Эволюция человека по версии Махатм VS научная версия обезьяна -> человек

[Consta]

Эволюционный смысл эмпатии (полный текст + видео на 35 мин.)


Известный психолог Карл Роджерс говорил: эмпатия означает войти во внутренний мир другого человека и быть в нем как дома, не забывая об этом «как», в смысле «как будто», то есть помня, что это все-таки другой человек, а не я. В последнее время об эмпатии заговорили не только в научном сообществе, но и во всем мире. Вместе в психологом Татьяной Карягиной мы попытались разобраться, что такое эмпатия, почему о ней стали говорить всё чаще, и в чем ее эволюционный смысл?

— Что это такое эмпатия?

— До сих пор этот вопрос вызывает затруднения, если попытаться ответить кратко. Я стала заниматься исследованием эмпатии в аспирантуре под руководством известного психолога Юлии Борисовны Гиппенрейтер, автора книги «Общаться с ребенком. Как?». Тогда, как оказалось, исследования эмпатии были в упадке. А сейчас, напротив, наблюдается расцвет этих исследований. Об эмпатии заговорили не только ученые, но и все вокруг. И тем не менее до сих пор определение эмпатии вызывает сложности.

Специалисты очень по-разному это делают: кто-то настаивает на узком определении, кто-то на широком. Я предпочитаю следующее: эмпатия — это наше понимание и отклик на переживания другого человека, ориентированные на то, как сам человек чувствует, ощущает, понимает себя. То есть, это не оценка извне, а понимание как бы изнутри. Среди компонентов эмпатии: сочувствие, сопереживание, забота о чувствах другого человека.

— Почему этим понятием заинтересовались сейчас?

— Во многом это связано с развитием нейронаук. Конечно, не обошлось без конкретного события — открытия зеркальных нейронов. Они были открыты в 90-х годах прошлого века как моторные нейроны, возбуждающиеся в тот момент, когда мы видим или слышим действие другого человека. Впервые они были обнаружены у приматов, а затем и других животных. Наличие зеркальных нейронов у человека на данный момент прямо не доказано. Однако по разным косвенным признакам считается, что они есть и у нас.

Предполагалось, что именно зеркальные нейроны отвечают за эмпатию. Считалось, что когда мы видим мимику лица человека или его движения, то в нашем мозге возбуждаются те же отделы, как если бы мы двигались сами, запуская также связанную с этими движениями эмоциональную реакцию на определенном уровне. Однако сейчас исследователи призывают с осторожностью относиться к предположениям о ведущей роли именно зеркальных нейронов. Например, когда мы читаем книгу, то можем также испытывать эмпатию к вымышленным персонажам, хотя не видим их мимики или движений.

Поэтому специалисты предпочитают говорить не о зеркальных нейронах в отношении эмпатии, а о зеркальном принципе работы мозга. То есть, когда мы наблюдаем или воображаем некоторое событие, действие или поведение человека, то в нашем мозге возбуждаются те же разнообразные отделы мозга, которые возбудились бы, если мы сами испытали это состояние, воспроизвели движение или вели себя подобным образом.

— Есть ли предположения о том, для чего нам нужна эмпатия? И была ли она у наших предков?

— Конечно. Все гипотезы эволюционной значимости эмпатии связывают с повышением шансов на выживание.
Почему?

Когда мой сородич испуган, я не могу себе позволить тщательно анализировать его страх, поскольку это может стоить мне жизни. В мозге возникает определенная репрезентация состояния другого человека, что приводит к тому, что я моментально понимаю, что он чувствует. Причем, не в результате логических умозаключений, а именно личных переживаний. Это повышает шансы адекватно и быстро отреагировать на ситуацию.

Замечательный зоопсихолог Франц де Вааль описал многочисленные примеры эмпатии у приматов и других животных. Например, проводили эксперимент, при котором крысы должны были нажимать на кнопку, которая дает им еду, но при этом бьет сородича током. Результаты показывают, что крысы отказываются нажимать на кнопку, наблюдая за страданиями другого животного. Но при этом результат сильно зависел от количества награды. Если, например, награда очень большая, то крысы перестают «сочувствовать» сородичу.

Тем не менее, в отношении человека, пока нельзя точно сказать, что является врожденным, а что приобретается в результате раннего научения.

...

...

[Consta]

ДЕТСКИЕ ВОПРОСЫ

Если человек эволюционировал от обезьяны, то почему обезьяны до сих пор остались? Почему не все обезьяны эволюционировали в человека?

АЛЕКСАНДР МАРКОВ


кадр из фильма "Планета обезьян"

По той же причине, по которой не все рыбы вышли на сушу и стали четвероногими, не все одноклеточные стали многоклеточными, не все земноводные стали рептилиями, не все рептилии стали млекопитающими. По той же причине, по которой не все цветы стали ромашками, не все насекомые — муравьями, не все грибы — белыми, не все вирусы — вирусами гриппа. Каждый вид живых существ уникален и появляется только один раз. Эволюционная история каждого вида определяется множеством разных причин и зависит от бесчисленных случайностей. Совершенно невероятно, чтобы у двух эволюционирующих видов (например, у двух разных видов обезьян) судьба сложилась абсолютно одинаково, и они пришли к одному и тому же результату (например, обе превратились в человека). Это так же невероятно, как то, что два писателя, не сговариваясь, напишут два совершенно одинаковых романа или что на двух разных материках независимо возникнут два совершенно одинаковых народа, говорящие на одном и том же языке.

Сам этот вопрос основан на двух ошибках. Во-первых, он предполагает, что у эволюции есть некая цель, к которой она упорно стремится, или, по крайней мере, некое «главное направление». Некоторые люди думают, что эволюция всегда направлена от простого к сложному. Движение от простого к сложному в биологии называют «прогрессом». Но эволюционный прогресс — это не общее правило, он характерен не для всех живых существ, а только для очень небольшой их части. Многие животные и растения в ходе эволюции не усложняются, а, наоборот, упрощаются — и при этом отлично себя чувствуют. Кроме того, в истории развития жизни на земле гораздо чаще бывало так, что новый вид не заменял старые, а добавлялся к ним. В результате общее число видов на планете (видовое богатство, или биоразнообразие) постепенно росло. Многие виды вымирали, но еще больше появлялось новых. Так и человек — «добавился» к приматам, к другим обезьянам, а не «заменил» их.

Во-вторых, многие люди ошибочно считают, что человек как раз и является той целью, к которой всегда стремилась эволюция. Но биологи не нашли никаких подтверждений этому предположению. Конечно, если мы посмотрим на нашу родословную, то увидим что-то очень похожее на движение к заранее намеченной цели — от одноклеточных к первым животным, потом к первым хордовым, первым рыбам, первым четвероногим, потом к рептилиям, зверозубым ящерам, первым млекопитающим, приматам, обезьянам, человекообразным и, наконец, к человеку. Но если мы посмотрим на родословную любого другого вида — например, комара или дельфина — то увидим точно такое же «целенаправленное» движение, но только не к человеку, а к комару или дельфину.

Кстати, наши родословные с комаром совпадают на всём пути от одноклеточных до примитивных червеобразных животных и только потом расходятся. С дельфином у нас гораздо больше общих предков: наша родословная начинает отличаться от дельфиньей только на уровне древних млекопитающих, а все более древние наши предки одновременно являются и предками дельфина. Нам приятно считать себя «вершиной эволюции», но комар и дельфин имеют не меньше оснований считать вершиной эволюции себя, а не нас. Каждый из ныне живущих видов — такая же вершина эволюции, как и мы. Каждый из них имеет такую же долгую эволюционную историю, каждый может похвастаться множеством разнообразных и удивительных предков.

У человека, конечно, есть кое-что особенное, чего нет у других животных. Например, у нас самый умный мозг и самая сложная система общения (речь). Правда, у любого другого вида живых существ тоже есть хотя бы одно уникальное свойство или сочетание свойств (иначе его просто не считали бы особым видом). Например, гепард бегает быстрее всех зверей и гораздо быстрее нас. Докажите ему, что думать и говорить важнее, чем быстро бегать. Он так не считает. Он с голоду помрет, если обменяет быстрые ноги на большой мозг. Ведь мозгом-то еще нужно научиться пользоваться, нужно наполнить его какими-то знаниями, а для этого нужна культура. Много пройдет времени, прежде чем гепарды научатся извлекать пользу из большого мозга, а кушать хочется сейчас.

Большой мозг, кроме человека, появился в ходе эволюции еще у слонов и китообразных. Но ведь они и сами очень большие, куда больше нас. А в целом эволюция до сих пор очень редко приводила к появлению видов с таким большим мозгом. Ведь этот орган обходится животным очень дорого. Во-первых, мозг потребляет огромное количество калорий, поэтому животному с большим мозгом требуется больше пищи. Во-вторых, большой мозг затрудняет роды: у наших предков, до изобретения медицины, была поэтому очень большая смертность при родах, причем умирали как дети, так и матери. А главное, есть множество способов прекрасно прожить и без большого мозга, чему свидетельством вся живая природа вокруг нас. Требовалось некое уникальное стечение обстоятельств, чтобы естественный отбор стал поддерживать увеличение мозга у тех обезьян, которые стали нашими предками. Ученые, изучающие эволюцию человека, изо всех сил пытаются понять, что это были за обстоятельства, и кое-что им уже удалось выяснить, но это — отдельный разговор.

И последнее: кто-то ведь должен быть первым! Мы — первый вид на этой планете, достаточно сообразительный для того, чтобы задаться вопросом: «Откуда я появился и почему другие животные не стали такими же, как я?» Если бы первыми разумными существами стали муравьи, они бы терзались тем же вопросом. Станут ли другие виды животных разумными в будущем? Если мы, люди, им не помешаем, не истребим их и позволим спокойно эволюционировать, то это не исключено. Может быть, вторым видом разумных существ когда-нибудь станут потомки нынешних дельфинов, или слонов, или шимпанзе.

Но эволюция — ужасно медленный процесс. Чтобы заметить хоть какие-то эволюционные изменения у таких медленно размножающихся и медленно взрослеющих животных, как шимпанзе, нужно наблюдать за ними как минимум несколько веков, а лучше — тысячелетий. Но мы начали наблюдать за шимпанзе в природе лишь несколько десятилетий назад. Даже если бы шимпанзе сейчас действительно эволюционировали в сторону «поумнения», мы просто не сумели бы это заметить. Впрочем, я не думаю, что они это делают. Но вот если бы все люди сейчас переселились из Африки на другие материки, а Африку сделали бы одним огромным заповедником, то в конце концов потомки нынешних шимпанзе, бонобо или горилл вполне могли бы стать разумными. Конечно, это будут вовсе не люди, а другой вид разумных приматов. Только ждать придется очень долго. Может быть, 10 миллионов лет, а может, и все 30.

Ответил: Александр Марков

[Consta]

Надземное

350. Урусвати знает, что каждый совет Наш имеет научное основание. Когда Мы настаиваем на полезности нравственной жизни, Мы, прежде всего, оберегаем основные законы Вселенной. Мы говорим — имейте чистые мысли, и тем самым Мы заботимся о гармонии.
<...>
Пусть каждый мыслит научно, тогда он поймет законы нравственности.

Мыслитель предупреждал: «Пока не приобретете знания, до тех пор будете в безнравственности».

[Consta]

Сообщение от Consta

Марков - Эволюционная история каждого вида определяется множеством разных причин и зависит от бесчисленных случайностей.

Когда ученые говорят о случайностях, то тут надо сделать пояснение. Поэтому - немного философии случайности.


Науки юношей питают,

Отраду старым подают,

В счастливой жизни украшают,

В несчастный слу́чай берегут.

М. В. Ломоносов

В русском языке "случай" обычно подразумевает событие, как правило, непредсказуемое. И когда говорят о случайности, то говорят о том что причины этого события находятся за рамками нашего понимания. Понятно, что каким бы случайным нам не казался бы факт, то все же этот факт стал следствием таких же объективных причин.

Случайность (кажущаяся) связана с понятием "свобода воли" и бесконечным разнообразием нашего мира. А так же с творчеством, причиной этого разнообразия.

Поэтому, объясняя, например детям, о случайностях эволюции, можно приводить известную фразу -

[Consta]

Сообщение от Consta

Марков - Но эволюция — ужасно медленный процесс

Длительность эволюции - еще одно из совпадений теософии и науки. И этот, казалось бы, простой факт, думающему человеку может дать повод для серьезных размышлений.

"Тем не менее, у нас имеется одно понятие, общее со школой Дарвина, а именно, закон постепенной и чрезвычайно медленной эволюции, охватывающей многие миллионы лет"
Блаватская, Тайная Доктрина, т.II, сопоставление науки с тайной доктриной.

[Consta]

Надземное

662. Урусвати знает, что биология и этика неразрывны. Когда-то это чувствовали и потом забыли, а теперь опять начали вспоминать. Мы говорили о чувствознании, в таком понятии заключается и биология, и этика. Биология не может быть сухой наукой, она заключает в себе и понимание психической жизни. Именно она должна быть изучаема, только тогда можно говорить о полноте жизненных условий.

Некоторые отрасли науки требуют ограничения, но другие безграничны, и в том их увлекательность. Самый примитивный материалист не может отрицать научного значения биологии, и тем он приобщается к широким познавательным заданиям. Невозможно отрезать кусок биологии, каждая ее страница прочно прикреплена к следующей. Для безрассудочного ученого особая прелесть в том, что эта область беспредельна. Сколько побочных предметов служат науке о жизни!
<...>

[Consta]

Популярно о развитии классификации живого

Эволюционное древо (полный текст)

p.s. Ясно одно: живая природа оказывается гораздо более сложной и интересной, чем считалось, и впереди у биологов всего мира много увлекательной работы...

Великий шведский биолог Карл Линней разделил весь природный мир на три царства: минералы, растений и животных; отношения между отдельными видами он не учитывал. Столетие спустя Дарвин опубликовал «Происхождение видов», и картина начала усложняться. Наконец, в 1969 г. в журнале Science вышла статья эколога Роберта Уиттекера, и его концепция царств живой природы на полвека стала канонической: простейшие прокариоты, затем одноклеточные эукариоты, а надо всем этим царства растений, грибов и животных. Но теперь генетические исследования поставили ее под сомнение.




Древо жизни из записной книжки Ч.Дарвина

От Линнея до Уиттекера

Как известно, основу современной систематики живых существ заложил великий шведский биолог Карл Линней. В своем эпохальном труде «Система Природы» (Systema Naturae, 1735) он разделил весь природный мир на три царства: минералы, растений и животных. Отношения между отдельными видами — то, как они происходили друг от друга, конкурировали, появлялись и исчезали — при этом не брались в расчет: Линней хотел всего лишь создать упорядоченную классификацию «божьих творений». До выхода «Происхождения видов» Дарвина оставалось еще 124 года.

После торжества дарвиновской теории и по мере того, как накапливались все новые знания о живых существах, картина начала усложнятся. Стало ясно, что грибы стоят особняком от животных и растений. Кроме того, были изучены одноклеточные животные — как имеющие в своих клетках ядро (эукариоты), так и лишенные его (прокариоты). Всем им тоже нужно было найти места на эволюционном древе.

В результате, в 1969 г. эколог Роберт Уиттекер (Robert Whittaker), обобщив и несколько упростив собранные своими предшественниками данные, предложил в своей статье в журнале Science новую концепцию царств живой природы (камни биологов, естественно, уже не интересовали):



Как мы видим, на схеме Уиттекера основание «ствола» эволюционного древа представляют собой простейшие прокариоты (Monera), верхушку — царство одноклеточных эукариот (Protista), а венчают всю конструкцию три мощных ветви — царства растений (Plantae), грибов (Fungi) и животных (Animalia). Именно эта схема стала канонической на многие десятилетия и вошла в учебники, по которым учились мы с вами.

Экология и генетика

Схема Уиттекера не случайно снискала такое широкое признание — она проста, удобна и, как тогда казалось, хорошо согласуется с фундаментальными принципами существования живой материи.

Например, с точки зрения экологии (мы не зря упомянули, что Уиттекер был экологом) все живые существа по типу питания делятся на три типа. Растения-продуценты занимаются тем, что продуцируют, то есть создают биомассу с помощью фотосинтеза, вдыхая на солнечном свету углекислый газ и выделяя кислород. Животные-консументы не создают, а только потребляют эту созданную растениями биомассу. Причем собственно траву едят только консументы 1-го порядка (травоядные), консументы 2-го порядка (хищники) едят консументов 1-го порядка, и так далее, выше по пищевой цепочке. Наконец, грибы — редуценты, они разлагают биомассу на более простые соединения, чтобы снова включить ее в круговорот. Простое эволюционное древо как раз и отражало историческое разделение живых существ в соответствии с этими тремя стратегиями.

Первые данные генетических исследований тоже, казалось бы, подтверждали правильность схемы Уиттекера. Сравнение вариаций одного гена, кодирующего одну из частей рибосомной РНК у разных живых существ давало схожую картину с тремя мощными ветвями — растениями, животными и грибами — наверху и одноклеточными внизу.

Но что-то пошло не так…

Однако затем картина стала резко усложнятся. Все началось с исследований одноклеточных паразитических животных — трихомонады (Trichomonas) и лямблий (Giardia). Эти существа не имеют собственных митохондрий — органелл-«энергетических станций» клетки, поэтому питаются за счет хозяина. Согласно господствующей теории возникновения митохондрий, они когда-то были самостоятельными одноклеточными существами, а потом наши одноклеточные же предки поглотили их и заставили работать на себя. Так может быть, подумали ученые, трихомонады и лямблии – это реликты тех давних, до-митохондриальных времен, когда упомянутого поглощения еще не произошло? Тогда их место в основании эволюционного древа полностью оправдано.

Однако генетический анализ показал другое. Оказалось, что некоторые митохондриальные гены присутствуют в клетках лямблий и трихомонад. Посмотрев внимательнее в электронные микроскопы, исследователи заметили там и рудименты самих митохондрий — крошечные редуцированные пузырьки, которые невозможно заметить, если не знаешь, что искать.

Итак, оказалось, что некоторые одноклеточные паразиты отнюдь не всегда были столь примитивными, а утратили некоторые свои важные черты в процессе эволюции. Уже одно это заставляло усомниться в верности схемы Уиттекера. Окончательный и сокрушительный удар по ней нанесли дальнейшие генетические исследования. Например, выяснилось, что первоначальный анализ по вариациям одного гена ошибочно поместил микроспоридий — еще одних одноклеточных паразитов — в основание эволюционного древа, в то время как они являются грибами, также утратившими ряд важных приспособлений в процессе эволюции.

Одним словом, выяснилось, что старое эволюционное древо «по Уиттекеру» ложно трактует родственные отношения между живыми существами, которые на проверку оказались гораздо более сложными.

Чтобы отразить современные уточненные представления об этом, биологи недавно «нарисовали» новое, более сложное эволюционное древо, в котором вместо царств главную роль играют супергруппы, а животные (включая людей) оказываются ближе к одноклеточным хоанофлагеллятам, чем к другим многоклеточным организмам. ...


мы узнали, что привычное и так, казалось бы, логично разветвленное дерево эволюции, которое мы все изучали в школе, благодаря современной генетике уже потеряло актуальность. На смену ему идет густой куст, где ветви объединены порой по контринтуитивным, на первый взгляд, основаниям. Например, представители бывших царств животных и грибов, а также ряд одноклеточных организмов объединены теперь в одной супергруппе «опистоконтов». Какая у людей интересная теперь компания, не правда ли?

От царств к супергруппам

Новая схема, построенная на основе актуальных генетических данных, была представлена в сентябре 2012 г. в журнале Journal of Eukaryotic Microbiology. Ее авторами выступили канадские биологи Сина Адл (Sina Adl) из университета Саскачевана, Аластер Симпсон (Alastair G. B. Simpson) из университета Далхаузи и свыше 20 их коллег из университетов различных стран мира, включая СПбГУ (его в списке авторов представлял Алексей Смирнов с кафедры зоологии беспозвоночных).

Одного взгляда на эту схему достаточно, чтобы понять: одна радикально отличается от устаревшего «древа» Уиттекера. Вместо трех мощных ветвей многоклеточных организмов — царств растений, животных и грибов — «растущих» из общего «ствола» одноклеточных, мы видим семь-восемь (их точное количество пока уточняется) ветвей поменьше, которые ученые назвали «супергруппами».

Такое название было выбрано не случайно. Во-первых, оно звучит нейтральнее, чем «царства», на которые биологи прошлого, как мы уже поняли, делили живых существ во многом по формальным, неглубоким признакам. («У Аластера аллергия на царства», — сказал об одном из главных авторов новой классификации его коллега по университету.) А, во-вторых, здесь есть одна общая черта с музыкальными «супергруппами», которые собирают рокеры калибра Пола Маккартни и Вячеслава Бутусова, из своих не менее мастеровитых коллег. А именно — пестрота состава.

Все смешалось…

В самом деле, например, в супергруппу опистоконтов (лат. Opisthokontа, что означает «заднежгутиковые») вошли в полном составе не только бывшие царства грибов и животных — то есть, в том числе, и мы с вами — но и некоторые одноклеточные организмы, например, паразит ихтиоспорея. Бывшее царство растений стало супергруппой архепластиды (Archaeplastida), вместе с красными и зелеными водорослями. Но при этом бурые водоросли ламинарии относятся у другой супергруппе страменопилы (Stramenopiles), в которую также входят одноклеточные диатомовые водоросли. Амеб выделили в специальную супергруппу Amoebozoa.

На первый взгляд все это выглядит как полная мешанина, однако именно таких ближайших родственников живым организмам подбирает не только исследование их ДНК, но и другие виды глубокого анализа, например, биохимические. Например, упомянутую выше супергруппу страменопилы объединяет пигмент хлорофилл C, который содержится в их хлоропластах, но не содержится в хлоропластах других растений. По-видимому, одноклеточный предок старменопил когда-то проглотил другое одноклеточное существо, получавшее энергию методом фотосинтеза именно с помощью этого пигмента и, вместо того, чтобы переварить его, поставил себе на службу. (В общем, произошла та же история, что и с митохондриями, о которых мы рассказывали в первой части статьи.)

От того же общего предка, по-видимому, происходят еще две супергруппы, которые на первый взгляд трудно заподозрить в родстве с страменопилами — имеющие разнообразную форму одноклеточные альвеоляты (Alveolates) и ризарии (Rhizaria). Вместе их объединяют в одну интегральную супергруппу SAR (т.е. Stramenopiles, Alveolates, Rhizaria). Интересно, что далеко не все из этих организмов вообще ведут растительный образ жизни. Так, к альвеолятам относятся, в частности, малярийные плазмодии, у которого, как показали новейшие исследования, тоже когда-то были хлоропласты! Почему эти одноклеточные организмы утратили их и вместо фотосинтеза занялись паразитизмом, став возбудителями тяжелой болезни — пока непонятно.



Что будет дальше?

Число и точный состав супергрупп пока не определены окончательно: для этого потребуется долгий труд множества научных коллективов, и привлечение новых методов анализа. В частности, разработанного недавно способ расшифровки ДНК организма по одной-единственной его клетке, который журнал Nature Methods в 2013 г. назвал «методом года». Он поможет исследовать геном одноклеточных организмов, включая бактерии, что до сих пор представляло большую трудность.

Построение и уточнение новой схемы эволюционного древа имеет огромное значение для науки. Ведь нередко ученые, исследуя свойства какого-либо вида, рода или другого таксона (систематической группы) живых организмов, экстраполируют их также и на его «родственников». А значит, точное понимание того, кто с кем на самом деле состоит в родстве очень важно.

К тому же, теперь, возможно, удастся пролить свет на некоторые общие вопросы, которые мучают ученых уже давно. Например, о расточительности полового размножения, когда потомство вынашивает только один из двух партнеров, что сразу снижает эффективность в два раза. В новом эволюционном древе одноклеточные организмы тесно перемешаны с многоклеточными, что, возможно, дает ключ к разгадке. Ведь у одноклеточных секс не всегда означает размножение, а размножение — секс. С одной стороны, два одноклеточных организма могут просто обменяться генами и разойтись, не породив никакого потомства. С другой, они могут размножаться и бесполым путем, когда одна клетка просто делится или почкуется.

Ясно одно: живая природа оказывается гораздо более сложной и интересной, чем считалось, и впереди у биологов всего мира много увлекательной работы. Будем надеяться, что усилия, прилагаемые, чтобы разобраться в том, «как оно все на самом деле устроено», доставит нам и академическое удовольствие, и практическую пользу.
...

В догонку -

Аккуратное древо эволюции оказалось густым кустом


Схема эволюции видов живых существ представляет собой скорее не дерево, где все ветки расходятся в строго разных направлениях, а куст, где они случайно переплетаются друг с другом. К такому выводу пришли генетики из университета Уппсалы (Швеция), ...

[Consta]

Что общего между биологией, антропологией и лингвистикой? Эволюционные механизмы...

Языки, как и гены, родом из Африки


Известно, что генетическое и морфологическое разнообразие людей снижается по мере удаления от Африки. Это указывает на африканское происхождение современного человечества. Теперь такая же закономерность обнаружена в фонетике: чем дальше от Африки, тем ниже разнообразие фонем в языках. По-видимому, это означает, что современные человеческие языки, как и генофонд, имеют в основном африканское происхождение.



1. Эффект основателя.

Когда популяция расширяет свой ареал, в новые области мигрируют не все особи из обжитых районов, а только их часть — как правило, небольшая. Генофонд мигрантов представляет собой маленькую случайную выборку из исходного генофонда популяции. Поэтому в новые области попадает лишь часть генетических вариантов (аллелей), встречающихся в исходном ареале. Освоившись в новом районе, потомки переселенцев могут размножиться и даже превзойти по численности население «исторической родины», но их генетическое разнообразие всё равно останется пониженным, а частоты аллелей будут отличаться от тех, что характерны для предкового ареала. Это явление называют «эффектом основателя»). Его следствие — закономерное снижение генетического разнообразия особей по мере удаления от центра расселения. Чем меньше группы мигрантов, отправляющихся обживать новые территории, тем сильнее «эффект основателя».

2. Разнообразие людей убывает по мере удаления от Африки.

Расселение Homo sapiens из африканской прародины, начавшееся, вероятно, свыше 100 тысяч лет назад (см.: Найдено новое подтверждение раннего выхода сапиенсов из Африки «южным путем», «Элементы», 02.02.2011), сопровождалось множеством «бутылочных горлышек численности». Иными словами, заселять новые земли часто отправлялись небольшие группы людей, которые потом, на новом месте, быстро увеличивали свою численность. Это подтверждается тем, что по мере удаления от Африки генетическое и морфологическое разнообразие людей достоверно снижается (см.: Расселяясь из Африки, наши предки теряли гены и становились более похожими, «Элементы», 09.08.2007).

Генофонд внеафриканского человечества, помимо генов вышедших из Африки сапиенсов, содержит небольшую примесь генов неандертальцев и других древних обитателей Евразии (см.: Прочтен ядерный геном человека из Денисовой пещеры, «Элементы», 23.12.2010). Однако эти примеси слишком малы, чтобы повлиять на общую картину закономерного убывания генетического разнообразия людей по мере удаления от африканской прародины — картину, сформировавшуюся благодаря многократному последовательному действию «эффекта основателя» (serial founder effect).

3. Эффект основателя и фонетическое разнообразие языков.

Психолог и антрополог Квентин Аткинсон (Quentin D. Atkinson) из Оклендского университета (Новая Зеландия) показал, что в фонетике человеческих языков прослеживается та же закономерность, что и в распределении генетического и морфологического разнообразия: чем дальше от Африки, тем ниже (в среднем) разнообразие фонем в языках народов мира.

Сама идея поиска такой закономерности основана на предположении, что «эффект основателя» может влиять на фонетическое разнообразие примерно так же, как и на генетическое. Это предположение на первый взгляд кажется сомнительным. Отправляясь небольшими группами заселять неведомые земли, люди приносят в новый район лишь небольшую случайную выборку из генофонда исходной популяции. Понятно, что это неизбежно ведет к потере части исходного генетического разнообразия. Но почему они должны при этом терять еще и фонемы? Ведь переселенцы, очевидно, говорят исходно на том же языке и пользуются тем же набором фонем, что и те, кто остался дома.

Основой для данного предположения является обнаруженная лингвистами слабая, но достоверная отрицательная корреляция между фонетическим репертуаром языка и числом говорящих на нём. Чем меньше у языка носителей, тем в среднем меньше в этом языке фонем. Это, конечно, не строгое правило: есть множество малых языков с богатым фонетическим репертуаром и наоборот. Но при рассмотрении больших выборок языков (или языковых семей) данная закономерность прослеживается вполне четко.

По-видимому, сокращение численности популяции (в том числе временное — «бутылочное горлышко», возникающее при заселении новой территории) действительно может способствовать обеднению фонетического репертуара. В языках постоянно (хотя и медленно) идут процессы утраты («забывания») фонем и приобретения новых. Снижение численности популяции, по-видимому, ведет к ускоренному забыванию фонем — точно так же, как оно ведет к забыванию полезных знаний и утрате культурных достижений (см.: Обмен технологиями и высокая плотность населения поддерживают культурный уровень, «Элементы», 09.06.2009). Но забытые знания будут восстанавливаться, если численность колонистов вырастет, потому что знания нужны людям для выживания. Фонетическое разнообразие, напротив, не имеет существенного приспособительного значения: язык с пятью гласными не менее удобен и понятен, чем язык с 14 гласными. Поэтому можно предположить, что бутылочные горлышки численности, которыми сопровождалось всесветное расселение наших африканских предков, могли оставить свой след в географическом распределении фонетического разнообразия.

4. Фонетическое разнообразие убывает по мере удаления от Африки.

Аткинсон использовал данные по 504 языкам из открытой базы данных «The World Atlas of Language Structures». В этой базе для каждого языка указано разнообразие гласных, согласных и тонов. При подсчете точного числа фонем в языке часто возникают трудности: не всегда можно однозначно определить, являются ли два похожих звука разными фонемами или вариациями одной и той же. Поэтому в базе данных указано не точное, а приблизительное число фонем: например, гласных в языке может быть «мало» (2–4), «среднее количество» (5–6) или «много» (7–14); система тонов может отсутствовать, быть «простой» или «сложной»; для количества согласных используется 5 градаций.

Аткинсон применил к этим данным сложные статистические методы, основанные на Байесовском анализе (см.: Bayesian information criterion). На первом этапе была поставлена следующая задача. Предположим, что у современных языков имеется единый центр происхождения, по мере удаления от которого среднее число фонем в языках снижается из-за эффекта основателя. Где в таком случае находится этот центр?



Ответ получился вполне однозначный: если такой центр существует, он может находиться только в Африке. Если использовать данные по индивидуальным языкам, центр происхождения языков оказывается в Южной и Центральной Африке. Если использовать усредненные данные по языковым семьям, его локализация становится менее определенной и «распространяется» на весь Африканский континент.

Результат оказался статистически значимым и устойчивым к разнообразным поправкам (в том числе — к поправке на численность носителей языков). Среднее фонетическое разнообразие языков (и языковых семей) достоверно снижается по мере удаления от Африки — и только от нее. Расстоянием от Африки (без поправки на численность) объясняется 30% вариабельности языков по фонетическому богатству (с поправкой — 19%, что тоже немало).


Если разместить гипотетический центр происхождения языков в любой точке за пределами Африки, то тенденция к снижению фонетического разнообразия по мере удаления от этого «центра» либо не выявляется вовсе, либо оказывается статистически не достоверной. Не получила статистической поддержки и гипотеза о существовании двух независимых центров происхождения языков.

5. Что всё это значит?

К интерпретации полученных результатов следует подходить с осторожностью, как и в случае с «митохондриальной Евой» и «Y-хромосомным Адамом» (которые были последними общими предками всех современных людей, соответственно, по прямой материнской и прямой отцовской линии, но одновременно с ними жили тысячи других людей, которые тоже являются нашими предками). Прежде всего нужно сказать, чего результаты Аткинсона точно не означают. Они не означают, что язык появился единожды где-то в Африке и все человеческие языки происходят от этого некогда единственного праязыка. Они также не означают, что неандертальцы и другие древние обитатели Евразии были напрочь лишены дара речи.

Полученные Аткинсоном данные позволяют предположить, что генеалогия наших языков в общих чертах сходна с генеалогией наших генов. Сапиенсы, вышедшие из Африки, несомненно, уже умели говорить (в этом практически никто сегодня не сомневается). На территории Африки к тому времени наверняка уже существовало множество языков. Потомки некоторых из них дожили до наших дней, другие исчезли. Неизвестно, говорили ли выходцы из Африки только на одном языке или на нескольких. Расселяясь по Евразии, сапиенсы в основном вытесняли местное население (неандертальцев, денисовцев), но изредка всё же скрещивались с ними, поэтому в генофонде современного человечества есть неандертальские и денисовские примеси. Не исключено, что нечто подобное происходило и с языками. Результаты Аткинсона, по-видимому, говорят о том, что современные внеафриканские языки по большей части происходят от тех языков, на которых говорили мигрировавшие из Африки сапиенсы. Но имеющиеся данные слишком туманны, чтобы оценить вероятность участия тех или иных второстепенных, дополнительных источников в становлении внеафриканских языков.

Источник: Quentin D. Atkinson. Phonemic Diversity Supports a Serial Founder Effect Model of Language Expansion from Africa // Science. 2011. V. 332. P. 346–349.

Александр Марков


Подробный комментарий лингвиста, старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН, к. ф. н. Светланы Бурлак читайте на сайте «Антропогенез».

[Consta]

Надземное

798. <...>
Знание есть неотъемлемое право человека. Свобода познания есть участие в эволюции. Каждый препятствующий свободе познания есть враг эволюции. Нужно понять, насколько сокровище познания необходимо для Надземного Мира. Оно, как неугасимый свет, ведет путников надземного хождения.

Мыслитель утверждал: «Пусть каждое земное преодоление будет лучшим входом в Мир Надземный».