Уже на подъезде к Санкт-Петербургу ощущалось, что в стране огромные перемены. Я возвращался в Россию, хотя и не уезжал никогда из СССР. Действительно, раньше это был Ленинград, а теперь Санкт-Петербург. Теперь это уже был другой город, другая страна, другие люди. Поначалу это не осознавалось, ведь это не Прибалтика, это не такое государство, где говорят на каком-то ином языке, тут всё было на русском и по-русски. То есть, все встречные не могли мне, как там, сказать: оккупант! И потому не должно было быть холодности, отчуждённости и внутренней замкнутости, здесь все были – нашими, родными. Но не были. И если по городу как-то неловко встать и рассматривать народ, то в метро – в самый раз. Едешь по эскалатору и смотришь как на витрину. Вообще метро для меня – место для социологического анализа, некий моментальный срез и мгновенное исследование чуть ли любого социологического вопроса. Помню 2008 год, кризис, когда тут сразу же появились молодые люди в пальто и куртках с меховым подбоем. И когда их опять не стало – стало понятно, что кризис сбит.

Но первым моим таким социологическим уроком был 1999 год. Сразу после кризиса. Ещё тогда я сказал, что наступает время России, пора жить в России. На меня смотрели с удивлением и не верили: «Где деньги, Зин?!» - «Будут!» отвечал я. И они появились. Но уже чуть попозже. Ну а тогда было время после дефолта. И вот такие вот, я бы сказал мистические ощущения.

Если вы едете по эскалатору снизу, то приходило ощущение, что люди опускаются в нечто тёмное и тяжёлое. И одеты они соответственно – никаких цветных и ярких красок в одежде, только строгие линии и тёмные, либо серые тона. Какой Зайцев, какой Юдашкин – сплошной Троицкий рынок и дешёвый азиатский пошив. Но главное – лица. Хмурые и жёсткие. Не приведи Господь, где-то и кого-то вам толкнуть или нечаянно задеть – даже от бабки можно было получить такую сдачу, что мало не покажется. Люди были озлоблены, их только что кинули, их только что тем самым пресловутым дефолтом размазали по земле. Впрочем, это не то сравнение. Многие тогда слышали историю про какого-то водилу, которому на улице Зины Портновой сделали замечание о том, что нельзя ездить по тротуару. Так вот, он, в ответ, насмерть забил мужика бейсбольной битой. Таковы были нравы. Впрочем, нравы ли?

Я приехал в город своей молодости, в город, который мне охотно давал уроки вежливости и культуры поведения: женщинам и старикам уступали дорогу и место в трамвае, а в метро все повально читали книги. И студенты, и рабочие, и обелённая сединами интеллигенция. В городе был разлит некий творческий дух и энергия, устремляющая к вдохновению. Помнится, как по утрам встречали меня в окне купола Смольного собора, который как лебедь был светел и чист, словно устремлённая ввысь птица. Вот, к примеру, московский Собор Василия Блаженного всегда несколько тучен и приземлён, а монастырь в Смольном всегда парит. Нет, конечно же я не столь уж и идеализирую прошлое, было в нём и не всегда хорошее, но я говорю о состоянии человека, жившего в Ленинграде. В Санкт-Петербурге меня встречали другие люди. Я приехал в другую страну. Неожиданно для себя я почувствовал себя здесь иностранцем. Вернуться на родину и не узнать её. И потому ещё часто сидел в задумчивости и рассматривал своих знакомых, чтобы понять и ощутить этот типаж русского человека. Я опять знакомился с родиной. Многие скажут, что экономика сменилась. Нет. Не так. Сменилась среда. Питер изменился и насытился атмосферой рынка.

Думаю, все знают, что в обществе, где отношения выше и чище, время пролетает мгновенно, душа освобождается от условностей и приходит раскрепощение, дающее возможность быть естественнее и ближе друг к другу. И поэты в своём сообществе читают стихи, рассказывают о своих переживаниях, а в семье, где люди любят друг друга, есть желание что-то делать приятное и дарить свои чувства. Недавно был в гостях у своего племянника, так мы с его сыном провели чудесный день: и покатались, и о его шахматах поговорили, и сделали поход в супермаркет… Мы были счастливы, что мы можем что-то доброе сделать друг другу. Но все знают как меняется действительность при встрече с явными отморозками, когда перед вами враги, когда всё ваше существование под угрозой. Вот и тогда казалось, что Ленинград упало состояние тюремной камеры. Санкт-Петербург окрестили криминальной столицей России. Не знаю, так ли было на самом деле, но ощущения были вполне жёсткие.

Вот такие вот два разных мира мне пришлось ощутить здесь, в Северной столице. Сейчас Питер уже иной, здесь так много прошло различных трансформаций, которые, естественно, наложили и много такого, что вселяет оптимизм. Жизнь берёт своё, даже если целенаправленно опускать нравственные планки. Даже трава прорастает сквозь асфальт, как символ утверждения эволюции. Регресс всегда побеждаем. И тут мне вспоминается анекдот. Пессимист, когда летит с девятого этажа, орёт: «Падаю!», а оптимист кричит: «Лечу-у-у!». Ситуация одна, а отношение – разное. Как город наш Петра – один, а сколько у него пережитых состояний? Вот и Осип Мандельштам писал о нём: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез,/ До прожилок, до детских припухлых желез…». У него было своё возращение. У меня своё… и будет кто-то другой, но уже очень не хотелось бы оставить ему наших таких разных но в чём-то схожих с поэтом впечатлений.

Думаю, что вы понимаете, что я говорю не о политике. А о метафизике. О том состоянии и той среде, в которой мы все с вами живём. Именно поэтому, так как у каждого из нас есть своя метафизика, и надо нам поговорить о ней дорогой, о нашей с вами метафизике: и светской, и исламской, и христианской, и даже буддистской. Каждая страна и каждый город, даже деревушки – ставят себе свои Храмы. В Санкт-Петербурге есть храмы всех основных религий: и буддистский дацан, и синагога, и мечеть… Значит был таки разговор о смыслах, о ценностях и культуре у предков. Почему мы должны этот разговор отрицать? Да-да, не скандалить на этой теме, а разговаривать. С чувством собственного достоинства и с глубоким уважением к культуре другого. Или мы в тюремной камере, в лагере, где инакомыслие – не многогранность Культуры Человека, а разновидность понятий? Трудно вписаться в понятия другого, тем более, если они жёсткие, но с благожелательным человеком можно поделиться Культурою, можно прийти с желанием дарить свои обычаи и традиции, свои знания и свои ценности, своё понимание этики и гармонии.