Знамя Сергия

[Dar]

Замечательно, как часто мы встречаем в его словах, обращённых к ученикам и
приходящим к нему, слово «радость». Оно звучит и в наставлении к труду, и в
молитве, исполненной радости духа, и в радости несения Подвига. Не этот ли
призыв к радости, не эта ли радость, полагаемая им в основание всякого
действия, и привлекала к нему столько сердец и впоследствии сделала его
Обитель средоточием духовной Культуры, опорою и прибежищем во все тяжкие
минуты Земли Русской?

На первых порах пустынножители не руководствовались никакими правилами
или уставами, но имели перед собою лишь живой пример истинного
подвижничества в лице своего основоположника. Когда собралось к Сергию до
двенадцати учеников и было построено двенадцать отдельных келий, то вокруг
всего застроенного пространства поставили высокий деревянный тын с вратами
для безопасности от диких зверей, и тихо потекла жизнь отшельников в
новоустроенной Обители.

[Dar]

Из первых учеников Преподобного известны: Сильвестр (Обнорский), Дионисий,
Мефодий (Песнощский), Симеон Экклезиарх и Исаакий Молчальник, Макарий,
Андроник, Феодор, Михей и другие.

Как сказано, образцом всевозможного труженичества и подвигов для вновь
прибывших был сам Преподобный: носил воду с двумя водоносами для братии,
молол ручными жерновами, пёк просфоры, варил квас, катал церковные свечи,
кроил и шил одежду, обувь и работал на братию, по выражению Епифания, «как
раб купленный». Летом и зимою ходил в той же одежде, ни мороз его не брал, ни
зной, и, несмотря на скудную пищу, был очень крепок, «имел силу против двух
человек» и ростом был высок.

Был и на службах первым. В промежутках между службами была введена им
молитва в келиях, работа в огородах, шитьё одежды, переписывание книг и даже
иконописание. Для совершения литургии в дни праздничные приглашали из
ближайшего села священника.

Приходя в церковь к полунощнице и расходясь по келиям после вечерни, братии
земно кланялись друг другу и обменивались целованием, заповеданным
Апостолами. По уходе братии в келии, в Обители воцарялась тишина,
нарушаемая разве воем диких зверей, нередко приближавшихся ночью к самой
ограде Обители, или же тихим пением псалмов бодрствующего брата.

В келиях своих иноки большую часть времени проводили в чтении Священного
Писания и в молитве, прекращая всякое сношение с братией, следуя примеру
самого Преподобного. Таковы были основные порядки в новоучреждённой
Обители, исключавшей всякое нарушение законов нравственной чистоты жизни
человека.

Будучи основоположником нового иноческого пути, Преподобный Сергий не
изменил основному типу русского монашества, как он сложился в Киеве XI века,
но в его облике проступают ещё более утончённые и одухотворённые черты.
Кротость, духовная ясность, величайшая простота являются основными чертами
его духовного склада. При непрестанном труде, мы нигде не видим поощрения
суровости аскезы, нигде нет указаний на ношение вериг или истязание плоти, но
лишь непрестанный, радостный труд, как духовный, так и физический.

Так из пустынника, созерцателя, Сергий вырастал в общественного деятеля и
готовился неисповедимыми путями к роли государственной. Росла с ним и его
Обитель, которой было суждено сыграть огромную историческую роль по
распространению духовной культуры и укреплению Государства Русского.

[Dar]

Приняв игуменство, Сергий ничего не изменил ни в обращении своём с братией,
ни в своей труженической жизни — лишь принял большую ответственность. Так
же, как и раньше, нёс он все работы, и служил братии, «как раб купленный», и
одежду носил ветхую и покрытую заплатами, так что трудно было различить, кто
был старший из них и кто младший, ибо Преподобный с самых первых дней
воплотил в образе своём завет первенства, указанный Христом: «Кто хочет между
вами быть первым, да будет всем слугою».

В первые годы существования Обители ощущалась сильная скудость и
недохватки. «Всё худостно, всё нищетно, всё сиротинско, — как выразился один
мужичок, пришедший в Обитель Преподобного повидать прославленного и
величественного игумена. — Чего ни хватись, всего нет».

[Dar]

Всё это даёт нам облик вечно бодрствующего, зоркого наставника, следящего
за каждым братом, особенно же за новичком, и, при всей мягкости своей, не
допускающего уклонений от установленных правил. Введённая им суровая
дисциплина, требовавшая от учеников постоянной бдительности над мыслями,
словами и поступками своими, сделала из его Обители воспитательную школу, в
которой создавались мужественные, бесстрашные люди, воспитанные на отказе
от всего личного, работники Общего Блага и творцы нового народного сознания.

Приведённые Епифанием в жизнеописании установленные Преподобным
правила указывают на суровость этой дисциплины. Так, после вечерни не
разрешалось братии выходить из келии и беседовать друг с другом. Каждый
должен был пребывать в своей келии и упражняться в молитве, в уединённом
богомыслии и, чтобы руки их не были праздны, заниматься рукоделием, не давая
возможности лености овладеть телом.

Часто в глухие зимние ночи Преподобный обходил тайно братские келии для
наблюдения за исполнением правил его и, если находил кого на молитве, или
читающим книгу, или за ручным трудом, радовался духом и шёл дальше; но
если слышал празднословящих, то лёгким ударом в оконце подавал знак о
прекращении недозволенной беседы и удалялся. Наутро же призывал
провинившихся, и наставлял их кротко, но сильно, и приводил к раскаянию. При
этом, чтобы не задеть, он часто говорил притчами, пользуясь самыми простыми и
обыденными образами и сравнениями, которые глубоко западали в душу
провинившегося.

Другим замечательным правилом Преподобного было запрещение братии
ходить из Обители по деревням и просить подаяния, даже в случае крайнего
недостатка в пропитании. Он требовал, чтобы все жили от своего труда или от
добровольных, невыпрошенных подаяний.

[Dar]

Труд в его Учении играл огромную роль. Сам он подавал пример такого
трудолюбия и требовал от братии такой же суровой жизни, какую вёл сам. Как бы
в подтверждение этого правила, мы находим следующий пример из жизни
самого Преподобного в те дни, когда в Обители ещё существовал порядок
особножития.

Преподобный однажды три дня оставался без пищи, а на рассвете четвёртого
пришел к одному из своих учеников,
у которого, как он знал, был запас хлеба, и сказал ему:
– Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к твоей келий; построю я тебе их,
чтобы руки мои не были праздны.
– Весьма желаю сего, — отвечал ему Даниил, — и ожидаю древодела из села;
но как поручить тебе дело, пожалуй, запросишь с меня дорого?
– Работа эта не дорого обойдётся тебе, — возразил Сергий. — Мне вот хочется
гнилого хлеба, а он у тебя есть, больше же сего с тебя не потребую.
Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, которого сам не мог есть, и
сказал:
– Вот, если хочешь, возьми, а больше не взыщи.
– Довольно мне сего с избытком, — сказал Сергий. — Но побереги до девятого
часа: я не беру платы прежде работы.
И, туго подтянувшись поясом, принялся за работу. До позднего вечера рубил,
пилил, тесал и, наконец, окончил постройку.
Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за
целый день труда, тогда только Сергий стал есть заработанные им гнилые куски,
запивая водой. Причём, некоторые ученики из братии видели исходившую из уст
его пыль от гнилого хлеба и изумлялись долготерпению своего наставника, не
пожелавшего даже такую пищу принять без труда. Подобный пример лучше
всего укреплял неокрепших ещё в Подвиге самоотвержения.

Эпизод этот очень характерен: с одной стороны, он ярко свидетельствует,
насколько Преподобный соблюдал установленные им правила — не просить
подаяния, но пользоваться лишь плодами рук своих, трудом заработанными; с
другой — в нём проступает вся природная кротость его, всё великодушие его, ни
одним словом не попрекнувшего чёрствого сердцем и расчётливого брата и
ученика, и только потому, что чёрствость эта касалась лишь его самого.

Принято называть подобные поступки Сергия смирением, но вернее объяснить
их самоотречением.

[Dar]

В том же жизнеописании приведён ещё один рассказ, тоже связанный с одним
случаем острой нужды в Общине. Здесь снова явлена сила веры, терпения и
сдержанности Преподобного рядом с малодушием некоторых из братьев.
Одолеваемые голодом, они возроптали:
– Слушаясь тебя, нам приходится умирать с голоду, ибо ты запрещаешь нам
ходить в миру просить хлеба. Завтра же пойдём отсюда каждый в свою сторону
и более не вернёмся, ибо не в силах более терпеть здешнюю скудность.

Преподобный же, желая подкрепить малодушных, собрал всю братию и с
обычною мягкостью, но и с твёрдостью увещевал не поддаваться искушению,
говоря:
– Благодать Божия не без искушений бывает; по скорби же радости ожидаем.
Сказано: вечером водворится плач, а заутро радость.
И не успел он окончить, как послышался стук во врата Обители, и вратарь
прибежал сообщить, что приехали возы брашен и хлебов.

Случай с хлебами, прибывшими в последнюю минуту, остался в памяти у братии
как проявление Высшей Благодати, всегда бодрствовавшей над избранником
своим и поддерживавшей его в тяжкие минуты.

Был ещё один чудесный случай, связанный с жизнью Обители, много
прибавивший к славе Преподобного. Началу его положило недовольство и ропот
братии за недостаток воды. Находившийся поблизости небольшой ручеёк со
временем иссяк, река же отстояла слишком далеко от Обители; и вот среди
братии поднялся ропот на игумена, что далеко им ходить за водою. На это
Преподобный отвечал:
– Я хотел безмолвствовать один на месте сём. Богу же угодно было воздвигнуть
здесь Обитель. Но дерзайте, молитесь!

Потом, взяв с собою одного ученика, вышел из Обители и, найдя недалеко в
овраге несколько скопившейся воды, воздел руки и обратился к Господу, чтобы
даровал им Господь, как некогда по молитве Моисея, воду и на сём месте.
Произнеся молитву, Преподобный начертал крест на земле и тотчас из земли
пробился обильный источник чистой холодной воды, который братия хотели было
назвать Сергиевым, но он запретил им. Впоследствии многие, пившие с верою из
этого источника, получали исцеление.

[Dar]

Спустя десять лет по основании Обители, около неё постепенно стали селиться
крестьяне и скоро окружили монастырь своими посёлками. Простота, великая
сердечность Преподобного, отзывчивость на всякое горе и, более всего, его
ничем не сломимая вера в заступничество Сил Превышних, и отсюда ясная,
радостная бодрость, не оставлявшая его в самые тяжкие минуты, привлекали к
нему всех и каждого. Не было отказа в его любвеобильном сердце, всё было
открыто каждому. Каянный язык отказа и отрицания не существовал в его
обиходе, «дерзайте» — было его излюбленным речением. Для самого скудного и
убогого находилось у него слово ободрения и поощрения. Лишь лицемеры и
предатели не находили к нему доступа.

Он постоянно твердил о Хранителях Благих. Он призывал Их в свидетели и
знал, что нет тайны от Мира Высшего, Мира Огненного, и, прежде всего, учил
признательности Высшему Миру. Каждому приходящему, по сохранившемуся
преданию, он предлагал поблагодарить Господа за встречу.
Он говорил: «Поблагодарим Господа, вот и встретились. Так, поблагодарим
великих Отцов наших и поклонимся им;
и теперь порадуемся или восплачем вместе. Говорят, что радость вдвоём родит
много зёрен и слёзы вдвоём, как роса Господня». Так Сергий приветствовал
начало каждого сотрудничества.
«Иже успеет услышать своего духа голос, над бездною вознесётся», — так
говорил Сергий.
«И ушедший в леса не может слышать речь людскую; и на ложе уснувший не
услышит птичек, солнца возвестников;
и чуду явленному молчащий откажется от глаза; и молчащий на брата помощь,
занозу из ноги своей не вынет». Так говорил Сергий. Так хранит народ на путях
своих сказания мудрые.

[Dar]

Можно утверждать, что Сергий нашел путь к сердцам не только путём чудес,
о которых запрещал говорить, но своим личным примером великого
сотрудничества как в большом, так и в малом. Его слово было словом сердца, и,
может быть, главная сила его кратких убеждений заключалась в той незримой, но
ощутимой благодати, которая излучалась из всего его обаятельного облика,
умиротворяюще и ободряюще влиявшего на всех приходивших к нему.

Нигде нет указания на гнев, даже на возмущение; он умел быть твёрдым и
требовательным, но без насилия. Он никогда не жалел себя, и такое качество не
было умственным, но сделалось природою, и потому облик его так убеждал.
Присущее ему огненное проникновение помогло ему безошибочно разбираться в
способностях и душевном складе учеников и поручать каждому задачу по силам
его, а также проникать в намерения приближавшихся к нему.

Преподобный входил во все нужды, во все будни как своих учеников, так и всех
трудящихся. Каждодневность не притупляла его чувствований, и сердце его не
нарушало свою отзывчивость на всякие обиходные вопросы. Его Учение не
отрывало от жизни и полагало труд каждого дня как возношение сердца. Учение
это выше всего ставило долг человека с точки зрения Общего Блага.

Сергий старался всячески очищать и утончать чувства учеников и приходящих к
нему за наставлениями, именно в их жизненном обиходе. Всегда и во всём им
руководила целесообразность, которая претворялась в нём в великую
вместимость и в примирение противоположений. Так, сам он очень заботился о
монастырских огородах и там же обсуждал содержание новых икон. Также
заботился о списывании книг, но знал, что квас не должен слишком бродить.
Такие совмещения противоположений не изменяли горения его сердца.

Он умел пользоваться каждым случаем, чтобы заложить в сознание народа
зерно нравственного Учения и дать проблеск в Мир Высший. Так, он посылал
учеников своих на полевые работы к крестьянам, чтобы помочь им и получить
возможность говорить о просвещении духа. И зёрна его благостного учения дали
чудесные всходы. Окрепла нравственность, окреп дух, поднялись силы народа и
подвиг освобождения Земли Русской, на который благословил его Преподобный,
стал возможным.

[Dar]

Число иноков в Обители довольно долго ограничивалось двенадцатью по
причине трудности добывания средств к пропитанию; с увеличением населения
вокруг Обители и в особенности с приходом смоленского архимандрита Симона,
который предпочёл поменять власть на звание послушника у Сергия и при этом
вручил Преподобному своё довольно большое состояние, число братии стало
быстро возрастать. На средства Симона была отстроена новая, более обширная
церковь, также и необходимые монастырские здания.

Преподобный мог теперь шире принимать приходящих к нему и, как говорит
его жизнеописатель: «Не отреваше никого же, ни стара, ни млада, ни богата, ни
убога». Однако, приходящий должен был сначала ходить в мирской одежде,
присматриваться к монастырским порядкам и исполнять без роптания все чёрные
работы. Затем, по усмотрению игумена, он облекался в простую рясу и
камилавку и, не произнося ещё обетов иночества, должен был нести трёхлетнее
испытание, или послушание, под руководством избранного старца, чтобы он мог
испытать свои силы и вполне сознательно произнести обет.

И хотя Обитель уже не нуждалась теперь, как раньше, но Преподобный был
всё так же скуден в одежде и житии своём, так же равнодушен к почёту и
отличиям, таким и остался до самой смерти. Но всё это было в нём естественно,
ничем не подчёркнуто, Подвиг свой он нёс просто, ибо иначе и не мог бы. В этой
естественности и простоте следует, прежде всего, искать печать избранности.