Знамя Сергия

[Dar]

Можно утверждать, что Сергий нашел путь к сердцам не только путём чудес,
о которых запрещал говорить, но своим личным примером великого
сотрудничества как в большом, так и в малом. Его слово было словом сердца, и,
может быть, главная сила его кратких убеждений заключалась в той незримой, но
ощутимой благодати, которая излучалась из всего его обаятельного облика,
умиротворяюще и ободряюще влиявшего на всех приходивших к нему.

Нигде нет указания на гнев, даже на возмущение; он умел быть твёрдым и
требовательным, но без насилия. Он никогда не жалел себя, и такое качество не
было умственным, но сделалось природою, и потому облик его так убеждал.
Присущее ему огненное проникновение помогло ему безошибочно разбираться в
способностях и душевном складе учеников и поручать каждому задачу по силам
его, а также проникать в намерения приближавшихся к нему.

Преподобный входил во все нужды, во все будни как своих учеников, так и всех
трудящихся. Каждодневность не притупляла его чувствований, и сердце его не
нарушало свою отзывчивость на всякие обиходные вопросы. Его Учение не
отрывало от жизни и полагало труд каждого дня как возношение сердца. Учение
это выше всего ставило долг человека с точки зрения Общего Блага.

Сергий старался всячески очищать и утончать чувства учеников и приходящих к
нему за наставлениями, именно в их жизненном обиходе. Всегда и во всём им
руководила целесообразность, которая претворялась в нём в великую
вместимость и в примирение противоположений. Так, сам он очень заботился о
монастырских огородах и там же обсуждал содержание новых икон. Также
заботился о списывании книг, но знал, что квас не должен слишком бродить.
Такие совмещения противоположений не изменяли горения его сердца.

Он умел пользоваться каждым случаем, чтобы заложить в сознание народа
зерно нравственного Учения и дать проблеск в Мир Высший. Так, он посылал
учеников своих на полевые работы к крестьянам, чтобы помочь им и получить
возможность говорить о просвещении духа. И зёрна его благостного учения дали
чудесные всходы. Окрепла нравственность, окреп дух, поднялись силы народа и
подвиг освобождения Земли Русской, на который благословил его Преподобный,
стал возможным.

[Dar]

Число иноков в Обители довольно долго ограничивалось двенадцатью по
причине трудности добывания средств к пропитанию; с увеличением населения
вокруг Обители и в особенности с приходом смоленского архимандрита Симона,
который предпочёл поменять власть на звание послушника у Сергия и при этом
вручил Преподобному своё довольно большое состояние, число братии стало
быстро возрастать. На средства Симона была отстроена новая, более обширная
церковь, также и необходимые монастырские здания.

Преподобный мог теперь шире принимать приходящих к нему и, как говорит
его жизнеописатель: «Не отреваше никого же, ни стара, ни млада, ни богата, ни
убога». Однако, приходящий должен был сначала ходить в мирской одежде,
присматриваться к монастырским порядкам и исполнять без роптания все чёрные
работы. Затем, по усмотрению игумена, он облекался в простую рясу и
камилавку и, не произнося ещё обетов иночества, должен был нести трёхлетнее
испытание, или послушание, под руководством избранного старца, чтобы он мог
испытать свои силы и вполне сознательно произнести обет.

И хотя Обитель уже не нуждалась теперь, как раньше, но Преподобный был
всё так же скуден в одежде и житии своём, так же равнодушен к почёту и
отличиям, таким и остался до самой смерти. Но всё это было в нём естественно,
ничем не подчёркнуто, Подвиг свой он нёс просто, ибо иначе и не мог бы. В этой
естественности и простоте следует, прежде всего, искать печать избранности.

[Dar]

Существует рассказ Епифания со слов старцев-очевидцев: «Преподобный
носил сермяжную ткань из простой овечьей шерсти, да при том такую ветхую,
которую, как негодную, другие отказывались носить. Чаще всего шил одежду
сам. Однажды не случилось хорошего сукна в обители, была лишь одна
половинка гнилая, пёстрая и плохо сотканная. Никто из братии не хотел ею
пользоваться. Один передавал другому, и так обошла она до семи человек. Но
Преподобный Сергий взял её, скроил из неё рясу и не хотел уже расставаться».

Тот же Епифаний при этом добавляет: «Яко и не познатися ему, худости ради
риз его». И приводит следующий случай. Многие приходили издалека, чтобы
взглянуть на Преподобного. Пожелал видеть его и один простой землепашец. При
входе в монастырскую ограду стал спрашивать братию — как бы повидать их
славного игумена? Преподобный же тем временем трудился в огороде, копая
заступом землю под овощи.
– Подожди немного, пока выйдет, — отвечали иноки.
Крестьянин заглянул в огород через щель забора и увидел старца в
заплатанной рясе, трудившегося над грядкою. Не поверил он, что этот скромный
старец и есть тот Сергий, к которому он шёл. И опять стал приставать к братии,
требуя, чтобы ему показали игумена.
– Я издалека пришёл сюда, чтобы повидать его, у меня до него дело есть.
– Мы уже указали тебе игумена, — ответили иноки. — Если не веришь, спроси
его самого.
Крестьянин решил подождать у калитки. Когда Преподобный вышел, иноки
сказали крестьянину:
– Вот он и есть, кого тебе нужно.
Посетитель отвернулся в огорчении.
– Я пришёл издалека посмотреть на пророка, а вы мне сироту указываете.
Никакой не вижу в нём чести, величества и славы. Ни одежд красивых и
многоцветных, ни отроков, предстоящих ему... но всё худое, всё нищенское, всё
сиротское. Не до того я ещё неразумен, чтобы мне принять сего бедняка за
именитого Сергия.
Иноки обиделись, и только присутствие Преподобного помешало им выгнать
его. Но Сергий сам пошёл навстречу, поклонился ему до земли, поцеловал и
повёл за трапезу. Крестьянин высказал ему свою печаль — не пришлось видеть
игумена.
– Не скорби, брате, — утешил его Преподобный. — Бог так милостив к месту
сему, что никто отсюда не уходит печальным. И тебе Он скоро покажет, кого
ищешь.
В это время в Обитель прибыл князь со свитою бояр. Преподобный встал
навстречу ему. Прибывшие оттолкнули крестьянина и от князя, и от игумена.
Князь земно поклонился Святому. Тот поцеловал его и благословил, потом оба
сели, а все остальные «почтительно стояли кругом».
Крестьянин протискивался и, обходя кругом, всё старался рассмотреть — где
же Сергий? Наконец, снова спросил:
– Кто же этот чернец, что сидит по правую руку от князя?
Инок с упрёком сказал ему:
– Разве ты пришлец здесь, что досель не слыхал об отце нашем Сергии?
Только тогда понял крестьянин свою ошибку. И по отъезде князя бросился к
ногам Преподобного, прося прощения.
Сергий же утешил его, сказав:
– Не скорби, чадо, ты один справедливо рассудил обо мне.
И побеседовав с ним, отпустил с благословением. Но простодушный
землепашец до того был побеждён кротостью великого Старца, что вскоре снова
прибыл в Обитель, чтобы уже остаться в ней, и принял монашество. Так простота
и великая благодать Преподобного действовали сильнее всякого великолепия.

[Dar]

Преподобный был также первым духовником братии. Конечно, исповедь эта
много способствовала тому внутреннему общению, которое так спаивало его с
братией. Наблюдение и любовь к людям дали ему подход к каждой душе и
умение извлекать из неё лучшие чувства, что сильно облегчало задачу
духовного водительства. Духовное прозрение в истинную сущность учеников
руководило им и в определении меры послушания по силам и способностям
каждого, ни в чём не насилуя, но всячески охраняя личные свойства их.
Указывается, что он строго наблюдал за исполнением правил общежития как со
стороны старших, так и со стороны младших иноков. От старших требовал быть
милостивыми и негневливыми, младшей же братии заповедовал исполнять в
точности предписанные правила и требования старших.
Иерархическое начало в полной мере проводилось в его Обители, но нигде не
указано на насилие над индивидуальностью учеников. Так, когда он очень желал
поставить игуменом в основанном им Кержачском монастыре ученика своего
Исаакия, но тот предпочёл подвиг молчания, он не настаивал.
Прекрасно сказано у Ключевского: «По последующей самостоятельной
деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что под его воспитательным
руководством лица не обезличивались, каждый оставался сам собою и,
становясь на своё место, входил в состав сложного и стройного целого, как в
мозаической иконе различные по величине и цвету камешки укладываются под
рукою мастера в гармоническое, выразительное изображение».

[Dar]

Многократно отмечается жизнеописателем Епифанием, что слово Преподобного
никогда никого не задевало, он говорил и действовал спокойно и более всего
старался убедить, но иногда налагал епитимью. В высокой мере он обладал
даром внушать уважение к себе и поддерживать в окружающих достойный и
высокий дух просто лишь обаянием своего облика.
Не произносил он и длинных проповедей, речь его отличалась краткостью и
убедительностью. Часто говорил он притчами, пользуясь самыми простыми и
обыденными образами и сравнениями, которые легко запоминались
слушателями. Но, прежде всего, Преподобный учил людей своим личным
примером, применением Учения в жизни каждого дня.
Труд в его Учении играл огромную, первенствующую роль. Он знал пламенную
меру труда, потому непрестанный труд ставился им как условие и средство
духовного достижения. Сердцем он прозревал, что труд во имя Светлой
Иерархии, во имя ближнего преображается в качестве своём. Так труд был
возведён им в священное понятие, неотделимое от духовного
самоусовершенствования.

Итак, в лице Сергия-игумена мы имеем образ истинного Вождя, входящего как
во внутреннюю, так и во внешнюю жизнь доверившихся ему. Он мог быть
снисходительным, но нигде не видно попустительства. Есть свидетельство, что
при всей своей мягкости он бывал суров на исповеди. Именно присущая ему
великая справедливость покоряла все сердца.

[Dar]

Смирение, которое так часто упоминается в связи с обликом Преподобного,
имеет совершенно другое значение, нежели в современном смысле слова.
Преподобный был, прежде всего, Строителем, строитель же не может быть
смиренником, ибо он знает ответственность.

Многие черты древних событий преломляются совершенно иначе для нас;
прежде всего, по причине разного понимания слов. Смирение его было
самоотречением, но не самоуничижением, ибо иначе разве мог он явиться
духовным наставником столь выдающейся паствы и создать такую мощную
духовную твердыню? Разве мог бы он принять ответственность перед всем
народом, благословив воинство на страшный бой с вековым врагом Земли
Русской?

Он знал силу духа своего, он знал Волю Сил Высших. Мерилом величия духа
всегда будет сознательно принятая тяжесть ответственности. И, как мы видим,
Преподобный знал эту меру и принял полную чашу.

Также и в труженичестве Сергия на братию, «яко раб купленный», в то время,
когда в Обители его порядок был ещё особножитный, многие склонны видеть, и
даже сугубо подчеркивать, выявление какого-то особого смирения. Но не
справедливее ли видеть в этом действии, помимо священного, воспитательного
значения труда, пример великого сотрудничества.

Мудрый Сергий-Строитель понимал, что без сотрудничества не только ничего
нельзя построить, но ничто и жить не может, и потому своим личным примером
хотел запечатлеть в сознании учеников и приходящих к нему великое значение
сотрудничества как в большом, так и в малом.

Подтверждением этому служит введённый им впоследствии в Обители порядок
общежитный, при котором каждый трудился не для себя только, но прежде всего
для общей пользы. Так было заложено Преподобным начало понимания
сотрудничества. Порядок этот был введён им не только в Троицкой Обители, но и
во всех других, учреждённых им самим или его учениками.
Можно сказать, что подвижническая жизнь Сергия, своим личным примером
введя в жизнь высокое нравственное Учение, отметила Новую Эру в жизни
Земли Русской. Благодаря широкому установлению им и учениками его новых
обителей, школ суровой подвижнической жизни, сильно поднялась
нравственность народа. Возникшие вокруг тихих монастырей-школ целые
селения и посады постоянно имели перед собою неповторяемую школу высокого
самоотречения и бескорыстного служения ближнему. Разве могла быть одержана
победа над страшным врагом, если бы дух народа не был напитан Огненной
благодатью, исходившей во всей её неисчерпаемости от его великого Наставника
и Заступника?

[Dar]

Он, всю свою жизнь искавший уединения, никогда не мог остаться один;
чудесный Огонь, горевший в нём, привлекал к нему хотя бы раз увидевших его.
Всю свою жизнь он отказывался от власти, никогда никого ни в чём не
приневоливал и более всего любил богомыслие и труд, а люди жаждали его
слова, его наставления.

Также никогда ни от кого не ждал он помощи. Для него вся помощь была в нём
самом и в Ведущей его Благодати. И, может быть, нигде так ярко не сказалась
эта черта «неоскудения духовного», как в его уходе на новое заложение и
строение ещё одной духовной твердыни.

Когда разнеслась весть, что Преподобный основывает новую Обитель, много
подражателей пришло к нему, монахов и мирских. Князья и бояре дали
денежные пособия на устроение нового монастыря. При таком содействии работы
по устройству нового общежития и церкви быстро подвигались.