум в учении.
Сказав это, Старец хотел удалиться, но благодарный Варфоломей молил его
посетить дом его родителей. С честью приняли странника благочестивые Кирилл и
Мария. За трапезой родители Варфоломея рассказали многие знамения,
сопровождавшие рождение сына их, и Старец пояснил им, что сыну «надлежит
сделаться обителью Пресвятой Троицы, дабы многих привести вслед себе к
уразумению Божественных Заповедей». После этих пророческих слов чудный
Старец удалился.

[Dar]

Оставив имущество брату своему Петру, отправился он к брату Стефану, который
к этому времени овдовел и тоже принял монашество, и убедил его вместе
отправиться на трудный подвиг, на «взыскание места пустынного». Этим было им
положено начало нового, необычного Подвига.
Братья выбрали возвышенное место в дремучем лесу, носившее название
Маковец, находившееся в 30 верстах от Радонежа, недалеко от речки Кончуры.
Здесь впоследствии возник славный Троицкий монастырь. Место это поражало
своей красотою, и, как летопись утверждает: «Глаголет же древний, видяху на
том месте прежде свет, и инии огнь, а инии благоухание слышаху». Тут братья
поселились и поставили два сруба: один для церкви, другой для жилья.
Митрополит Феогност, к которому они отправились пешком в Москву,
благословил их и послал священника освятить церковь. Церковь освятили во имя
Святой и Живоначальной Троицы. Так было положено начало выполнению
пророчества таинственного Схимника.
Но Стефан недолго выдержал тяготу пустынного жития и ушёл в Московский
Богоявленский монастырь. Варфоломей остался один. Вначале изредка заходил
для совершения богослужения старец Митрофан, который затем и постриг его
в иноческий чин под именем Сергия.

Затем начались дни, месяцы и годы полного одиночества, погружения в жуткое
безмолвие пустыни, и кто может сказать про все борения и все возвышения духа
его? Кто перечтёт все испытания страхом, пустынною жутью, голодом, подчас и
унынием и, главным образом, борьбу с невидимыми тёмными силами?
Эта борьба с тёмными силами отмечена во всех Учениях под разными
наименованиями, и ни один из вступивших на путь духовного
совершенствования не может избежать её. И, конечно, человек восходящий
чувствует гораздо глубже этот натиск. Он должен единою мощью духа отражать
натиск тёмных сил, сильных уловками своими. Борьба эта является как бы
преддверием приближения к Миру Огненному. Все подвижники прошли через
ступени этой борьбы.

[Dar]

Приступая к подвижничеству духовному, никто не может пребывать в
непрестанном восхищении духа, ибо не выдержала бы плоть его, особенно же в
первые годы, потому за высоким подъёмом неминуемо следует уныние и даже
острая тоска. Но на падения эти нужно смотреть как на самозащиту и
подготовление к следующему, ещё большему возношению.
Лишь при неуклонном стремлении, при строжайшей дисциплине духа, с годами
устанавливается внутреннее равновесие и каждый подвижник находит свою меру
постоянного горения, иначе говоря, устанавливается непрестанный ток общения с
Силами Высшими.
К этой борьбе с тёмными искушениями, к этому закалу, необходимому для
Высшего Общения, в полной мере приобщился и Сергий. Даже таким избранным
приходится обуздывать свою природу в борьбе с тёмными силами, которые тем
сильнее нападают, чем ярче горит в подвижнике сила, противоположная им.
Несомненно, это было труднейшее время, требовавшее громадного напряжения
духовных и телесных сил.
Он не имел Учителя в своей духовной жизни. Иерей Митрофан, постригший его,
вряд ли мог ознакомить его с чуждым ему самому Подвигом. Возможно, что до
некоторой степени он руководствовался «Наставлением пустынникам»,
составленным Святым Василием, но вернее предположить, что он сам находил
свой Путь и мужественно и бестрепетно отражал все нападения, все страшные
видения единою мощью молитвы сердца.

[Dar]

«Представим себе, — пишет Рогович в своем очерке «Сергий Радонежский»,
— обстановку такого ночного одиночества в глухую зимнюю пору: в малой келии
полутемно и отовсюду дует пронизывающим зимним холодом, ветер свищет и
стонет в трубе и ударяет порывами в окна и стены, издали подвывают волки,
подбирающиеся к человеческому жилью, а в окна, из мрака ночи, словно
заглядывают какие-то искажённые, страшные, злобные лица; из воя ветра порою
выделяются дикие раскаты хохота, угрожающие голоса; кругом мрак и сознание
полного одиночества, а молодой инок стоит перед святыми иконами в
напряжённой молитве, — такое умиление души побеждает и страх, и усталость, и
ощущение холода. После короткого сна трудный рабочий день, и так
однообразно вереницею тянутся короткие зимние дни и бесконечные ночи».

Епифаний передаёт, как Преподобный сам рассказывал своим ученикам о
мучивших его видениях. Как однажды он в «церквице» своей стоял на
всенощном бдении, и вот раздался треск, и стена церковная расступилась, и
через расселину вошёл сам Сатана, а с ним «полчища бесовские» в
остроконечных шапках и с угрозами как бы устремились на него. Они гнали,
наступали на него и грозили ему, но он молился и продолжал начатое им бдение,
повторяя: «Да воскреснет Бог и да расточатся враги Его». И бесы так же
внезапно исчезли, как и появились.

В другой раз Сергий был в келии своей, и вот раздался сильный шум от
несущихся сил бесовских, и наполнилась келья его змеями, а полчища
бесовские окружили хижину его, и слышен был крик:
– Отыди, отыди скорее от места сего! Что хочешь обрести здесь... или не
боишься умереть здесь от голода? Вот и звери плотоядные рыщут вокруг тебя,
алчущие растерзать тебя, беги немедленно!
Но Сергий и на этот раз остался твёрд и мужественно отражал их молитвою.
Внезапно проявившийся необычайный Свет рассеял полчища тёмных.

Видимо, он более всего подвергался искушению «страхованиями», другие
искушения чужды были его чистоте душевной. Но, как мы видим, и с этими
«страхованиями» он скоро совладал ясностью духа и великою верою в Силы
Высшие, хранившие его; об этом свидетельствует вскоре начавший появляться,
вслед за натиском тёмных, необычайный Свет, который и рассеивал полчища
бесовские.
Но и в эту пору жутких испытаний и закалки духа были у Сергия и Светлые
явления, не все они были записаны, но сохранилось предание об одном, весьма
характерном и связанном уже с Богоматерью. «Так, однажды Сергий хотел
прочесть о Житии Богородицы, но порыв ветра потушил лампаду. Тогда Сергий
настолько воспылал духом, что книга просияла Светом Небесным и он мог
прочесть и без лампады».

[Dar]

Совладал он и со страхом перед дикими зверьми. Так, по Никоновской
летописи, у него был лесной друг. Однажды Сергий увидел у порога келии своей
огромного медведя, ослабевшего от голода. Пожалел его и принес из келии
краюшку хлеба. Мохнатый пришелец мирно съел и потом часто стал навещать
его. Сергий делился с ним скудным запасом своим, и медведь стал ручным; так
закалялся Дух Преподобного к предстоящему ему Подвигу Воспитателя духа
народного и Строителя Земли Русской.

«Какие тайны подвигов скрыла непроходимая чаща соснового бора,
вкарабкавшегося по тому холму, на котором поселился чудный отшельник? —
вопрошает в своём очерке В. Никаноров. — Сколько было невыразимой красоты
в этой жизни, всё содержание которой можно объять одним словом «Бог»...

Ни одна живая душа не пробиралась ещё в таинственное уединение. Никого не
было между пламенеющим духом, рвавшимся к Богу, и взирающим на славный
Подвиг... Словно костёр неугасимый зажёгся тогда в дремучем лесу, на этом
месте Сергиевом».

Самая высшая из молитв — это непрестанное удивление Творцу — больше
всего наполняла душу Преподобного Сергия. Но была у него ещё одна молитва.
«Бог и Родина» — вот то, что двигало жизнью и судьбою Преподобного
Сергия... и эта любовь дала ему возможность так совершенно, до конца,
исполнить заповедь Господню о любви к людям.
По-видимому, недолго пробыл Сергий в полном одиночестве, ибо тот же
Епифаний повествует: «Пребывшу ему в пустыни единому единствовавшу или
две лете, или боле, или меньши, неведь, Бог весть». Слухи о его
подвижническом житии скоро разнеслись по окрестности, и стали навещать его
люди, прося назидания и совета во всех делах своих; и никого не отпускал юный
подвижник без утешения, без слова ободрения и вразумления.

Наконец, пришли к нему и желавшие подражать ему в подвиге жизни и просили
принять их в число учеников его. Сергий проницательно разбирался в их
побуждении и душевном складе.
Никогда не отказывал искренно искавшим Подвига, лишь предупреждал их о
трудности пустынного жития и о страхах, оборевавших новичков; он говорил им:
«Приемлю вас, но да будет известно каждому из вас, что если пришли
работать Богу и хотите здесь со мною безмолвствовать, то уготовайте себе
претерпеть беды, и печали, и нужды, и недостаток; ибо многими скорбями
подобает нам внити в Царствие Небесное... Но не бойся же, мало стадо, я верю,
веруйте и вы, что Господь не предаст вас до конца искушёнными быть против
ваших сил. Ныне печалью исполнены будем, а завтра печаль наша радостью
будет и преизбудет, и никто не может взять радости нашей. Дерзайте, дерзайте,
люди Божии!»

[Dar]

Замечательно, как часто мы встречаем в его словах, обращённых к ученикам и
приходящим к нему, слово «радость». Оно звучит и в наставлении к труду, и в
молитве, исполненной радости духа, и в радости несения Подвига. Не этот ли
призыв к радости, не эта ли радость, полагаемая им в основание всякого
действия, и привлекала к нему столько сердец и впоследствии сделала его
Обитель средоточием духовной Культуры, опорою и прибежищем во все тяжкие
минуты Земли Русской?

На первых порах пустынножители не руководствовались никакими правилами
или уставами, но имели перед собою лишь живой пример истинного
подвижничества в лице своего основоположника. Когда собралось к Сергию до
двенадцати учеников и было построено двенадцать отдельных келий, то вокруг
всего застроенного пространства поставили высокий деревянный тын с вратами
для безопасности от диких зверей, и тихо потекла жизнь отшельников в
новоустроенной Обители.

[Dar]

Из первых учеников Преподобного известны: Сильвестр (Обнорский), Дионисий,
Мефодий (Песнощский), Симеон Экклезиарх и Исаакий Молчальник, Макарий,
Андроник, Феодор, Михей и другие.

Как сказано, образцом всевозможного труженичества и подвигов для вновь
прибывших был сам Преподобный: носил воду с двумя водоносами для братии,
молол ручными жерновами, пёк просфоры, варил квас, катал церковные свечи,
кроил и шил одежду, обувь и работал на братию, по выражению Епифания, «как
раб купленный». Летом и зимою ходил в той же одежде, ни мороз его не брал, ни
зной, и, несмотря на скудную пищу, был очень крепок, «имел силу против двух
человек» и ростом был высок.

Был и на службах первым. В промежутках между службами была введена им
молитва в келиях, работа в огородах, шитьё одежды, переписывание книг и даже
иконописание. Для совершения литургии в дни праздничные приглашали из
ближайшего села священника.

Приходя в церковь к полунощнице и расходясь по келиям после вечерни, братии
земно кланялись друг другу и обменивались целованием, заповеданным
Апостолами. По уходе братии в келии, в Обители воцарялась тишина,
нарушаемая разве воем диких зверей, нередко приближавшихся ночью к самой
ограде Обители, или же тихим пением псалмов бодрствующего брата.

В келиях своих иноки большую часть времени проводили в чтении Священного
Писания и в молитве, прекращая всякое сношение с братией, следуя примеру
самого Преподобного. Таковы были основные порядки в новоучреждённой
Обители, исключавшей всякое нарушение законов нравственной чистоты жизни
человека.

Будучи основоположником нового иноческого пути, Преподобный Сергий не
изменил основному типу русского монашества, как он сложился в Киеве XI века,
но в его облике проступают ещё более утончённые и одухотворённые черты.
Кротость, духовная ясность, величайшая простота являются основными чертами
его духовного склада. При непрестанном труде, мы нигде не видим поощрения
суровости аскезы, нигде нет указаний на ношение вериг или истязание плоти, но
лишь непрестанный, радостный труд, как духовный, так и физический.

Так из пустынника, созерцателя, Сергий вырастал в общественного деятеля и
готовился неисповедимыми путями к роли государственной. Росла с ним и его
Обитель, которой было суждено сыграть огромную историческую роль по
распространению духовной культуры и укреплению Государства Русского.

[Dar]

Приняв игуменство, Сергий ничего не изменил ни в обращении своём с братией,
ни в своей труженической жизни — лишь принял большую ответственность. Так
же, как и раньше, нёс он все работы, и служил братии, «как раб купленный», и
одежду носил ветхую и покрытую заплатами, так что трудно было различить, кто
был старший из них и кто младший, ибо Преподобный с самых первых дней
воплотил в образе своём завет первенства, указанный Христом: «Кто хочет между
вами быть первым, да будет всем слугою».

В первые годы существования Обители ощущалась сильная скудость и
недохватки. «Всё худостно, всё нищетно, всё сиротинско, — как выразился один
мужичок, пришедший в Обитель Преподобного повидать прославленного и
величественного игумена. — Чего ни хватись, всего нет».

[Dar]

Всё это даёт нам облик вечно бодрствующего, зоркого наставника, следящего
за каждым братом, особенно же за новичком, и, при всей мягкости своей, не
допускающего уклонений от установленных правил. Введённая им суровая
дисциплина, требовавшая от учеников постоянной бдительности над мыслями,
словами и поступками своими, сделала из его Обители воспитательную школу, в
которой создавались мужественные, бесстрашные люди, воспитанные на отказе
от всего личного, работники Общего Блага и творцы нового народного сознания.

Приведённые Епифанием в жизнеописании установленные Преподобным
правила указывают на суровость этой дисциплины. Так, после вечерни не
разрешалось братии выходить из келии и беседовать друг с другом. Каждый
должен был пребывать в своей келии и упражняться в молитве, в уединённом
богомыслии и, чтобы руки их не были праздны, заниматься рукоделием, не давая
возможности лености овладеть телом.

Часто в глухие зимние ночи Преподобный обходил тайно братские келии для
наблюдения за исполнением правил его и, если находил кого на молитве, или
читающим книгу, или за ручным трудом, радовался духом и шёл дальше; но
если слышал празднословящих, то лёгким ударом в оконце подавал знак о
прекращении недозволенной беседы и удалялся. Наутро же призывал
провинившихся, и наставлял их кротко, но сильно, и приводил к раскаянию. При
этом, чтобы не задеть, он часто говорил притчами, пользуясь самыми простыми и
обыденными образами и сравнениями, которые глубоко западали в душу
провинившегося.

Другим замечательным правилом Преподобного было запрещение братии
ходить из Обители по деревням и просить подаяния, даже в случае крайнего
недостатка в пропитании. Он требовал, чтобы все жили от своего труда или от
добровольных, невыпрошенных подаяний.

[Dar]

Труд в его Учении играл огромную роль. Сам он подавал пример такого
трудолюбия и требовал от братии такой же суровой жизни, какую вёл сам. Как бы
в подтверждение этого правила, мы находим следующий пример из жизни
самого Преподобного в те дни, когда в Обители ещё существовал порядок
особножития.

Преподобный однажды три дня оставался без пищи, а на рассвете четвёртого
пришел к одному из своих учеников,
у которого, как он знал, был запас хлеба, и сказал ему:
– Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к твоей келий; построю я тебе их,
чтобы руки мои не были праздны.
– Весьма желаю сего, — отвечал ему Даниил, — и ожидаю древодела из села;
но как поручить тебе дело, пожалуй, запросишь с меня дорого?
– Работа эта не дорого обойдётся тебе, — возразил Сергий. — Мне вот хочется
гнилого хлеба, а он у тебя есть, больше же сего с тебя не потребую.
Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, которого сам не мог есть, и
сказал:
– Вот, если хочешь, возьми, а больше не взыщи.
– Довольно мне сего с избытком, — сказал Сергий. — Но побереги до девятого
часа: я не беру платы прежде работы.
И, туго подтянувшись поясом, принялся за работу. До позднего вечера рубил,
пилил, тесал и, наконец, окончил постройку.
Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за
целый день труда, тогда только Сергий стал есть заработанные им гнилые куски,
запивая водой. Причём, некоторые ученики из братии видели исходившую из уст
его пыль от гнилого хлеба и изумлялись долготерпению своего наставника, не
пожелавшего даже такую пищу принять без труда. Подобный пример лучше
всего укреплял неокрепших ещё в Подвиге самоотвержения.

Эпизод этот очень характерен: с одной стороны, он ярко свидетельствует,
насколько Преподобный соблюдал установленные им правила — не просить
подаяния, но пользоваться лишь плодами рук своих, трудом заработанными; с
другой — в нём проступает вся природная кротость его, всё великодушие его, ни
одним словом не попрекнувшего чёрствого сердцем и расчётливого брата и
ученика, и только потому, что чёрствость эта касалась лишь его самого.

Принято называть подобные поступки Сергия смирением, но вернее объяснить
их самоотречением.

[Dar]

В том же жизнеописании приведён ещё один рассказ, тоже связанный с одним
случаем острой нужды в Общине. Здесь снова явлена сила веры, терпения и
сдержанности Преподобного рядом с малодушием некоторых из братьев.
Одолеваемые голодом, они возроптали:
– Слушаясь тебя, нам приходится умирать с голоду, ибо ты запрещаешь нам
ходить в миру просить хлеба. Завтра же пойдём отсюда каждый в свою сторону
и более не вернёмся, ибо не в силах более терпеть здешнюю скудность.

Преподобный же, желая подкрепить малодушных, собрал всю братию и с
обычною мягкостью, но и с твёрдостью увещевал не поддаваться искушению,
говоря:
– Благодать Божия не без искушений бывает; по скорби же радости ожидаем.
Сказано: вечером водворится плач, а заутро радость.
И не успел он окончить, как послышался стук во врата Обители, и вратарь
прибежал сообщить, что приехали возы брашен и хлебов.

Случай с хлебами, прибывшими в последнюю минуту, остался в памяти у братии
как проявление Высшей Благодати, всегда бодрствовавшей над избранником
своим и поддерживавшей его в тяжкие минуты.

Был ещё один чудесный случай, связанный с жизнью Обители, много
прибавивший к славе Преподобного. Началу его положило недовольство и ропот
братии за недостаток воды. Находившийся поблизости небольшой ручеёк со
временем иссяк, река же отстояла слишком далеко от Обители; и вот среди
братии поднялся ропот на игумена, что далеко им ходить за водою. На это
Преподобный отвечал:
– Я хотел безмолвствовать один на месте сём. Богу же угодно было воздвигнуть
здесь Обитель. Но дерзайте, молитесь!

Потом, взяв с собою одного ученика, вышел из Обители и, найдя недалеко в
овраге несколько скопившейся воды, воздел руки и обратился к Господу, чтобы
даровал им Господь, как некогда по молитве Моисея, воду и на сём месте.
Произнеся молитву, Преподобный начертал крест на земле и тотчас из земли
пробился обильный источник чистой холодной воды, который братия хотели было
назвать Сергиевым, но он запретил им. Впоследствии многие, пившие с верою из
этого источника, получали исцеление.

[Dar]

Спустя десять лет по основании Обители, около неё постепенно стали селиться
крестьяне и скоро окружили монастырь своими посёлками. Простота, великая
сердечность Преподобного, отзывчивость на всякое горе и, более всего, его
ничем не сломимая вера в заступничество Сил Превышних, и отсюда ясная,
радостная бодрость, не оставлявшая его в самые тяжкие минуты, привлекали к
нему всех и каждого. Не было отказа в его любвеобильном сердце, всё было
открыто каждому. Каянный язык отказа и отрицания не существовал в его
обиходе, «дерзайте» — было его излюбленным речением. Для самого скудного и
убогого находилось у него слово ободрения и поощрения. Лишь лицемеры и
предатели не находили к нему доступа.

Он постоянно твердил о Хранителях Благих. Он призывал Их в свидетели и
знал, что нет тайны от Мира Высшего, Мира Огненного, и, прежде всего, учил
признательности Высшему Миру. Каждому приходящему, по сохранившемуся
преданию, он предлагал поблагодарить Господа за встречу.
Он говорил: «Поблагодарим Господа, вот и встретились. Так, поблагодарим
великих Отцов наших и поклонимся им;
и теперь порадуемся или восплачем вместе. Говорят, что радость вдвоём родит
много зёрен и слёзы вдвоём, как роса Господня». Так Сергий приветствовал
начало каждого сотрудничества.
«Иже успеет услышать своего духа голос, над бездною вознесётся», — так
говорил Сергий.
«И ушедший в леса не может слышать речь людскую; и на ложе уснувший не
услышит птичек, солнца возвестников;
и чуду явленному молчащий откажется от глаза; и молчащий на брата помощь,
занозу из ноги своей не вынет». Так говорил Сергий. Так хранит народ на путях
своих сказания мудрые.

[Dar]

Можно утверждать, что Сергий нашел путь к сердцам не только путём чудес,
о которых запрещал говорить, но своим личным примером великого
сотрудничества как в большом, так и в малом. Его слово было словом сердца, и,
может быть, главная сила его кратких убеждений заключалась в той незримой, но
ощутимой благодати, которая излучалась из всего его обаятельного облика,
умиротворяюще и ободряюще влиявшего на всех приходивших к нему.

Нигде нет указания на гнев, даже на возмущение; он умел быть твёрдым и
требовательным, но без насилия. Он никогда не жалел себя, и такое качество не
было умственным, но сделалось природою, и потому облик его так убеждал.
Присущее ему огненное проникновение помогло ему безошибочно разбираться в
способностях и душевном складе учеников и поручать каждому задачу по силам
его, а также проникать в намерения приближавшихся к нему.

Преподобный входил во все нужды, во все будни как своих учеников, так и всех
трудящихся. Каждодневность не притупляла его чувствований, и сердце его не
нарушало свою отзывчивость на всякие обиходные вопросы. Его Учение не
отрывало от жизни и полагало труд каждого дня как возношение сердца. Учение
это выше всего ставило долг человека с точки зрения Общего Блага.

Сергий старался всячески очищать и утончать чувства учеников и приходящих к
нему за наставлениями, именно в их жизненном обиходе. Всегда и во всём им
руководила целесообразность, которая претворялась в нём в великую
вместимость и в примирение противоположений. Так, сам он очень заботился о
монастырских огородах и там же обсуждал содержание новых икон. Также
заботился о списывании книг, но знал, что квас не должен слишком бродить.
Такие совмещения противоположений не изменяли горения его сердца.

Он умел пользоваться каждым случаем, чтобы заложить в сознание народа
зерно нравственного Учения и дать проблеск в Мир Высший. Так, он посылал
учеников своих на полевые работы к крестьянам, чтобы помочь им и получить
возможность говорить о просвещении духа. И зёрна его благостного учения дали
чудесные всходы. Окрепла нравственность, окреп дух, поднялись силы народа и
подвиг освобождения Земли Русской, на который благословил его Преподобный,
стал возможным.

[Dar]

Число иноков в Обители довольно долго ограничивалось двенадцатью по
причине трудности добывания средств к пропитанию; с увеличением населения
вокруг Обители и в особенности с приходом смоленского архимандрита Симона,
который предпочёл поменять власть на звание послушника у Сергия и при этом
вручил Преподобному своё довольно большое состояние, число братии стало
быстро возрастать. На средства Симона была отстроена новая, более обширная
церковь, также и необходимые монастырские здания.

Преподобный мог теперь шире принимать приходящих к нему и, как говорит
его жизнеописатель: «Не отреваше никого же, ни стара, ни млада, ни богата, ни
убога». Однако, приходящий должен был сначала ходить в мирской одежде,
присматриваться к монастырским порядкам и исполнять без роптания все чёрные
работы. Затем, по усмотрению игумена, он облекался в простую рясу и
камилавку и, не произнося ещё обетов иночества, должен был нести трёхлетнее
испытание, или послушание, под руководством избранного старца, чтобы он мог
испытать свои силы и вполне сознательно произнести обет.

И хотя Обитель уже не нуждалась теперь, как раньше, но Преподобный был
всё так же скуден в одежде и житии своём, так же равнодушен к почёту и
отличиям, таким и остался до самой смерти. Но всё это было в нём естественно,
ничем не подчёркнуто, Подвиг свой он нёс просто, ибо иначе и не мог бы. В этой
естественности и простоте следует, прежде всего, искать печать избранности.

[Dar]

Существует рассказ Епифания со слов старцев-очевидцев: «Преподобный
носил сермяжную ткань из простой овечьей шерсти, да при том такую ветхую,
которую, как негодную, другие отказывались носить. Чаще всего шил одежду
сам. Однажды не случилось хорошего сукна в обители, была лишь одна
половинка гнилая, пёстрая и плохо сотканная. Никто из братии не хотел ею
пользоваться. Один передавал другому, и так обошла она до семи человек. Но
Преподобный Сергий взял её, скроил из неё рясу и не хотел уже расставаться».

Тот же Епифаний при этом добавляет: «Яко и не познатися ему, худости ради
риз его». И приводит следующий случай. Многие приходили издалека, чтобы
взглянуть на Преподобного. Пожелал видеть его и один простой землепашец. При
входе в монастырскую ограду стал спрашивать братию — как бы повидать их
славного игумена? Преподобный же тем временем трудился в огороде, копая
заступом землю под овощи.
– Подожди немного, пока выйдет, — отвечали иноки.
Крестьянин заглянул в огород через щель забора и увидел старца в
заплатанной рясе, трудившегося над грядкою. Не поверил он, что этот скромный
старец и есть тот Сергий, к которому он шёл. И опять стал приставать к братии,
требуя, чтобы ему показали игумена.
– Я издалека пришёл сюда, чтобы повидать его, у меня до него дело есть.
– Мы уже указали тебе игумена, — ответили иноки. — Если не веришь, спроси
его самого.
Крестьянин решил подождать у калитки. Когда Преподобный вышел, иноки
сказали крестьянину:
– Вот он и есть, кого тебе нужно.
Посетитель отвернулся в огорчении.
– Я пришёл издалека посмотреть на пророка, а вы мне сироту указываете.
Никакой не вижу в нём чести, величества и славы. Ни одежд красивых и
многоцветных, ни отроков, предстоящих ему... но всё худое, всё нищенское, всё
сиротское. Не до того я ещё неразумен, чтобы мне принять сего бедняка за
именитого Сергия.
Иноки обиделись, и только присутствие Преподобного помешало им выгнать
его. Но Сергий сам пошёл навстречу, поклонился ему до земли, поцеловал и
повёл за трапезу. Крестьянин высказал ему свою печаль — не пришлось видеть
игумена.
– Не скорби, брате, — утешил его Преподобный. — Бог так милостив к месту
сему, что никто отсюда не уходит печальным. И тебе Он скоро покажет, кого
ищешь.
В это время в Обитель прибыл князь со свитою бояр. Преподобный встал
навстречу ему. Прибывшие оттолкнули крестьянина и от князя, и от игумена.
Князь земно поклонился Святому. Тот поцеловал его и благословил, потом оба
сели, а все остальные «почтительно стояли кругом».
Крестьянин протискивался и, обходя кругом, всё старался рассмотреть — где
же Сергий? Наконец, снова спросил:
– Кто же этот чернец, что сидит по правую руку от князя?
Инок с упрёком сказал ему:
– Разве ты пришлец здесь, что досель не слыхал об отце нашем Сергии?
Только тогда понял крестьянин свою ошибку. И по отъезде князя бросился к
ногам Преподобного, прося прощения.
Сергий же утешил его, сказав:
– Не скорби, чадо, ты один справедливо рассудил обо мне.
И побеседовав с ним, отпустил с благословением. Но простодушный
землепашец до того был побеждён кротостью великого Старца, что вскоре снова
прибыл в Обитель, чтобы уже остаться в ней, и принял монашество. Так простота
и великая благодать Преподобного действовали сильнее всякого великолепия.

[Dar]

Преподобный был также первым духовником братии. Конечно, исповедь эта
много способствовала тому внутреннему общению, которое так спаивало его с
братией. Наблюдение и любовь к людям дали ему подход к каждой душе и
умение извлекать из неё лучшие чувства, что сильно облегчало задачу
духовного водительства. Духовное прозрение в истинную сущность учеников
руководило им и в определении меры послушания по силам и способностям
каждого, ни в чём не насилуя, но всячески охраняя личные свойства их.
Указывается, что он строго наблюдал за исполнением правил общежития как со
стороны старших, так и со стороны младших иноков. От старших требовал быть
милостивыми и негневливыми, младшей же братии заповедовал исполнять в
точности предписанные правила и требования старших.
Иерархическое начало в полной мере проводилось в его Обители, но нигде не
указано на насилие над индивидуальностью учеников. Так, когда он очень желал
поставить игуменом в основанном им Кержачском монастыре ученика своего
Исаакия, но тот предпочёл подвиг молчания, он не настаивал.
Прекрасно сказано у Ключевского: «По последующей самостоятельной
деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что под его воспитательным
руководством лица не обезличивались, каждый оставался сам собою и,
становясь на своё место, входил в состав сложного и стройного целого, как в
мозаической иконе различные по величине и цвету камешки укладываются под
рукою мастера в гармоническое, выразительное изображение».

[Dar]

Многократно отмечается жизнеописателем Епифанием, что слово Преподобного
никогда никого не задевало, он говорил и действовал спокойно и более всего
старался убедить, но иногда налагал епитимью. В высокой мере он обладал
даром внушать уважение к себе и поддерживать в окружающих достойный и
высокий дух просто лишь обаянием своего облика.
Не произносил он и длинных проповедей, речь его отличалась краткостью и
убедительностью. Часто говорил он притчами, пользуясь самыми простыми и
обыденными образами и сравнениями, которые легко запоминались
слушателями. Но, прежде всего, Преподобный учил людей своим личным
примером, применением Учения в жизни каждого дня.
Труд в его Учении играл огромную, первенствующую роль. Он знал пламенную
меру труда, потому непрестанный труд ставился им как условие и средство
духовного достижения. Сердцем он прозревал, что труд во имя Светлой
Иерархии, во имя ближнего преображается в качестве своём. Так труд был
возведён им в священное понятие, неотделимое от духовного
самоусовершенствования.

Итак, в лице Сергия-игумена мы имеем образ истинного Вождя, входящего как
во внутреннюю, так и во внешнюю жизнь доверившихся ему. Он мог быть
снисходительным, но нигде не видно попустительства. Есть свидетельство, что
при всей своей мягкости он бывал суров на исповеди. Именно присущая ему
великая справедливость покоряла все сердца.

[Dar]

Смирение, которое так часто упоминается в связи с обликом Преподобного,
имеет совершенно другое значение, нежели в современном смысле слова.
Преподобный был, прежде всего, Строителем, строитель же не может быть
смиренником, ибо он знает ответственность.

Многие черты древних событий преломляются совершенно иначе для нас;
прежде всего, по причине разного понимания слов. Смирение его было
самоотречением, но не самоуничижением, ибо иначе разве мог он явиться
духовным наставником столь выдающейся паствы и создать такую мощную
духовную твердыню? Разве мог бы он принять ответственность перед всем
народом, благословив воинство на страшный бой с вековым врагом Земли
Русской?

Он знал силу духа своего, он знал Волю Сил Высших. Мерилом величия духа
всегда будет сознательно принятая тяжесть ответственности. И, как мы видим,
Преподобный знал эту меру и принял полную чашу.

Также и в труженичестве Сергия на братию, «яко раб купленный», в то время,
когда в Обители его порядок был ещё особножитный, многие склонны видеть, и
даже сугубо подчеркивать, выявление какого-то особого смирения. Но не
справедливее ли видеть в этом действии, помимо священного, воспитательного
значения труда, пример великого сотрудничества.

Мудрый Сергий-Строитель понимал, что без сотрудничества не только ничего
нельзя построить, но ничто и жить не может, и потому своим личным примером
хотел запечатлеть в сознании учеников и приходящих к нему великое значение
сотрудничества как в большом, так и в малом.

Подтверждением этому служит введённый им впоследствии в Обители порядок
общежитный, при котором каждый трудился не для себя только, но прежде всего
для общей пользы. Так было заложено Преподобным начало понимания
сотрудничества. Порядок этот был введён им не только в Троицкой Обители, но и
во всех других, учреждённых им самим или его учениками.
Можно сказать, что подвижническая жизнь Сергия, своим личным примером
введя в жизнь высокое нравственное Учение, отметила Новую Эру в жизни
Земли Русской. Благодаря широкому установлению им и учениками его новых
обителей, школ суровой подвижнической жизни, сильно поднялась
нравственность народа. Возникшие вокруг тихих монастырей-школ целые
селения и посады постоянно имели перед собою неповторяемую школу высокого
самоотречения и бескорыстного служения ближнему. Разве могла быть одержана
победа над страшным врагом, если бы дух народа не был напитан Огненной
благодатью, исходившей во всей её неисчерпаемости от его великого Наставника
и Заступника?

[Dar]

Он, всю свою жизнь искавший уединения, никогда не мог остаться один;
чудесный Огонь, горевший в нём, привлекал к нему хотя бы раз увидевших его.
Всю свою жизнь он отказывался от власти, никогда никого ни в чём не
приневоливал и более всего любил богомыслие и труд, а люди жаждали его
слова, его наставления.

Также никогда ни от кого не ждал он помощи. Для него вся помощь была в нём
самом и в Ведущей его Благодати. И, может быть, нигде так ярко не сказалась
эта черта «неоскудения духовного», как в его уходе на новое заложение и
строение ещё одной духовной твердыни.

Когда разнеслась весть, что Преподобный основывает новую Обитель, много
подражателей пришло к нему, монахов и мирских. Князья и бояре дали
денежные пособия на устроение нового монастыря. При таком содействии работы
по устройству нового общежития и церкви быстро подвигались.