Русский князь [толи сказка, толи быль]

[Вэл]

[quote:f66630eea4]
Русский князь

На землю Русскую спустилась мгла. Устали воины, сражаясь непрестанно. Меч много лет не опускали, врага преследуя, пошедшего на Русь войною. Избороздили степи, по обездоленным селеньям прошли и всюду видели разруху, голод. Ну как тут сердцу воина не дрогнуть, бывалого и закалённого в боях, смотрящего на мирных жителей земли родной, которым не смог защитой стать он и уберечь от варварских набегов!

Задумчив князь был. Чело сводило постоянной думой о благоденствии земли. Как варваров отвадить от набегов? Как души православные спасти от злобной нечисти? Его дружина себя в сраженьях не щадила и отвечала кровью за нанесённые обиды, врага рубила и мстила за пролитую кровь. Князь наблюдал творимое рукою православной и думал, как понятье силы заменить духовной мощью. В земле его царил закон, от предков унаследованный: прощать врагов — не сметь, разить нещадно тех, кто веру нашу не приемлет. А где любовь? Где Царство то, которое принёс Христос, где заповедь Его «любить друг друга»? Сознанье князя не вмещало тех правил, по которым жил народ. Ему хотелось объяснений. Кто преподаст ему урок? Кто сможет совместить в его душе законы православия и жизни? Он видел кровь, текущую рекою, набеги и разбои, а дух высокий призывал его к Любви.

Мысль о несовместимости небесного с земным не оставляла ведущего дружину из похода. Сегодня же в его душе царил покой. Он победил. С победой возвращался князь домой. Но цену выигранной битве знал: он лично сотни душ отправил в мир иной, и каждый воин также мог гордиться изрубленными вражьими телами, богатою добычей, пленными, идущими вслед за передовым отрядом. И, кроме князя, никого не мучил вопрос о том, был справедлив он или нет в поступках. «Что происходит? Я не такой, как все? У них всё просто: убить и гордым быть. И я горжусь победой, но убитые взывают к моей душе и не прощают смерти. Я сам себя простить не в силах. Я землю защищаю, которую люблю, но неужели нет возможности другой ценой её спасти, как убивать? От заповеди отрекаюсь я, слова Христа не выполняю: "Любите всех". Где силы мне найти любить врагов моей земли? За что мне посланы такие мысли? Я над судьбой не властен — жизнь мою решает Бог. Ну почему я не такой, как все?»

Навстречу им скакал наездник удалой на белом скакуне.

— Князь, сын спешит тебя поздравить! Отбросив думы прочь, князь выехал вперёд. Гордился он наследником своим. Хоть мал ещё, но статен и умён и думает немало он над благоденствием земли родной.

— С победой, князь! — склонился сын перед отцом.

Потом, приблизившись несмело, колени преклонил. Князь спешился и заключил в объятья будущего государя.

— Ты возмужал, сын мой! Я год тебя не видел. Как дома?

— Всё в порядке. Ждут бабушка и сестры с нетерпением тебя.

Князь подал знак, все на коней вскочили и понеслись вперёд, хоругви вверх подняв. Князь молод был ещё, и седина не тронула его волос, густые волосы на плечи ниспадали, орлиный нос был гармоничен с величественным острым взглядом тёмных глаз. В походах князь провёл полжизни. Женился рано.

Дочка родилась, когда ему шестнадцать было, потом — вторая. В двадцать князь наследника увидел, а через год супруга умерла. На вдовью долю обрекла отца своих детей. Но князь не думал о семье, все мысли были о могуществе, богатстве, славе — о родной земле. Мать продолжала сватать ему невест, но князь упорно пресекал все разговоры о новой госпоже. Сын вырос. Теперь ему тринадцать. Через годочка два жениться может он. Зачем же князю испытанья слать на детей? Тревожить понапрасну души их неизвестной женщиной, пришедшей в дом? Нет, это не для воина. Он долго не бывает дома, кто знает, что его ждёт завтра? Хоть мысль об овдовевшем сыне и беспокоит мать, а Святослав не женится опять.

Весь город высыпал на площадь встречать дружину с князем во главе. Мать с дочерьми его стояла на крыльце, и слёзы радости катились по её щекам. Склонился государь перед княгиней, потом припал к руке. Зардевшиеся дочки ему подали хлеб и соль и с плачем бросились к отцу. Он обнял их — конечно, рад был, что стоит в кругу семьи, живой и без ранений. Забыл о тяжких думах Святослав, отбросил все сомненья прочь и пригласил на пир дружину завтра. Пока же разошлись все по палатам.

Князь регулярно получал послания о том, что происходит дома. Имел он верных слуг. Доверенные люди ему писали подробные отчёты обо всех событиях. Немного отдохнув, призвал он дочек:

— Я знаю новости. Рассказывайте, кто сватался к вам?

— Князь Игорь.

— А ко мне князь Ярослав.

— Ну что ж, отказывать не будем. Довольны вы?

— Отец, конечно. Не чаяли уже замужества дождаться, но Бог помог.

— Даю добро на сватовство, а свадьбу справим осенью — одну на вас двоих.

Княжны склонились в ноги и удалились. Чуть позже сын вошёл в палату.

— А что ты, Юрий? Успехи в обученье есть?

— Да, отец. Я овладел кинжалом. Татарин пленный обучил меня. Могу я на скаку остановить коня. А грек заезжий мне книги подарил и научил читать. Теперь я знаю два языка.

— А есть ли та, к кому лежит твоя душа? Дом опустеет без сестёр.

— Оксаночка живёт в последнем доме у городских ворот.

Нахмурил брови князь:

— Откуда имя странное такое? Какого роду?

— Её отец торгует маслом... Князь грозно поднялся:

— В своём ли ты уме, сын мой? Что за напасть? Куда смотрела мать?

Сын заробел, но всё же отвечал:

— Она гонцов повсюду рассылает, посланья шлёт торговым людям, чтоб приглядели ей сноху.

— Всё дурь не выбросит из головы, — князь молвил. — Ей объяснял десятки раз, чтоб занялась не мной, а внуками. — Иди, — махнул рукой, — дай отдохнуть. А об Оксаночке забудь.

Строптиво сын повёл плечом, но молча вышел.

«Ну что за блажь? — подумал князь. — Простолюдинка. Забыл о роде, о земле. Какие мысли в голове засели у мальчишки?»

Позвал князь верного слугу.

— У городских ворот, там, где торговые ряды, найдёшь семью Богдана. Пускай уйдёт. Вот золото, а вот мои дары.

— Он завтра утром испарится, как туман, мой государь. Исполню в точности я указанье.

Отдав необходимые приказы, князь погрузился в размышления о жизни.

Что видел он? В седле с четырнадцати лет. В пятнадцать мать нашла ему супругу. Любил ли он её? Конечно нет, но в меру ласков был, троих детей с ней народил, а в двадцать с лишним овдовел. С тех пор на женщин не смотрел, жизнь проводя в походах. Все мысли были о земле родной, о славе государства. Радел он о торговле, о богатстве, о ратных подвигах мечтал, о землях новых. А о любви князь думал? Что вы! Bee эти ласки, пыл и страсти он почитал забавой, играми, ну, на худой конец, напастью. И толку от неё? Потеря сил, нетрезвость рассуждений, туман, обман. Князь мудрым был, но мудрость высшая пока в нём не проснулась. Всё мысли о земном благополучии гнездились в его душе. А сердце? Он о нём не знал, но совесть признавал как высшее мерило всех земных поступков. На справедливость уповал, но чувств сердечных не понимал. А Юрий? Вот глупость! Влюбился, но не в княжну — в девчонку из простой семьи! Где государственная мысль?! С такими думами князь погрузился в сон, а рано утром, с первым проблеском рассвета, спустился на крыльцо.

Словенич подошёл с конём:

— Поедем за стену?

— Да нет, пройдёмся.

Не разлучались они много лет. Князь думы поверял единственному другу, делил с ним хлеб и кров.

— До городских ворот, потом назад вернёмся.

Князь шёл и с наслажденьем впитывал дым разгоравшихся костров, смотрел на собирающихся на базар торговок. Он дома! Редко доводилось ему среди простых людей побыть, почувствовать вкус обыкновенной жизни. Так, с любопытством глядя на суету, пришёл он со Словеничем к воротам городским.

— Богдан уходит. Вон его семья, — сказал друг и слуга.

— Пойдём поближе, — молвил князь.

Богдан нехитрые пожитки складывал в телегу. Добра решил не брать. Каменьев драгоценных, злата, что в дар принёс слуга, ему надолго хватит, и окупят они с лихвой его потери. Богдан не сетовал и не роптал. Раз так угодно Святославу, пусть так и будет. Есть немало мест, где он найдёт приют. Пойдёт с обозом за Чернигов. Детей оставит там, а сам уйдёт на юг. У моря легче торговать: суда подходят из различных мест, товара много больше. За каждую копейку Богдан держался крепко. Оксаночке приданое собрал, теперь он сына обеспечит, а там и старость не за горами. Но на плечи взвалил Богдан ещё заботу о сестре, оставшейся без мужа. Его убили на войне, её чуть в плен не взяли, но удалось Татьянке убежать в ближайший лес. Скиталась долго, чудом выжила и через год пришла к родному брату. Богдан сестру пригрел. Племянникам она тепло дарила и стала им как мать, хоть было ей едва за двадцать.

Князь издали смотрел, как узелки они забросили в телегу и, тронув лошадей, поехали вперёд. Укутавшись в большой платок, сидела впереди Оксана. Князь взгляд поймал огромных карих глаз. «Да, хороша уже сейчас, а через пару лет красавица-девица сразит сердец немало». Но тут Татьянка обернулась — и князя обдало огнём. Не взгляд его пронзил, но существом своим почувствовал он душу такую близкую, родную, что кровь внутри остановилась, заледенели руки, и ноги стали тяжелы. Окаменел князь. Не шевелясь, он взглядом провожал телегу. Словенич молча наблюдал, потом сказал:

— Татьянку знаю. Сердце доброе у ней. Лицом пригожа, а душой — как родниковая вода. Страдала много, но не озлобилась, открыта всем и мало говорит. Скромна, тиха, характер же — кремень.

— Пойдём назад, что рассуждать? Одно мы дело завершили, теперь решать будем другие.

Дружина пировала. Столы накрыли на сотни мест, а воины всё подходили. «С победой, с возвращеньем» — слышалось вокруг. О подвигах в сражениях рассказывали все, делились подробностями схваток. Князь наблюдал, потом обвёл всех взглядом и вновь подумал: «Как же так? Гордиться смертным боем? Убийством? Кто объяснит мне, почему я чувствую вину за то, что на соседей иду войною?» Тут кто-то тронул Святослава за плечо — старуха за спиной стояла.

— Ты хочешь знать, почто ты не такой, как все?

Князь промолчал, старуха продолжала:

— Когда родился ты, была я во дворе. Увидела, как голубь опустился на крышу. То знак святой. Вдруг коршун полетел, но голубя схватить не смог. Потом луч солнца упал на крест и заиграл, как тысячи огней. Народ собрался и дивился чуду: что за каменья разбросаны повсюду? Тут вынесли тебя — на чистом небе радуга взвилась. Я так тебе скажу: видали всякое, но чтоб такое — никогда. Подумала: «Дух чистый родился, и святостью отмечен будет путь его».

— А я всё на войне.

— То дань земле. Оставишь ратный путь. Уйдёшь далече, князь. Сын будет княжить, а потом полюбишь девушку любовью неземной.

— Ну, это не по мне.

— Попомнишь слово старухи Марьи. Ушла она, и князь забыл её слова.

Тут Юрий подошёл и тихо, опустив глаза, спросил отца:

— Куда ушёл Богдан?

— Не знаю, сын, не раб он и не пленный — торговый человек. Он держит путь туда, где прибыль его ждёт.

— Зачем же брать семью?

— Спроси Словенича, он знает всё.

За княжичем пришли друзья и увели во двор, где демонстрировали ловкость и знания приёмов. За доблесть и отвагу дружинники награду подавали и чарку подносили. Гуляли за полночь. Костры светились, шум, гомон, музыка — едва к утру утихли.

«На время — мир, потом опять война, — подумал князь. — Зачем всё так устроено?» Он погрузился в сон. Ходил по дивной стороне, где красота была основой бытия.

— Здесь нет войны, — услышал Святослав.

— Да разве это можно?

— Можно, князь! Пришёл ты в край заветный, где кровь не льётся и любят все друг друга.

— А как же месть?

— Такое чувство неизвестно здесь.

— А буду отвечать я за убийства на войне?

— Да, Святослав! Убийство — грех.

— Но если я не буду убивать, то как же землю защищать?

— За мир сражайся не мечом, а словом. Договорись, иной раз откупись. Жалей не золото, а человеческую жизнь.

Проснулся князь: «И впрямь, мы за добром идём, захватывать чужое считаем мы за честь. Ведь это же неправильно. Нам нужно жизнь беречь, ценить её всего дороже».

Князь изменился. После последнего похода он стал другим: задумывался часто, не говорил так грубо, как раньше, уменьшил наказанья, музыкантов приглашал и молчаливо чего-то ждал.

«Неужто порчу навели? — раздумывала мать. — Уж больно тих. Жена ему нужна. Без бабы как мужику-то жить?»

Однажды князь прикрикнул на неё:

— Не нужен мне никто! Девицами займись. Тут свадьба на носу, а ты о мне печёшься.

«Нет, это порча!» — решила княгиня-мать и ну знахарок звать, ведуний, чародеев.

Вновь двор наполнен суетой. Старухи странные снуют, седые старцы: то слово тайное произнесут, то кинут под ноги траву, то хлебушка кусочек поднесут. Недели через две князь вызвал Юрия:

— Уеду я, останешься покняжить. Дела решай советом. Словенича возьму с собой, с тобой оставлю Панко.

— Куда, отец, ты собрался?

— В ближайшие леса. Поеду на охоту. Но хочется найти святых людей. Ведь где-то есть они. Ты, княжич, молодой, и не понять тебе моей тоски. Вот мой наказ: старайся не убить. Мир береги любой ценой.

— А если враг?

— Сокровищницы полнятся добром. Ты сможешь откупиться и договориться.

В недоуменье сын смотрел на Святослава. Всё это было странно, но он любил и слушался отца: «Наверно, в этом мудрость есть какая? А может быть, то испытанье мне».

— Я постараюсь землю уберечь. Врага не подпущу, советы буду слушать, вопросы трудные с Панко решать. Так хочешь ты?

— Так, княжич. Ступай, дитя, ты мудр не по годам. Вернусь до свадьбы. Без меня не правьте.

Наутро с отрядом малым князь уехал. Путь лежал через леса глухие и поселенья небольшие. Что видел он вокруг? Разграбленную Русь. Хоронятся, как звери дикие, боясь на Божий появиться свет. Какая это жизнь? Где красота? Чужой кусок ухватят и сидят, довольные, что есть добыча и год протянут до следующего грабежа.

«Мы — дикари, — подумал князь. — Не так всё, как быть должно. Где правду мне искать?»

Он всматривался в лица, света ждал и ясной мысли, но не находил. Однажды ночью голос чётко произнёс: «Я жду тебя. Пойдёшь на север. Дня через два свернёшь по едва приметной тропке. Там встречу».

Поверить в то, что слышал он во сне? А почему бы нет? Два дня — недолог путь, проверит заодно, то правда или ложь.

Непроходимая чащоба перед отрядом выросла стеной. Куда идти? Их в дебри завела дорога.

«Направо!» — князь махнул рукой.

Вдруг лес раздвинулся, заметили они тропинку, поехали по ней и оказались у избушки.

— Ты не ошибся, князь, — навстречу вышел старец. — Себе внимай и голосу ведущему доверься. Пойдём, я расскажу тебе о той стране, откуда ты пришёл на землю.

Всё было дивно, что старец говорил:

— Христос там правит. Невидимый свет льётся отовсюду. Все помыслы и мысли — чисты. Не слышно слов, общаются беззвучно, желанья исполняют друг друга, любят всех. То Царство Правды, Истины самой. Живут надеждою и верою святой, что миру смогут подарить устои управленья своего. На троне там не князь, а сам Христос. Вокруг него — престолы. Двенадцать царственных особ улавливают мысли, исходящие от Солнца Правды, и отдают их вниз, в тот мир, где мы живём.

— Там нет войны?

— С кем воевать, князь? Любовью дышит всё.

— Как добывают хлеб, на что живут?

— Хлеб — Слово Божье. Пронзает сферы мысль — и сыты все. Нет денег, нет товара. Да и зачем, когда то Царство Правды?

— А спор между собой за первенство, за первородство?

— Там справедливость Божья. Зачем сражаться за то, что всем принадлежит? Ты хочешь что-то — пойди возьми, но собственность

не ценится, а качества духовные в цене. — Какие?

— Совесть, честь, любовь.

— Ты говоришь, что Царство то Любви. А из-за женщин тоже не ведут войны?

— То мир единства. Нет мужчин и женщин, но есть духовное родство.

— Так всё же есть любовь?

— Есть на двоих одно живое сердце, в мир посылающее радость. Два начала живут в едином ритме, одним сознаньем.

— Такого я не знаю на Земле.

— Конечно, здесь всё не так, но это не беда. Оттуда посылаются сидящие у трона и падают лучом на твердь. Луч разбивается хрустальный и распадается на множество частей. Потом их много жизней собирают снова в поток единый.

— А зачем? Зачем оттуда нисходить на твердь, коли такая благодать в том мире?

— То Царство Истины самой. Там правит справедливость. А если так, то всюду должно быть одинаково прекрасно. Как наверху, так и внизу.

— Ты говоришь, что я там жил. Но я не помню.

— Пока тебе не время. Но в памяти тоска живёт и мучает твой дух. Вопросы, возникающие в сердце, — от рыцаря того, который упал на Землю лучом хрустальным и разбился на

тысячи осколков. Ты один из них. Ты скоро вспомнишь свой мир. Я лишь немного подтолкну тебя, а ты пойдёшь будить других. Так мы живём. Храним друг друга, любим.

— Не понимаю я любви. Что за напасть такая?

— Когда полюбишь, всё узнаешь. Задумчиво князь слушал старца.

— Ты знаешь много, значит, ведомо тебе, как я страдаю. Не понимаю, как заповеди Божьи совместить с обычной жизнью. Учу я правде, чести, но порой сам вижу, что невозможно следовать им. Как же быть?

— Здесь нет противоречий. В душе храни мир и следуй совести. Беда — в привычках, в условностях, в земных законах. Сам часто говоришь: «Так требует обычай народа моего». А кто его придумал? Разве Бог? Его создали люди. Во времена иные им так удобно было. Сейчас всё по-другому и нужно изменить бы взгляд, но для народа это невозможно. Обычай — как преграда. Он не способствует развитью.

— Обычай — это плохо?

— Что ты, князь! Тут нужно различать, когда он человечеству мешает. Когда обычаем трясут, как флагом, и говорят: «Так нужно, так положено и принято у нас», забыв о жизни, о том, что время требует подхода иного, они становятся приверженцами старого пути; по жизни с ними, князь, не стоит тебе идти. Подумай сам, какие мысли приходят в голову? Ты раньше так не думал, как сейчас. Ты изменился, меняется твоё сознанье, дух растёт. Ты не один, со многими так происходит, но люди всё в себе таят: боятся, что будут отличаться от других, не соответствовать обычаям, законам. Но ты не бойся мир менять. Мир любит смелых. Божественное право утверждать явился ты. Сам заповедям следуй, а за тобой пойдут другие, Святослав.

— Ты прав, но трудно мне усвоить твои слова.

— На это время нужно. Уляжется в твоём сознанье буря, что поднялась в душе, и ты взойдёшь на новую ступень небесной лестницы.

— Я никогда не думал так. Ты просто говоришь, но всё не вяжется с привычной жизнью.

— Приходим мы менять привычки. Они мешают, они — преграда духу. Ты молод, князь, сейчас ты в силе, ты много можешь сделать для земли родной.

— Что? Как? С чего начать? Привык я город защищать и нападать, в боях добычу отнимая.

— С себя начни. Когда ты сердце распахнёшь любви, увидишь мир иным. Любить врагов ты станешь.

— До этого мне далеко. Не знаю я, как любят.

— Полюбишь. Коснётся сердца благодать, проснётся жалость.

— К врагам земли моей?

— Нет, к людям. Ты перестанешь их делить.

— Мне кажется, ты говоришь не обо мне. Врагов я не смогу любить.

— Действительно, такой, как ты сейчас, не сможешь. Но дух иной войдёт в тебя. Тогда посмотришь, Святослав, на мир глазами Бога.

— Чудно ты мыслишь. Я подумать должен.

— Конечно, ты для того сюда приехал. Располагайся здесь, а я уйду в пещеру недалече.

«Всё ново, необычно, совсем другой взгляд на привычные события, — думал Святослав. — Как править без насилия? Привыкли люди силой насаждать обычаи, законы. Да кто послушает меня?» — «Сейчас — никто, поверь, — услышал голос он внутри себя. — Не состоялся ты ещё как личность. Для этого необходимо очищение пройти, переосмыслить накопленные представления о жизни и совместить их с Божьим миром, откуда ты пришёл». — «Не помню я, не чувствую в себе пока я этой силы».

Смурной все дни был князь. Отряд дивился, Словении строил планы, как Святослава вытащить из злой тоски. Придумал наконец и попросился уехать ненадолго. Князь разрешил, Словенич на десять дней исчез. Когда из лесу он на опушку выехал, старик предстал пред воином и молвил:

— Зря всё это, ты по-земному мыслишь, князь же к Богу устремился.

— Посмотрим, чья возьмёт, — хлестнул коня друг и слуга и испарился.

Словенич ехал долго. Лесами пробирался он в Чернигов. Навязчивая мысль его преследовала. Он слово дал себе избавить князя от тоски. Для этого он знал три способа: вино, война и женщина. Отвоевался князь, вина испил немало, на женщину же глаз ни разу не поднял. И лишь однажды вспыхнул интерес в его глазах, когда увидел он Татьянку. «Я привезу её, а там посмотрим», — решил он. Спустя четыре дня в окрестностях Чернигова он рыскал, расспрашивая о Богдане, пока Оксаночку случайно не увидел.

— Где поселились вы?

— Вон там, на том конце деревни. Словенич поскакал туда.

— Татьянка, собирайся в путь, я за тобой.

— С ума сошёл? Куда, зачем?

— Скажу всё по дороге.

Привыкшая к опасности, к преследованиям и к решению вопросов силой, Татьянка как испарилась. Но схорониться не успела. Словенич выследил и вечером её схватил, на лошадь посадил, с собой увёз.

— Ты от меня не убежишь. В лесу вмиг сгинешь.

— Зачем тебе я? Ты не татарин, в плен не возьмёшь и продавать меня не станешь?

— Мой князь в тоске. Глаз на тебя он положил.

— Что, он просил меня к нему доставить?

— Нет, не просил. Увидел же случайно. Не откажи, Татьянка!

— Я что тебе — раба? Не люб мне князь. Я сердце мужу отдала.

— Так он погиб!

— И что ж? Любовь нельзя отнять. Смолчал Словенич, но упрямо дёрнулся.

«Куда ты денешься? Не мил, не люб! Какая чушь!» Пять дней они проехали без слов. Отряд дивился: «Кого Словенич к ним привёз?» Друг к князю устремился. Татьянку подтолкнул вперёд:

— Ты посмотри, краса какая!

Князь с удивлением смотрел: — Зачем приехала?

— Насильно он меня привёз.

— Оставь нас, — повернулся к другу князь.

Татьянка в угол вжалась, князь молча на неё смотрел.

— Поверь, я не хотел, Словенич сам придумал. Но ты красна! Я как тебя увидел, так в душу мне запала ты. Но вряд ли от тоски меня избавишь. Мне сердце точат думы не любовные, и мысли носятся о благоденствии народа и о пути другом — без войн. Как сделать это — ума не приложу. Ты много выстрадала, мужа потеряла, не хочешь отомстить за смерть его?

— Господь с тобою! Что ж, становиться мне такой, как вражья сила? Они убьют, я — двух, они троих, я — шестерых? Не прекратить кровавой распри таким путём. Я верю в то, что если не убью, то мне потом зачтётся это.

— Когда? — князь встрепенулся. — После смерти?

— А я не верю в смерть. Я буду вечно жить!

— Как так? А старость?

— Стареть я буду, а если захочу, то буду вечно молода.

— Да ты с ума сошла! Такое невозможно.

— А почему? Ведь говорится: «По вере будет вам!» Я верю, что бессмертна душа моя. Мой умер муж, но с ним беседую я как с живым. Он рядом, он советы мне даёт, спасает и помогает.

— Вот снова чудо. Ну что ни день, то удивленье. Ты правду говоришь?

— Святую. Зачем мне допускать кого-то во внутренний мой мир? Я никому об этом не говорю, всегда молчу, но одиночества не чувствую. Вокруг меня — друзья, невидимые для других, но если я им доверяю, то и они меня не оставляют.

Задумался князь, на Татьянку пристально смотрел.

— Умна и больно хороша. В другое б время не отпустил, но нынче я не хочу насильно здесь держать тебя. Иди отсюда с миром. Пускай Словенич отвезёт тебя назад.

Теперь настал черёд дивиться ей. «Вот это князь! Не утвердиться в силе? Дивно».

— Ты знаешь, я останусь. Надломлен ты. Я знаю по себе — год по лесам скиталась и думала, не вынесу тоски, от горя сгину. Я Василя любила, а как одна осталась, так столько мыслей на меня нахлынуло: всё передумала — о брате, о себе, о княжестве, о жизни. Потом как свет в меня проник: в лесу мне встретился старик. Он веру возродил и в сердце поселил такую радость, которой я не знала даже в лучшую годину. А у тебя потухший взгляд. Позволь остаться, Святослав.

Улыбка тронула уста.

— Ты настоящий друг. Счастливый тот, кому достанется жена такая. Скажи Словеничу, пускай зайдёт.

Словенич у двери стоял и крепко вход в избушку охранял.

— Князь зовёт.

Друг к Святославу бросился:

— Ну как? Я угодил тебе?

— Я развлечений не ищу. Насильно мне никто не нужен. Она другого любит. Ты ей не перечь. Пусть делает так, как считает нужным.

Словенич опустил глаза:

— Прости. Я думал, лучше сделаю, но, видно, не судьба. Куда её — в Чернигов?

— Нет. Гонца пошли предупредить Богдана. Татьянка здесь останется.

Слуга развёл руками:

— Как так? Как с бабою отряду жить?

— Она — бывалый воин. Сама придумает, как ей определиться. Смотреть же всем вели как на сестру.

Через три дня старик явился. Татьянка как увидела его, так обмерла.

— Он жизнь мне изменил, он мне открыл глаза на мир!

Старик по голове погладил девушку.

— Ты — славная душа, и сердце у тебя открыто. Тот, кто страдает, тот увидит Царство Божие.

— Я верю. Скажи, что я могу для князя сделать?

— Будь рядом. Он увидеть должен жизнь иную и состояние души такое, каких не знал доселе.

Ещё с неделю князь слонялся, потом сказал:

— Пора нам возвращаться. Удочек свадьба скоро. Татьянку отвези в Чернигов, Словенич.

Князь старца вновь вызвал на разговор. Он обсудить хотел, как жить ему теперь за городскими стенами, с чего начать переустройство?

Старик молчал, затем сказал:

— Ты сам изменишься, переворот в твоей душе произойдёт, и ждёт тебя судьба такая, о которой ты и не подозревал. Ты только знай, что Царство Божие возможно на земле, но его необходимо строить, а не ждать прихода. Ты знаешь, где меня найти, а если будет трудно, пытайся меня представить, мысленно вопрос задав. Коли услышу — помогу.

Сказал «спасибо» Святослав, и поскакал домой отряд.

Умело Юрий правил. В тринадцать с половиной лет разумно отдавал приказы, решенья принимал не сразу, а думал до утра.

Потом — совет. Он научился у отца в плохом расположенье духа не рубить с плеча, а выслушать все мненья, потом решить, что лучше. Доволен был им воспитатель. Все Юрия хвалили за проявляемую мудрость, а Святослава поздравляли с достойным сыном.

Царила суета на государевом дворе. Подводы с продовольствием всё подъезжали, амбары открывали, выносили бочки с огурцами и прочими соленьями, вино и брагу. Назавтра ехали сюда князья из дальних мест, и проводы готовили невестам. Два брата, Игорь и Ярослав, — князья из разных княжеств — хотели заручиться поддержкой Святослава, который обладал дружиной славной. Княжество его было форпостом для других земель. По сути, он охранял врата, на Русь не пропускал врага.

Князь был к делам не очень расположен. Особый интерес пропал, всё более он сыну доверял в совете, на все вопросы Юрий отвечал.

Шум мучил Святослава. Предпочитал он запираться у себя и призывал чтеца. Читал тот греческие книги о житиях святых, о подвигах, о ратной славе, сердечных склонностях подвижников великих, душевных муках их. «Ещё два дня, и кончится вся эта суета. Разъедутся бояре, воеводы, затихнет двор, настанет тишина».

Князь сам не мог суть рассуждений уловить своих. Он мысли нить терял и понимал, что необычные явленья происходят в его сознанье. Он явно устремился вверх, к Божественному миру, но перед ним стояла непреодолимая стена. Взять крепость нужно было штурмом иль выжидать. Не знал он, как подступиться к неведомой преграде. Как быть? В атаку броситься? А есть ли силы у него? К тому же врага не видел он.

Решил князь к старцу обратиться, и тот немедленно возник пред ним: «Не внешний мучит враг тебя, внутри он. И башня крепостная воздвигнута тобой. За ней убитые взывают к отмщенью». — «Так что мне делать? Разить их снова?» — «Ты, Святослав, как малое дитя. В убитых есть частица Света, которой ты лишил себя. Жизнь отнимая, ты душу очернял свою». — «Я понял. Я прошу меня простить». Сказал заветные слова, а сам подумал: «Простил бы я убийц детей своих, своих родных? Скорее, нет. Нет этому прошенья. Дела такие нужно подвигом духовным искупить».

Мысль новая засела в сердце. Он возвращался бесконечно к ней. О подвиге духовном князь теперь мечтал и жаждал совершить такое, что мир ещё не знал. Пустынножитие, молитвы день и ночь? Вериги, истязающие плоть? Что выбрать? Внезапно мысль другая пронзила князя: «А как же княжество? Кто будет править? Способен сын, но мал для полноценного правленья. В интригах не разберётся и потеряет жизнь. Зачем и от чего уход? Князь, ты бежишь вперёд, стремясь со свойственным сознанью рвеньем избавиться от тяжких дум. И разве затвор спасёт от мыслей?»

Князь похудел. Он таял от душевных мук. Внутри себя за прожитую жизнь он много грязи накопил, дурными качествами полон. Теперь они ему мешали, но сбросить их с себя непросто. «Сожги», — сказал старик. — «А как?» — «От них ты откажись. Решил не делать больше так, не отступай от слова своего и к Богу устремись».

О если бы князь знал, какой труд — избавление от накоплений прошлого, то вряд ли согласился бы прощать тех, перед кем был грешен. Они воскресли все, протягивая руки к его душе, пытаясь тронуть струны сердца, по капле выпуская кровь. «Как это больно», — думал князь. — «Ты радовался их страданьям, теперь же получаешь сильнее во сто крат обратные удары». — «Я думал, что прощенье — это радость. Оно приходит как награда раскаявшемуся». — «Конечно, но потом. Перед даруемым прощеньем необходимо очищенье. А очищенье — это муки». — «Теперь я знаю», — молвил князь, к невидимому старцу обращаясь. — «Ты так себя погубишь, — услышал он в ответ, — замучишь. Тот, кто бичует себя нещадно, не зная радости, тот погибает. Любви в твоём нет сердце, Святослав».

Кого любить? Единственная нить, связующая с миром, — это сын. И князь гордился им. Две дочки принадлежат мужьям. Почтителен он к матери. Нет больше никого по положенью и рожденью равного ему. «Ах вот что! Ты гордишься родом и не смотришь на человеческую душу!» — «А как иначе? Кто ровня мне, того могу приблизить к своей душе». — «Князь, змей пробрался в сердце. Людей не замечаешь ты, а думаешь о положенье. Но перед Богом все равны. Род твой, богатство Он не видит, но замечает качества твоей души. Для Бога одинаковы князья и воеводы, простые люди и торговцы. Какая разница Ему, кто, где живёт и чем владеет? Вот если подвиг совершишь, то будь ты князь иль простолюдин, Он наградит. Заглянет в сердце и решит, достоин ли? Дороги, ведущие в мир горний, полнятся людьми различными, и не князья там впереди, а те, кто сердцем жаждет Истины».

Так вот в чём дело! О таком не думал

Святослав. Вновь загадал старик загадку.

Мысль новая пошла волной, другая буря поднялась в душе. Не мог представить, что все ему ровня. Раз князь — то выше всех, каким бы ни был он, и Богом он отмечен. А тут не видит Бог, кто перед Ним, а сердце любящее отмечает и пропускает его вперёд! Подумать стоит о таком раскладе. Сначала мысль легко далась, и Святослав воспрянул духом оттого, что всё понятно. Потом опять мучения пошли. «Не вижу я конца пути! — вновь возопил он к старцу. — Любая мысль — мне в сердце рана». — «То — очищенье, — молвил старец. — Когда тебя мысль задевает и мучает, страданьями исполнена душа, то, значит, мысль дошла до сердца и в нём ведёт свою работу. Пройдёт и это, если правильно решишь задачу и пойдёшь вперёд, сжигая отвратительные качества в огне. А как сжигать — тебе я объяснял. Забудь о них и никогда не повторяй».

Все представления о жизни у Святослава поменялись. С трудом переносил он княжескую жизнь и часто думал об уединенье. «Оставлю всё, — решил. — Поеду к старцу. Там пещера есть. В ней схоронюсь».

Через неделю князь исчез. Словенич только знал, что Святослав коня направил в леса глухие, но молчал, секрет храня.

Так Юрий править стал. Что нужно схимнику? Простая жизнь и тишина. Безлюдье и молчанье. Старик оставил Святослава в той пещере, в которой жил.

— Я знал, что ты придёшь. Ты к Богу устремлён, хотя пока не понимаешь сам, что происходит. Но это тоже путь не твой. Когда изменишься, вернёшься ты домой и будешь государством править, основы новые вводя. Не сразу всё решится, и пройдёт не год, не два, а семь. Князь слушал, но не вникал в слова, которые ему о жизни будущей старик вещал. А дело было в том, что князя интересовал не столько путь земной, как то, что происходит в его душе. Восстало всё, что в нём жило доселе. Переоценка ценностей происходила. То, что считал прекрасным раньше, порядочным и справедливым, теперь для Святослава становилось Божьей карой. Ужасно было всё: он правил как судия земной, наместником Божественным считаясь. Решал дела несправедливо, не слушал совесть и веленья сердца. Он слушал стариков, слуг, воевод, хор голосов, но не человека, которого судил. Народ хотел, а князь постановил. Он делал так, как поступали те, кто плотника судил из Назарета. «Распять!» — они кричали. За деньги совесть продавали. Не думали, что к Богу руку протянули, и тем решили судьбу свою навеки. «А чем я лучше? — думал князь. — Я разве знаю, кто передо мной? Кого сужу? Кого мне привели и требуют судить так, как угодно им? Зачем Оксаночку отправил? Чем мне мешала Юрия привязанность к девчонке славной? Чего я испугался? Простолюдинки? Нет, — понял Святослав. — На самом деле я страшусь любви. Ничто не беспокоит так человека, как то, что неизвестно ему, не понято его сознаньем. Мы все живём по правилам, которые нам прививают с детства. Нам недосуг их сопоставить с тем голосом, который обличает наше поведенье, когда мы прикрываемся от обнажающих сознанье токов привычками. Я просто знал, что с глаз долой — из сердца вон. Любви не знаю, поэтому сынка избавил на всякий случай от напасти. Я где-то слышал, что часто так поступают, но не подумал о том, что сын страдает. Что из того, что не княжна? Зато как хороша!»

Так думал князь теперь, забыв о том, что будет осуждён толпой за мысли непривычные. Народ сам не потерпит того, что княжий сын глаз на торговца дочку положил. В нём просыпается злость, зависть. Он сам кричит: «Холопы мы, а вы — князья, вам править и повелевать!» Он любит руководство и выскочек не тернит из своей среды.

Как страшно! Но к этому князь в рассуждениях пока не подошёл. Он больше думал о себе, о том, как вытряхнуть из мыслей, чувств и плоти навязанное прежней жизнью, воспитаньем, суждением народным. «Так все живут. Им недосуг себя менять. Не вдумываясь — лучше жить, спокойнее и проще. Зачем проблемы создавать, потом страдать?» Но он уже не мог не думать. В нём что-то сдвинулось. Как будто солнце стало восходить, часы отмеривая на небосклоне. К чему князь ни притронется, всё требует решений новых, переосмыслений.

Старик раз в месяц заходил. Положит воду, хлеб, внимательно посмотрит и уходит. Он ничего не говорил. Что мог, уже сказал. Теперь он понимал, что нужно ждать. Не бесконечна работа над собой. Сейчас князь возится с характером своим, потом он будет полон дум о княжестве, потом — о людях, потом — о новом управлении, потом — о землях разных, их объединенье. Сознание растёт. От обличенья самого себя он перейдёт к мыслям о мире. Но сроки разные у всех и разные задачи. Кто год, кто десять, кто семнадцать свой утверждает путь. «Князь тут пробудет семь лет. Я говорил ему, но не услышал он», — вновь повторил старик.

Тьма наступала. Грозная волна катилась по Руси. Князь наблюдал за нею из глуши лесов. По-прежнему он жил в пещере. Он видеть много стал, чего не замечал доселе. Он различал небесные отряды, смыкающие строй, он видел воинов, врагов разящих, и их благословлял на подвиг ратный. Он жил одновременно в двух мирах. Здесь тело тленное питалось травами, краюхой хлеба, там был великим он стратегом и воинство вёл в бой. Сначала это было странным. Ему казалось, что с ума он сходит, когда он силу, льющуюся с неба в плоть земную, ощущал.

«Кто я?!» — князь возопил. Не понимал он, как в такой сосуд, наполненный нечистотою, Бог может приходить. Боролся князь с собою и с грязью внутри себя. Он змея различал, свернувшегося в сердце и занявшего больше половины места в его душе. Куда ни посмотри — всё чернота. Меч занеся над гидрой многоглавой, копьём пронзая кольца, князь понял, что расшевелил злодея, дремавшего внутри. Теперь проснулся змей и не давал ему покоя, мешал вперёд идти, напоминая непрестанно о себе. Поэтому князь видел бездну. Змей всё пространство внутреннее заполнял. «Я — воин, — думал Святослав. — Мне побеждённым быть позор. Я поражу тебя и уберу куски разрубленного тела из сердца своего».

Пять лет прошло, пока сражался князь. Однажды он почувствовал поток, несущийся с неукротимой силой, и сердцем его принял. Сначала испугался — такую мощь не ожидал, потом на змея посмотрел, увидел, что съёжился тот и превратился в прах. Всё прибывали силы. Но было поразительно другое: в нём пробуждался воин, но не земной — небесный. По-прежнему он замечал внутри себя несовершенство и чувствовал, что наполнялся силой грозной одновременно. Она могла смести всё на своём пути, но сердце Святослава открылось для любви, и хлынули потоки кристальной чистоты в истерзанное тело. Тогда стал видеть князь, что происходит в небесах, как воинов готовит он к сраженью, как расставляет силы и в бой несётся, сражаясь, с Сатаною. Сам Михаил боролся с тьмою, нещадно злобные созданья отгонял от светлых мест> хранимых Богом. Как островки в бушующем безбрежном океане они вставали. Их было много, но они терялись в бурлящем хаосе, разъединённые руками тьмы. «Как к свету Божьему, сияющему всем, их вывести?» — князь думал. «Ты сможешь, — старец подсказал. — Ты наберёшься силы, духом возрастёшь, сознание расширишь, и мир предстанет перед взором Святослава не таким, как раньше был. Князь умер, но родился воин, готовящийся Божьею рукой к особому предназначенью. Вставай, герой! Ты Русь поднимешь, объединишь рукою Михаила!»

План высший в сознанье проявлялся. Он очертанья обретал, в узор красивый превращался, и постепенно понял князь, что он родился не править малым княжеством, а Русь объединить духовной силой. Архистратиг пришёл, чтоб грозною рукой, над тьмою занесённой, сразить её и импульс мощный дать земле родной.

— Князь, можешь ты уже в мир возвращаться, — однажды молвил старец.

— Я не готов ещё. Повременю и силы подкоплю.

— Ту мощь, которую воспринял, ты можешь развивать в миру. Она в людей перетечёт и вдохновит на подвиг высший твой народ.

— Теперь я знаю, как себя вести. Я знаю, кто я, откуда в мир явился, как выполнить задачу, как с тьмой сражаться. Но не хватает мне любви. Не может сила заменить любовь. Она во мне живёт, но не раскрылась.

— Ты подожди. Настанет и её черёд, но, сидя здесь, ты сердце не откроешь. В тебе посеяно зерно, но чтобы проросло оно, явись ты миру.

Послушался князь старика. Послал к Словеничу гонца, чтоб тот явился. Приехал верный друг и князя не узнал. Где стать его, где сила, где удаль? Как быть с ним, когда на княжество поставлен Юрий?

— Не бойся ты, всё в Божьей воле. Я к управленью не стремлюсь. Пусть княжит сын.

— Князь, кто тебя узнает? Ты слаб и немощен. Не стар ещё, под сорок будет. Семь лет провёл в глуши, все думают, что умер ты или извёл тебя кто колдовством. Ты меч держать не сможешь и воинов вести. Как быть? Ты на коня залезешь?

Смолчал князь. Глаз не поднимая, махнул рукой, и друг коня подвёл. Тепло он попрощался со старцем.

— Надежда только на тебя.

— Я знаю. Прощай, старик. Не ведаю, мы свидимся иль нет, но ты мне мир открыл земной и к небу проложил дорогу. Спасибо.

— Что меня благодарить? Ты будешь так же поступать. В небесном воинстве один закон: путь проложил, сам по нему прошёл — подай другому руку. Так собирается отряд Архистратига, дружина царственная, побеждающая тьму. Иди, князь, с миром.

— Ну что, Словенич, в путь?

Князь поднял очи: Словенич аж пригнулся. В них было столько мощи, такая сила изливалась из тела слабого, что Словенич приостановил коня и молвил:

— Что с тобою, князь? В моих глазах двоится, или объяснишь ты, что происходит?

— Что тебя смущает?

— Смущает немощь тела, но вижу я в тебе такую смелость, с которой не встречался никогда. Твой взгляд сражает. Мне хочется упасть перед тобой и испросить благословенья. Что за дух в тебя вошёл?

Князь улыбнулся:

— Божественное Слово. Очистил я себя для велений Неба. Моих желаний не существует. Во мне единство родилось. Хочу я то, что хочет Небо.

— Тебе не нужен меч. Ты можешь многое решать присутствием своим. Как кинешь взгляд — так все замрут.

— Словенич, мне не нужно это. Я княжить не хочу. Я должен изучить мир тот, которого не знаю. Я знать хочу, чем дышит мой народ, к чему стремится, о чём мечтает. Что княжество моё? Песчинка в море русском. Что делим землю мы? Зачем же не объединяем?

— Кто будет править? Так власть у всех. В земле ж одной одна рука должна вести народ.

— Тот, кто у власти, не должен думать о себе. Он должен быть ведом и сердце сделать чистым, чтоб указанья Бога слушать. Как только ему скажут, что не стоит ему править, что нужно место уступить другому, который лучше знает, что делать, — пусть уйдёт.

— Кто ж власть отдаст?!

— Ты прав, Словенич, но дело в том, что говорю я не о простом народе и о таком правителе, которого заботит судьба земли, а не мошна. Богатство, слава, власть ему должны быть безразличны.

— А если враг?

— Родную землю защищать — святое дело.

— А убивать?

— Словенич, ты мне задаёшь вопросы, с которых начал я. Коль хочешь ты ответ найти, иди в мою избушку в лесной глуши и посиди там с десяток лет. Глядишь, ответ найдёшь.

— Князь, мы домой?

— Да нет, поедем по земле родной. Никто не должен знать, кто я такой.

— Тебя родная не узнает мать. Ты стал другим не только внешне.

— Вот и прекрасно. Мы будем землю нашу изучать и посетим немало княжеств.

Год князь с Словеничем скитался. Пытался Святослав проникнуть в русское сознанье и понять, что движет человеком. Почти у всех — заботы о житейском, стремление к богатству и достатку. Семья, благополучие детей тревожили умы людей. Кто будет думать о земле? Кто будет ей нести свет неба, радость, счастье, так щедро в дар преподносимых Богом и не воспринятых Землёю? Даёт Бог много, изливая благодать, и могут люди воспринять Его дары, но не желают оторваться от земных забот. «Ну что поделать, — подумал князь. — Я пробудился. Мне нужно пробудить других. Я не один, такие люди есть. На самом деле многие стремятся к жизни лучшей, взгляд направляя в небеса. Мне Бог поможет их отыскать».

Словенич удивлялся рассужденьям князя и жизни, им ведомой. Всё было непривычно: неприхотливость, простота и следованье сердцу. Как думал князь, так делал. Всегда выслушивал советы и мнения чужие, потом, считаясь с ними, иное выносил решенье, как будто кто-то мудро направлял его ночные думы.

— Ты с кем советуешься, Святослав?

— С собою. Мне сердце — лучший друг.

— Мне кажется, что не всегда ты прав. Иной раз нужно поступать не так.

— Ты судишь по тому отрезку, что виден твоему сознанью. Ты представляешь действие и результат. Поступок — через год отдача. О жизни райской все мечтают и думают: «Немного потерплю, и Бог вознаградит. Он любит терпеливых». И ждут. Сидят и терпят, ждут небес благоволенья и счастья на Земле. А кто его преподнесёт? Жизнь райскую нам нужно строить. И мало на такое дело шестидесяти лет. Не раз нам нужно в воплощенье приходить и здесь рождаться, чтобы увидеть результат своих деяний.

— Ты хочешь мне сказать, что я уже рождался на Земле? Сюда я приходил? И кем я был?

— Моим оруженосцем, верный друг.

— А как же рай?

— Рай там, куда уходишь ты. Там отдыхаешь от земных трудов, потом вниз глянешь, и жаль тебе становится созданий, так глупо проводящих жизнь свою. Ты вниз летишь, в кромешный ад, чтобы законы пространств других им даровать.

— Смешно и странно. Я не помню ничего, — сказал Словенич.

— И не нужно. Закон небес не позволяет. Но сердце — знает.

— Князь, мы когда-нибудь домой поедем?

— Конечно, собирайся. Поселимся в избе, недалеко от княжеского дома. Вернее, там останусь я. Ты будешь приходить ко мне по вечерам.

Путь их лежал через леса глухие, через деревни, поселенья. Князь с интересом наблюдал за всем, что на пути встречал.

— Я опыт накоплю и знания о землях соберу. Великие дела свершить за жизнь короткую я не успею, но импульс дам и русло сознанья человеческого поверну.

Старуха Марья приютила Святослава. Совсем от старости слепою стала, но мудрость в ней особая жила. Она к нему как к князю не обращалась, но понял Святослав — она его узнала. С неделю он по городу слонялся, всё думал, чем ему заняться. Уже окреп он, силы накопил и мог за дело взяться. Его оружие влекло: кольчуги, стрелы, мечи и шлемы.

— Кузнец живёт недалеко, и кузница через пяток домов, — сказала Марья.

Князь усмехнулся: мысли его она читала. Прижал старуху Святослав к груди:

— Сокровище родное, воин верный, зачем тебе такое тело?

— Каким Бог наградил — такому рада, — ответила спокойно Марья.

В работники пошёл князь к кузнецу, ковал доспехи и мечи, служил он делу ратному со стороны другой. Был в курсе всех событий: новости стекались в кузницу рекой. Кто приходил, тот приносил еду и деньги и, конечно, сплетни о том, что происходит в городе. Знал Святослав людское настроенье и мысли, чаянья, надежды. Особенно внимал рассказам о княжеском правленье. Сын Святослава интересовал: как правит, как себя ведёт, к чему стремится? Любили молодого князя. Он мудрым был не по годам, знал, как упрочить славу своих земель, как город укрепить, как наградить. Без почестей не оставлял людей, всех привечал, вниманием не обделял. Ошибок также было много. Сын правил по-земному: сажал зерно весной и к осени ждал урожай. Небесный плод не созревает быстро, ждать его долго нужно.

«Не мне его судить, — князь думал. — Я таким же был. Мгновенного я жаждал результата: сегодня я издал указ — чтоб завтра выполнялся. Но разве жизнь одним указом можно изменить? Необходимо сознание развить, чтобы за землю все радели, чтоб сердцем за неё болели, не думали, что за народ тот отвечает, кто правит. Вина за жизнь ужасную — на всех. Не Бог и не правитель за нас в ответе — мы сами. Что заслужили — то получили».

Когда князь думал о земле родной, в нём воин грозный просыпался. Всегда в плаще, всегда с мечом сражения он вёл в небесных сферах. В дозор отряды провожал и расчищал земли просторы от нечисти поганой. Плащ Михаила развевался по невидимым пространствам, и насыщались сферы лазурью ясной, радостью небес, любовью вышнею, несущейся из далей, которых человек не знает.

Вселенная взывала к Архистратигу: «Защиты просим у тебя, Царь Мира!»

А на земле князь молотом стучал по наковальне, по вечерам усталым приходил к старухе Марье.

Однажды тонкая фигурка у кузни появилась. «Кто это? Что ей нужно?» — подумал Святослав. Взгляд князя к женщине, закутанной в платок, метнулся, и сердце захлестнуло жаркою волной. Татьянка перед ним стояла.

— Ты ль это? — молвил князь.

— Я, Святослав, — она мгновенно его узнала.

— Ты здесь живёшь?

— На княжеском дворе.

— Что делаешь?

— Покои убираю, присматриваю за убранством внутренних палат.

— Кто пригласил тебя на службу?

— Брат.

— А что Богдан?

— На княжеском дворе хозяйством управляет.

— Зачем ты к кузнице пришла?

— Словенич обронил слова о князе, я догадалась и поспешила поглядеть, не ты ли это?

— Не всё ль равно тебе?

— Нет, Святослав. Запал ты в душу мне. Не каждого тоска такая посещает, а это значит — что-то мучило тебя. Тот, у кого нет сердца, не тоскует, а ты страдал.

— Всё это позади, душа моя. Я исцелился. Тоску душевную изгнал.

Татьянка с любопытством на князя подняла глаза:

— Мне старец имя подсказал твоё.

— Зачем ему? — нахмурил брови князь. — Он знает всё, но каждому святые тайны открывать не стоит.

— Не каждый я. Ты помнишь, князь, меня? Татьянка ближе подошла и устремила взгляд пристальный на Святослава. В лицо её он посмотрел и утонул в глазах бездонных. Хотел вздохнуть — грудь не дышала. Хотел сказать — слова не шли. Молчало всё.

— Я помню, — князь сказал. — Ты — это я. Вдруг старец перед ним возник: «Родней души тебе не встретить. Такое редко случается в пространствах низших. Иди навстречу своей судьбе, когда она протягивает руку, и сердце слушай».

— Татьянка, — вдруг твёрдо князь сказал, — ты мне нужна как воздух. Я без тебя не жил и не дышал, хотя мне сорок. Я о любви тебе пока не говорю. Одни слова. Но, видимо, всегда тебя любил, с того момента, когда случайно встретил. Не понимал я чувств своих, считал, что недосуг им время уделять.

— Как без любви жить, Святослав? Мир рухнет. Зачем преображенье, зачем раденье о земле, что делать в этих сферах, когда ты не оставил здесь зерно? Посев Богов, ходящих по земле, не только в сражениях и схватках. Он в токах высших, упадающих на твердь кристально чистой каплей. Любовь — это такая сила, перед которой меркнет всё. Люби, князь, без оглядки, коль сердце слышит зов любви.

— А ты?

— Молилась о тебе я восемь лет. Все годы, что ты жил в пещере, я помнила тебя. Мне старец всё открыл. С тех пор ты перед взором и в сердце. Мне не грех признаться — люблю тебя я, князь.

Так просто было всё! Как высшее веленье любовь пришла на Землю. В открытые сердца она лилась как сфер Божественных благословенье. Она подставленные чаши наполняла, очищенные подвигом духовным. Вы спросите, а в чём был подвиг? Нести мысль Бога по Земле — и жить, как все. Забыть свою природу и стать, как человек с его заботами, но не погрязнуть в них, а смыслом их наполнить высшим. В прикосновеньях рук, в пересеченье взглядов дарить друг другу счастье неземное. Жить для любимого, ему преподносить себя как сому. Любимую омыть небесною росою и каплями благословлять Богов за посланную радость.

Любви путь пролагайте, люди!

Ей пойте торжественную песнь!

Её превозносите как дар Богов!

Любите так, как любят Боги, — тогда посеете вы на Земле Любовь!

Благословенье Божие сошло на князя.

Татьянка подарила ему жизнь новую, которой он не знал.

— Тебе я предрекала, князь, любовь такую, — однажды сказала старуха Марья. — Ты помнишь?

— Нет, — ответил Святослав. — Я смутно вспоминаю старика, его слова, но то, что говорила ты, не помню.

— Как интересно, — молвила она. — Не понимает человек то, что в душе отсутствует, не слышит слов, не открывает себя миру, не принимает даже Божьих откровений.

— Что вспоминать, мой старый воин! Ты помнила и знала, а я был сердцем не открыт, поэтому все предсказанья проходили мимо моего сознанья.

Татьянка ожила. Она летала, как стрела. С рассветом — на княжеском дворе. Там дотемна, а вечером Словенич провожал её до хаты старухи Марьи. Князь взглядом ласковым её встречал, к груди тихонько прижимал. Они сплетались в единый ствол и так могли стоять сколько угодно, переливая радость и любовь из сердца в сердце. Им нужно было прикоснуться руками, иногда плечами, взглядом перекинуться, словами. Они любили, не думая о том, что ждёт их завтра.

— Кто б мог подумать, что во мне произойдёт такая перемена? — князь с удивлением произносил.

Татьянка только молча взгляд бездонных глаз своих на Святослава поднимала, Словенич же руками разводил.

— Как в сказке, — говорил и с тихой радостью смотрел на князя.

В бой вёл Архистратиг отряд небесных воинов. Он редко сам вступал в сраженья. Благословлял на бой и силы расставлял, в дозор их провожал и зорким взглядом окидывал Поля Забвенья. Необозримые просторы стелились под ногами. Во мглу сходили воины с небес, шли в пелене, себя не зная, через туман нависший пытались рассмотреть, что в вышине творится, но не понимали. Иной раз сердце щемило от тоски, печаль наваливалась тяжестью безмерной, а воины всё шли, взывая к небу: «Что происходит там, у вас? Где вы, небесные созданья?» — «Вы на Земле, но вы и здесь, мои друзья! — печально Архистратиг смотрел на воинов, не помнящих небесного родства. — И ваш придёт черёд. Вы в бой пойдёте и вспомните однажды, кто вы такие. Мы силы тем умножим. Вперёд, бессмертные, за честь и совесть, за справедливость и любовь!»

Так незаметно год прошёл. Любовь цвела, как райский сад, Татьянка красотой и радостью сердечной дом наполняла. Все знали, что она влюбилась в кузнеца. Один Богдан был недоволен.

— Не дело, — говорил. — Коль нравишься ему, пусть женится. А так — позоришь род. Я — управитель княжий. Нам с кузнецами водиться не пристало.

Молчала женщина. А что она могла сказать? Что по лесам скиталась, едва жива осталась? Что сам Богдан торговцем был и только года два как в люди выбился? Что любит она не кузнеца, а князя?

Богдана Панко отыскал, а Панко Юрий приказал найти отца Оксаны. На юг тогда подался он, детей оставив и Татьянку. Там торговал, а в это время на Чернигов враг налетел. Сын и Татьянка схоронились, а вот Оксану увели в полон. Как сгинула. С тех пор никто о ней не слышал. Возможно, в гареме у султана: уж больно хороша была. А может быть, убили. А может быть, раба. Никто не знал. А Юрий тосковал. Оксаночку он помнил. Хоть бабушка женить его пыталась, но Юрий не желал. Приблизил он семью Богдана. Связующая ниточка тянулась от сердца князя к потерянной любимой.

Но Юрий думать только о себе не мог. Долг призывал наследника оставить, поэтому он согласился жениться. От радости княгиня-мать не знала, куда сватов отправить.

Сватов отправили в соседний город, к молодой княжне, четырнадцатилетней Ярославне. И снова, как положено, всё по привычной схеме: жениться — без любви, по государственной нужде, для соблюдения законов.

Тут враг на Русь пошёл. Дружину собирали по землям всем, врага отбили, но рано было возвращаться. Поход князь объявил и на полгода дом оставил. Опять надежды бабушки не оправдались: хоть правнука оставил бы понянчить, но даже свадьбы не сыграли.

Кузнец за поведением народа наблюдал: без Юрия — разброд, шатанья. Все князя ждали из похода, решения не принимали. Совет, оставленный для управленья, с задачей справиться не мог. В нём каждый требовал себе повиновенья и правоту доказывал свою. Так получалось, что не судьбу решали государства, а утверждались в мнениях своих. «Им власть нужна. Они хотят, чтоб их скрутили железной волей. Когда князь палку перегнёт, все ропщут, когда отпустит — недовольны». — «Теперь ты понимаешь, Святослав, как трудно управлять, небесные законы проводить на землю? Учись!» — донёсся голос старца.

— Татьянка, слышала? — спросил князь.

— Да, родной, что слышишь ты, то слышу я. Ведь я — твоя душа.

— Я знаю. Куда ни кину взгляд — всё ты. Твои глаза преследуют меня повсюду.

— Ты — это я. Я — это ты. Ты — мой единственный любимый.

— Я ласковых не знаю слов. Прости меня, — всё сокрушался Святослав.

— Ну что ты, милый. Мне не нужны они. Биенье сердца слышу своей небесной половины.

— Татьянка, как же мужа ты любила? Как ты жила?

— Тогда была я девушкой земной. Любовь небесная не пробудилась. Потом в себе я воскресила Бога.

— А ты б смогла любить простого человека?

— Нет. Бога только может Бог любить. Иначе можно бед великих натворить. Не в состоянье вынести обычный человек любви Богов. Он будет опалён их грозной силой. Погибнет смертный.

— Значит, ты ждала, когда воскресну я? Когда бессмертный дух в меня войдёт и стану я Архистратигом?

— Да, мой любимый.

Дружина возвращалась из похода. Гонца отправили вперёд. Всё, как и прежде. Город ждал героев, добычу и рабов. Сокровища везли, богатые обозы растянулись на много вёрст. Три дня пути до княжества осталось, когда несчастье подстерегло расслабившихся воинов. Случайная стрела, из леса полетевшая, сразила князя. Пал Юрий со скакуна, рукою зажимая рану.

«Она смертельна, — подумал он. — Кто ж будет править? Какой пойдёт разброд! Растащат государство!» — «Утешься, князь! — услышал тихий голос. — Умрёшь ты, но Русь мы не оставим». — «Кто говорит? Наверно, это бред предсмертный». — «Нет, Юрий, ты небесный голос слышишь. Отец твой жив. Он будет править. Взойдёт на княжеский престол бессмертный».

Улыбка тронула уста младого князя.

«Всё в Божьей воле, — прошептал он и голову склонил».

Поникло всё вокруг. Дружина замолчала. Нависла тишина. А в сердце у людей была зияющая рана: что ждёт их? Кто будет княжить на Руси?

Бог Русью правит!

Сердца людские наполняет Он любовью, и токи сфер небесных сеет по земле великой. Благословляйте красоту своей державы и восхваляйте Бога за то, что вам позволил жить в стране Своей.

Весть донеслась до княжества. Повергла всех в печаль и страх. Как быть? Как жить? Как управлять? Отчаянью княгини-матери предела не было. Через три дня, увидев Юрия, несомого дружиной, преставилась она. Гонцов послали к Игорю и Ярославу. Пусть между собой решают и делят власть. Народ во мнениях склонялся то к одному, который ближе находился, то к дальнему, который был богаче. Богдан владел хозяйством княжьим, в его руках казна была. Он тоже к управленью был причастен, невольно думал: «Не получить ли власть? Богатство решает многое. Сокровищами одарю людей, раздам добычу. Пока князья между собой решают, я буду править».

Словенич целый день у кузницы сидел:

— Пойдём, князь! Ты не у дел с десяток лет. Почто молчишь? Сама судьба тебя зовёт воскреснуть к жизни!

Но Святослав в ответ — ни слова. Посмотрит на рукоять, потом на меч и ну стучать по раскалённой стали.

В раздумье князь был. Он спрашивал не раз, что ему делать, но не получал ответа. Тогда решил спросить он старца. Предстал пред взором князя пещерножитель и сказал:

— Как хочешь поступай. Чего добиться хочешь ты: что для себя? Что для страны? От этого зависит твоё решенье.

— Спасибо, — молвил князь. — А что ты скажешь, Марья?

— Покняжить возвращайся. Мгновенно прекратишь шатанья. Народ наш любит власть. Но понял ты различье между земною силой и мощью Неба, которая не заставляет делать так, как хочется ей, а просто любит. Власть духа — это власть Богов. Пусть землями родными управляет Михаил. Ты, Святослав, всего лишь русский князь, а он — Архистратиг.

— Ох, Марья, святая простота, но ты — права.

Кузнец отправился на княжий двор.

— Что нужно тебе здесь? — спросил Богдан, нахмурив брови. — Ты о Татьянке хочешь меня спросить?

— Нет, об этом мы потом поговорим. Вглядись внимательней, Богдан, ты меня помнишь?

Их окружал дворовый люд.

— Кузнец ты с дальнего двора и постоялец старухи Марьи.

Панко явился. Вгляделся в кузнеца и отвернулся. Потом он замер на несколько секунд и снова повернулся.

— Ты — Святослав! Узнал тебя я, князь! — и в ноги бросился к нему. — А как ты здесь? И почему — кузнец?

Словенич выступил вперёд.

— Мы вместе много лет. Но тайну князь велел хранить и открывать мне запретил. Старуха Марья знала всё — и то молчала. Я — воин, и сплетни разносить мне не пристало. Уж год как князь живёт в родных местах.

Богдан исчез. Народ всё прибывал.

— Как — князь? Откуда он явился? — народ дивился.

— То ж Святослав, — послышались слова. Вдруг целая толпа во двор пришла.

— Кузнец! — они кричали. — Знаем мы его!

Богдан средь них сновал. Князь пристально взглянул и промолчал. Потом к народу обернулся и тихо молвил:

— Я — ваш князь. Я буду править, дружину в бой водить и от врага людей своих хранить. Русь защищать — святое дело! Пойдёте вы за мной?

— Я — первый за тобой! — Словенич сделал шаг. За ним — другие. Дружина окружила Святослава. Богдан же снова как испарился.

Через неделю зятья явились. Князь принял их как подобает. Хоть в глубине души надежду они хранили присоединить к своим владеньям богатый город Юрия, но взгляд один их убедил, что спорить здесь не стоит. Пробыв три дня в гостях у Святослава, они отправились назад.

«Ну и прекрасно, — подумал князь. — Мне все их мысли как на ладони, все закоулки вижу, в душе читаю. Надежды не теряют заполучить богатство. С Богданом спутались. Тот тоже думает о власти. Что за народ! Не о судьбе пекутся государства, а собственность хотят иметь».

Дни потекли обычной чередой. Едва хватало времени на всё. Богдан решил воздействовать через Татьянку. Он чувствовал, что князь к нему нерасположен был.

— Тебя он любит. Что ты скажешь, то сделает. Пусть даст мне больше власти распоряжаться в управленье государством.

— Брат, — твёрдо молвила сестра, — князь знает, как ему решать дела. Коль хочешь попросить чего-то — иди проси. Меня не впутывай в дела свои. И месяц не прошёл, как укорял меня за связь ты с кузнецом. Он слишком прост был для тебя и низок по рожденью. Теперь он — князь и просишь ты его благоволенья. Неужто мало тебе того, что ты имеешь?

Богдан от слов нежданных оторопел. Он не привык выслушивать слова такие, тем боле от сестры родной, молчанье и покорность которой знал. Тогда, подумав, он решил сменить подход к ней и в негодованье закричал:

— Ты мне — сестра! А князю кто? Подстилка. Он вышвырнет тебя. И года не пройдёт, как в дом жену он приведёт.

И снова брат Татьянку не узнал. Откуда столько силы в ней? Она взглянула кротко, но замер он.

— Ему жена я перед Богом. В глуши венчались мы лесной. Уж год прошёл.

Развёл Богдан руками.

— Ну как же так? А почему ты не в палатах?

— Я там всё время. Просто хочешь видеть ты, как я сижу на княжеском престоле. Мне это ни к чему. Я, как и раньше, убираю, слежу за чистотой. Привыкла к жизни я простой.

Всё это было выше разумения Богдана.

— На князе — порча. Также — на тебе. В лесной глуши околдовали вас обоих.

Татьянке оставалось лишь пожать плечами.

— Как хочешь думай. Только знай, князь власти не отдаст и будет за неё стоять, а я — за князя. Вместе мы — стена. Мы двое — сила

грозная — учти! Любовь сметает все преграды на своём пути.

Рассвирепел Богдан. В душе его она читала и мысли тайные из сердца доставала. «Где научилась колдовству? Наверное, когда в лесу скиталась. Ну ничего, я с вами посражаюсь».

А князь души не чаял в Татьянке. Она была ему опорой и наградой за думы тяжкие и за страданья. Год пролетел как миг. Князь часто думал, как можно счастье обрести, когда тебе за сорок? Жизнь прожита, всё видел, знает всё. И разве может женщина нести душе такую сладость? Как оказалось, может дарить не только радость, а счастье одним присутствием своим.

— Как без тебя я жил? Ты объясни, как сорок лет тебя не знал?

— Не знало тело, душа же тосковала и душу родственную обрести пыталась. Весь поиск твой, стремленье к Богу и затвор к любви взывали. Добился ты, что снизошла она. Архистратиг родился. Мы вместе воинство небесное ведём, за Русь стоим, за мир земной. Здесь князь ты, я — твоя жена. Так люди нас запомнят. Они не понимают, что мир единый ими разделён. Для них небесное — в далёких сферах, а то, что рядом, на Земле, они не знают.

Нам главное прожить жизнь честно и выполнить задачу до конца.

— Мы Русь объединим?

— Ну что ты, князь! Зерно объединенья мы посеем. Развитие пойдёт своим путём. Русь будет и объединяться, и распадаться. Наступит день, когда придём мы снова. Земле подарим токи дальних сфер и проведём в земле родной законы, которые нужны ей. Потом мы вместе восходить начнём, и цепь миров поднимется за нами. Всё воинство с собою поведём!

— А кто же будет Землю защищать?

— Сюда придут другие, князь. Из смертных возродятся Боги и образуют воинство бессмертных.

Великое с трудом воспринимается сознанием земным. Как может жить Архистратиг в обличье князя? Или затворника? Как происходит такое превращенье? Бывает, Боги сотни лет идут, не зная, кто они, откуда. А дух растёт. Потом, когда готов он, луч Божественный нисходит и озаряет мощью светлой дух, ходящий по Земле. Они сливаются, рождая целое, и по Земле идёт уже не человек, а Бог.

И таинство сие знакомо людям, но трудно им в простом из смертных распознать величье Неба, снизошедшее на твердь. Они ждут превращенья на глазах иль чуда, сопровождающего это действо. Они уверены, что если будут видеть, то сомненья их обойдут. Безумие!

Сомненье — в сердце. Глаза здесь ни при чём. Ты сердцем верь, и если ему тепло, то правильно всё.

Теперь князь правил не так, как раньше. Порядки новые вводил, которые казались странными народу. Не поощрял торговли, если целью была нажива. Он требовал служенья государству, выискивая тех, кто духом шёл за ним. Он опирался на простых людей, не видя званий, и отличал тех, кто душой радел за Русь. За землю Русскую болело сердце князя. Разграбленная, разделённая на мелкие куски, она страдала от набегов. Народ был нищим и боролся за выживанье. Князь прекрасно понимал: голодным невозможно думать о стране — они живут в борьбе, и заставлять их мыслить о Божественном нелепо. Он видел два пути: один — в расцвете. Чтоб жили все в достатке и богатстве. Таким путём они избавятся от зависти и лжи. Другой путь видел он в полнейшей нищете. Тогда все тоже одинаково равны. Им нечего терять. Они бедны.

«Как странно! — думал князь. — И это тоже путь. Разграбят полностью — народ взывает к Богу. На самом деле это просто жизнь. Паденье — взлёт, вверх — вниз. Мир не приемлет ровности. Без колебания он умирает. К чему ж тогда стремиться?»

— Как думаешь, Татьянка? — однажды он спросил.

— На мысли ждёшь ответа, Святослав?

— Ну да, ты ж можешь их читать.

— Мы на Земле живём, чтоб ровность обрести в себе. Мир внешний неизбежно будет колебаться, а ты храни небесное внутри. Гармонию и красоту расти.

— А как сие народу донести?

— Не сразу. Всё постепенно вводится на Землю. Вопросы мы насущные решаем, а знаньем Неба постепенно озаряем. Подумай, разве сможешь насильно красоту здесь насадить? Запуганы, боятся грабежей и плена. Как воспринять таким сознаньем музыку небес? Пока их скоморохи развлекают, медведи пляшут. Через такие зрелища народ привыкнет к новым ритмам. Пока — так. Потом будет иначе. Жизнь будет утончаться.

Прижавшись к князю и приласкав, Татьянка поспешила в кладовую.

«Вот так, души моей величье сменяется на тело женщины простой. Я превращенью сам дивлюсь. Она в глазах Архис