Сказки

[Miona]

Дар, ты добрый и нежный отец. Все бы отцы умели так убаюкать ребенка.

[Моеимя]

потрясающая сказка, Дар

[Dar]

нашел еще одну...
давно писал..
детство короче..


Игра на двоих


Резкий порыв ветра бросает в лицо песок. Я тру глаза и пытаясь их открыть
чувствую нарастающее раздражение. Вытерев выступившие слезы, я осторожно
приоткрываю глаза и оглядываюсь….

Я стою на краю пустой площади залитой ярким солнечным светом. Пыльный
ветер несет по бетонным плитам обрывки газет, пустых пакетов и прочий мусор.
Несмотря на жару я почему то в плаще. Что-то странное вокруг заставляет меня
насторожиться. Расстегивая плащ, я оглядываюсь, и страх тоненькой струйкой
начинает заполнять меня.
Вокруг привычная картина мира. Но это только картина. Так как я вокруг никого
не вижу. И страх продолжает меня заполнять, потому что все вокруг меня
заполнено звуками. Звуками проносящихся мимо машин и шагами людей. Где-то
рядом раздается оживленный разговор и смех. Я оглядываюсь. Никого. Звук
шагов приближается и невидимые люди, продолжая беседовать, проходят где-то
совсем рядом. Меня сводит с ума именно «привычность» этой картины мира.
Словно художники рисовавшие эту картину вдруг разбрелись, и каждый, что-то
бормоча про себя, стал рисовать что-то свое. Но разбрелись они у меня в голове.
Я вижу то, что не слышу и слышу то, что не вижу. Я вижу то, что ПРИВЫК видеть
и слышу то, что ПРИВЫК слышать. Но картина раскололась пополам, и трещины
продолжают медленно разбегаться.
Я разглядываю редкие деревья, стоящие по краю площади и грустно
протянувшие к солнцу свои обрубленные ветви… бетонные плиты площади. А
город равнодушно рассматривает меня своими окнами высотных домов, и что-то
тихо шепчет про себя шагами невидимых прохожих и шелестом проносящегося
мимо мусора. Какой-то неуловимый смысл проносится во всем этом. Что-то
простое и понятное, но вдруг становится пасмурно, и жара сменятся холодом.
Ветер несет снежинки, закручивая их в незамысловатые узоры под ногами. Под
пронизывающим холодным ветром я пытаюсь застегнуть пуговицы на плаще… в
голову приходит какая-то идиотская мысль… «если не можешь застегнуть все
пуговицы сразу, начинай застегивать по одной»… Хватаюсь рукой за голову, с
опозданием понимая что у меня была какая-то шапка или кепка… которую ветер
только что унес… и застываю с поднятой рукой… Картина окружающего мира
бесшумно разлетается на маленькие осколки. Вокруг то же нагромождение
многоэтажных домов, те же деревья и та же площадь. Только я их не узнаю.
Какая-то деталь изменилась, и лицо города стало незнакомым. Я видел эту
деталь, и разум отказывался ее понимать. Это был мужчина сидящий на земле.
Он сидел левым боком ко мне, и длинные черные волосы скрывали часть его
лица… Все было понятным кроме детали доводящим картину до абсурда. На
самом деле я видел только его склоненную голову и плечи. Остальную часть
дорисовало мое воображение, так как остальная часть была скрыта за
высотными домами. Над крышами покачивалась его голова и время от времени
доносилось что-то вроде отдаленных раскатов грома. Словно он что-то время от
времени подбрасывал на земле. Ужас от его размеров сковал меня и я не мог
оторвать взгляд от его головы. Он замер… посмотрел перед собой и медленно
повернул голову в мою сторону. Дикий страх достиг таких размеров что время
просто замерло. Мы смотрели друг на друга. Страх выплеснул меня из
окружающего мира за пределы вселенной и я остро ощутил свое одиночество.
Время, мгновение за мгновением, наливалось тягучей каплей. Эмоции, какими
бы они не были сильными, не могут постоянно оставаться на одном уровне.
Нужно лишь удержаться на тонкой грани от необдуманных поступков и время
заставит разум переварить необычное превратив его в привычное.
Равнодушие во взгляде гиганта вдруг сменилось вопросом и он склонив голову
набок стал с интересом что-то ждать. Взгляд его подталкивал меня к действию.
Но я не знал что делать и чего он ждет. Страх во мне, не сумев удержаться на
высоте, вдруг исчез, оставив после себя пустоту и отрешенность. Я вдруг
почувствовал себя в чем-то равным этому гиганту и мой взгляд на него стал
твердым и спокойным. Я сам буду выбирать свои действия. И право выбора
оставляю за собой.
Площадь неожиданно озаряется солнечным светом и я вижу как гигант
сдержанно улыбнувшись удовлетворено кивает. Кивает и широким жестом
правой руки через голову что-то кидает в мою сторону. Время замедлилось, и я
увидел, как из его ладони вырвался граненный и сверкающий предмет. Он
вращаясь взлетел вверх и с каждой секундой увеличиваясь в размерах стал
падать в моем направлении. Это был огромный металлический куб. Да же не
просто куб, а игральная кость размерами с комнату.
Вращаясь, он медленно опустился на противоположный конец площади и
неспешно стал погружаться в бетонную поверхность. Расколотые куски бетона,
вылетая из под него, стали неторопливо разлетаться в разные стороны. Из
зависшей тучи пыли и раскрошенного бетона, снова показались грани теперь
уже поднимающегося куба.
Игральная кость, подскакивая и с грохотом продавливая и разбрасывая крошево
бетона, катилась в мою сторону. Я хотел выбора и получил его. Выбор в виде
любой грани куба. Только куб мог промчаться рядом или через меня. Это все
больше походило на случайность. Что же я мог здесь выбирать? Как сделать
выбор из набора случайностей?
Новая деталь в виде подступающей смерти окончательно разбило картину мира.
Вместе с окружающим миром разлетелся на осколки и я. Я не мог себя найти,
превратившись в пустоту, и в то же время чувствовал нарастающее давление
внутри себя. Чем ближе надвигался куб тем сильнее он давил на что-то внутри
меня. Вдруг это давление высекло какую-то искру и превратилось в маленькую
ослепительную точку. Эта точка была внутри меня и одновременно где-то сзади
за спиной. Маленькое солнце, расширяясь, вырвалось из меня, проникая во все
бесчисленные осколки расколотого мира. Мгновенно, став всепроникающим
светом, я осознал себя вселенной и сплавил заново вместе все осколки, часть из
которых была когда-то мной. Я превратился в окружающий мир, в эти деревья,
площадь и куб, продавливающий новую яму. Это не куб летел на меня, а какая
то моя часть пыталась уничтожить другую часть. Площадь стала полем битвы.
Битвы с самим собой.
Странное чувство охватило меня. Я был везде и нигде. Я был всем и ничем. Я
посмотрел на куб, и совершенно без усилий остановил его. И он, сверкая
матовыми гранями, застыл на взлете среди облака пыли и кусочков бетона.
Прислушиваясь к своим новым чувствам и сдерживая подступающую эйфорию, я
двинулся к нему.
Звук моих шагов заставил меня прислушаться. Словно из другого мира
доносились детские голоса, лай собак, и отдаленные раскаты грома.
Куб был уже близок и заслонял собой дома и гиганта за ними. Прислушиваясь к
звуку своих шагов, я медленно подходил к нему, расталкивая собой рой
застывших осколков. На ходу я подхватил рукой один кусок и легко раскрошил
его в песок. Рассматривая высыпающийся песок из ладони, я обошел куб, и
посмотрел на гиганта. Он уже не смотрел на меня, продолжая играть в свою
непонятную игру. Чувствуя в душе непонятную благодарность к нему, я
повернулся к кубу.
Я смотрел на куб и чувствовал удивительное единение с окружающим миром.
Единение, вливающее в меня силу и уверенность. Все вокруг полыхало каким-то
невидимым внутренним огнем. И я был частью этого огня, который трепетно
реагировал на каждый мой шаг, движение, мысль. Огонь и свет, это было именно
то, через что я гармонично сливался с миром.
Вдруг матовые грани игральной кости, висящей в воздухе, постепенно стали
зеркальными. Я вглядывался в отражения на гранях и не заметил, как куб исчез,
сливаясь своими отражениями с окружающим миром. Я оглядывался, и мне
казалось, что я продолжаю вглядываться в отражения на гранях куба. Словно
какая-то картинка приклеилась к моим глазам. Легкое раздражение
промелькнуло у меня в душе и моментально сгорело в полыхающем огне, ровно и
ярко идущем из меня. Реакция на раздражение сразу заставило заколыхаться
окружающий огонь.
На какой-то миг мне показалось, что все вокруг состоит из мельчайших кубиков.
Абсолютно все. И все они вдруг одновременно повернулись ко мне какой-то
одной гранью, затопив меня и все вокруг ослепительным светом неземной
любви. Свет двигался, переливался и местами густел, превращаясь в
проходящих мимо меня людей, машины, птиц… все вокруг меня стало двигаться и
стало живым.
Я смотрел вокруг и во всем видел только себя. В голове промелькнула
сумасшедшая мысль и вдруг все люди, на которых я смотрел, разом повернулись
ко мне и помахали рукой. Это я сам себе помахал. Мой взгляд упал на машины, и
все они одновременно просигналили. Это я сам себе просигналил. В следующее
мгновение я прохладным ветром обдул сам себя. Руками прохожего поднял с
земли обрывок бумаги и закинул в мусорный ящик. Птичкой сел себе на плечо и
клюнув себя в ухо, улетел. Я подошел к дереву и погладил его кору. Я гладил
сам себя. Посмотрев на ветки, я понял, что отломить его это то же самое что
оторвать себе руку. Еще раз провел пальцем по коре, и невидимые мельчайшие
кубики на его поверхности завертелись, разворачиваясь другими гранями
обозначив след моего пальца.
Что-то еще тревожило меня. Чего-то не хватало. Я обернулся и посмотрел на
площадь. Поверхность была ровная без ям. Не было видно и гиганта за крышами
домов. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, я вдруг дунул перед собой.
Пятно воздуха передо мной заколыхалось и на секунду раздвинулось, словно все
вокруг меня было только миражом. Перед тем как эта дыра сомкнулась, я успел
увидеть голову гиганта над крышами.

[Моеимя]

хорошо то как

[Дмитрий777]

Интересно.

[Amarilis]

Мама, вернись!

Здравствуй, мама, это я. Прости, долго не приходила, никак не могла вырваться. Эти три месяца какие-то суматошные были, то дети болели, то я с гриппом слегла. Ну, а ты-то как?
Знаешь, а у меня новости. Катька и Игорек в сентябре в садик пойдут. А я на работу устроюсь, хватит уже дома сидеть. Ой, чуть не забыла, я же цветы тебе принесла, сейчас воду налью в банку, у меня тут бутылка минералки с собой.
Ну, вот. Твои любимые, лилии. Правда, только две. Хотела четыре купить, а мелкими деньгами только на две хватило, тысячу менять не стала. Но не в количестве ведь радость, правда?
Хорошо тут у тебя, тихо так. И деревца как здорово принялись, зеленые, листиками приятно шуршат. Небо что-то хмурится, как бы дождь не пошел, я зонтик не взяла. Июнь такой жаркий в этом году, ужас просто.
А знаешь, Катька с Игорем на великах начали кататься. Мы им купили такие, с двумя большими колесами и двумя маленькими, по бокам. Эти маленькие колесики ужасно гремят по асфальту. Игорек уже на следующий день потребовал отстегнуть оба мелких колеса, хотя и свалился с велосипеда несколько раз. Мы ему пока только одно сняли, завтра пообещали второе убрать. А Катюха боится, ездит осторожно и медленно.
Они такие смешные и такие ужасно разные. Катька на тебя похожа, те же светлые волнистые волосы, зеленые глаза, тот же взгляд упрямый. А вот характер не твой. Мягкая и уступчивая.
А Игорян, наоборот, в тебя характером пошел. Своего добьется. Если поставил цель – обязательно достигнет. А внешне он совсем другой, чем Катя. Темные волосы, и глаза тоже темные. Не думала, что у двойняшек могут быть разные глаза. И волосы у него жесткие, как проволока, хоть ему всего-то три года. А у Катьки мягкие волосики, шелковые. Говорят, по волосам можно определить характер.
Ты бы их не узнала теперь, ведь с тех пор, как вы виделись, прошло больше двух лет. Дети научились ходить, бегать, говорить. Они выросли, и теперь многое понимают.
Фотография твоя висит в маленькой комнате, как и раньше. Та, где ты в пшеничном поле с васильковым венком на голове, помнишь? Самая удачная твоя фотография, по-моему. Дети смеются, когда я говорю, что это – бабушка. Не верят, что бабушки бывают такими молодыми и красивыми.
Нам не хватает тебя, мама. Нам так не хватает тебя. Ты ушла слишком рано, ведь 56 лет – это не возраст для такой женщины, как ты. Я не могу понять, почему склочные сварливые люди часто живут дольше, чем такие светлые люди, как ты? Ведь от твоей улыбки даже камни могли расцветать. Ты заражала своим оптимизмом и энергией всех вокруг. Мне так не хватает тебя, мама…
Знаешь, а я ведь спросить у тебя хотела. Еще в тот раз хотела, но не решилась. Теперь все равно спрошу. Как ты думаешь, я была плохой дочерью? Только скажи правду, не нужно меня, как обычно, жалеть.
Ты молчишь… Я и сама знаю, что плохой.
Почему-то последнее время я не могу спать. Мне снятся твои глаза, какими они были тогда, когда ты провожала Петра Николаевича. Ты долго смотрела ему вслед в окно, а потом, когда повернулась ко мне, глаза твои были полны слез. Но ты тут же улыбнулась, давая понять, что все в порядке. А я, глупая 14-летняя дура, решила, что значит, все правильно, и раз ты улыбаешься, значит, я была права, когда заявила тебе со всей юношеской категоричностью: “или я, или он”. И я просто быстренько выкинула эту историю из головы, вычеркнула из своей памяти, а заодно и из твоей жизни того мужчину.
Ты приняла это, мама. Зачем ты приняла это? Ведь ты очень любила его, я знаю это. Я и тогда это знала. И все-таки я сделала вид, что так и должно быть. Я разрушила твою жизнь, хоть ты не раз говорила мне впоследствии, что счастлива. Почему ты всегда жалела меня, мама?
Мама, прости… Прости меня, родная.
Только сейчас я, взрослая женщина, понимаю, насколько сильна была твоя любовь. И чем ты пожертвовала ради меня. Твой женский век был слишком коротким. Брак с моим отцом, погибшем почти сразу после моего рождения. Работа в трех местах, чтобы прокормить и одеть свою ненаглядную доченьку. Как же, я ведь не должна была чувствовать себя в чем-то ущербной, у меня должно было быть все самое лучшее.
Я помню, сколько тебе пришлось терпеть от меня. Мой несносный характер был притчей во языцех. Все, кому не лень, ругали твою дочь. А ты всегда верила в меня, поддерживала, мягко и незаметно направляла. И только теперь я понимаю, что жертвовала собой ты постоянно. Твоя жизнь была подчинена лишь моим интересам, и при этом ты никогда не жаловалась, а радовалась жизни. Я видела только твою улыбку. И никогда – слезы. Но они ведь должны были быть, мама! Почему ты прятала их от меня, почему всегда оберегала? Ты всегда жалела меня, забывая о себе.
А потом этот щедрый подарок судьбы, встреча с Петром Николаевичем. Но ты, не раздумывая, пожертвовала этим подарком ради меня, избалованной капризной дуры. Ты просто светилась от счастья во время ваших встреч, я видела это. И ревновала. Ужасно ревновала. И еще боялась, что Петр Николаевич разрушит наш мир. Ты, как всегда, решительно, порвала эту связь, похоронила свое женское счастье, чтобы сделать счастливой меня. Я не стоила таких жертв, мама.
Прости.
Я так скучаю по тебе. Чем дальше, тем сильнее. Мне порой кажется, что ты просто вышла ненадолго. Может, обиделась на что? Хотя ты не умела обижаться. Хочется сказать: “”Мама, вернись!” и, как в детстве, топнуть ногой. Когда я была маленькой, ты всегда делала так, как я хотела.
Но теперь ты не вернешься.
Это так больно. Я не увижу тебя больше, не возьму за руку, не вдохну запах твоих волос. Как странно, они почему-то всегда пахли апельсиновой цедрой. Я не увижу морщинок в уголках твоих глаз. У тебя рано появились эти морщинки, потому что ты часто смеялась. Я не увижу тебя никогда. И мне хочется просто кричать от этой боли.
Спасибо тебе, мама. Спасибо, родная, за все. Я и сейчас чувствую твою любовь и поддержку.
Твои внуки, мама... Как же им нужна такая бабушка, как ты. Ты нужна нам.
Нет, нет, я знаю, что ты не любишь, когда плачут. Это просто в глаз что-то попало. Так много тополиного пуха в июне.
Что? Нет, спасибо, бабушка, не нужно валидолу. Нет-нет, все нормально. Да не слезы это, а просто дождь. А? Небо ясное? Правда, тучки рассеялись. Да это из-за пуха тополиного слезы текут. Со мной все в порядке.
Ну вот, видишь, мама, я с тобой тут заболталась, а проходившая мимо старушка предложила валидол. А со мной, правда, все в порядке.
Знаешь, я пойду, а то боюсь в пробку попасть. Приеду через две недели.
До свидания, мама.
…
Я только на минуточку вернулась, сейчас уйду. Я никогда не говорила тебе этого, мама, потому что ты не была сентиментальна… Но я все-таки скажу тебе то, что должна была сказать очень давно. Я люблю тебя, мама. Я люблю тебя.

[Amarilis]

История чайной чашки

Жил на свете один юноша, жизни знал мало, но спрашивал много. И нравились ему всякие старинные безделушки, так что странствовал он по свету и радовался каждой вещице, что находил в пыльных лавках старьевщиков. Особенно его занимали чайные чашки, ибо они, как ему казалось, могут рассказать много чего интересного.

Вот однажды в далекой, незнакомой стране набрел он на антикварный магазинчик, почти музей, где и нашел героиню нашего рассказа, старую чайную чашку. Улыбнувшись хозяину, юноша взял в руки находку и стал рассматривать ее, как вдруг чашка заговорила с ним: «Мой дорогой странник, ты смотришь на меня, но я не всегда была чашкой. Было время, когда бессмысленность была единственным моим развлечением. Я была просто куском красной глины. Услышь же мою историю, юный путник. Тысячи и миллионы лет лежала я в земле. Передо мной проносились столетия, люди воевали и заключали мир, зарождались и гибли цивилизации, а я все ждала и ждала, сама не зная, чего.

И пришел мой Мастер. Он поднял меня, отнес домой, бросил на деревянный стол и стал мять и катать меня. Снова и снова он вонзал свои пальцы в меня, пока я не закричала: "Довольно! Оставь меня в покое!". Было очень больно, но он лишь улыбнулся и, покачав головой, промолвил: "Еще не время".
Чашка продолжала свой рассказ: "С этими словами, фьють — он кинул меня на стремительный круг, и мир завертелся у меня перед глазами — быстро, быстро, быстро — пока не слился в один сплошной туман. "Что ты делаешь!" — прошептала я — "Мне плохо, останови этот кошмар". Но Мастер лишь понимающе вздохнул и тихо сказал: "Еще не время", продолжая вертеть круг и придавать мне форму. И затем...

Затем он бережно поставил меня в печь. Я не знала, что на свете существует такая жара. Я кричала и пыталась открыть печную дверцу. "Здесь жарче, чем в аду" – восклицала я – "Я сгорю дотла! Выпусти меня, пока еще не поздно!". Но через смотровое стекло я читала по губам Мастера: "Еще не время". И вот, когда мне показалось, что наступает моя последняя минута, дверца открылась.


Мастер осторожно вынес меня из печи и поставил на полку, где я вздохнула свободно. Как хорошо, когда тебя, наконец, оставили в покое.

Но это был не конец. Как только я опомнилась, Мастер снял меня с полки, посмотрел внимательно и стряхнул пыль. Он собирался раскрашивать меня! И не только. Там была эта ужасная штука — лак. Его ядовитые испарения окутали меня, и я уже было стала терять сознание. "Пожалуйста, смилуйся надо мной! Неужели тебе меня не жалко? Пожалуйста, оставь меня в покое, пожалуйста, не надо!"

Но Мастер лишь покачал головой и сказал свое обычное: "Еще не время".

После раскраски он вдруг засунул меня обратно в печь. На этот раз там было жарче в два или три раза. Я поняла сразу — это смерть. Я умоляла его, просила, угрожала, кричала. Под конец я заплакала, но слез не было, даже огненных. Я поняла, что живу последний миг своей жизни, сил больше не было никаких.

Как вдруг — в самую последнюю секунду, уже падая в черную бездну небытия, я почувствовала, как руки Мастера берут меня и вытаскивают из печи. Он снова поместил меня на полку, где я остыла и стала ждать, ждать и ждать...

Ты хочешь узнать, что было потом? Через час или около того Мастер вернулся.

Он подошел ко мне и поставил передо мной зеркало. "Взгляни на себя", сказал он, что я и сделала.

То, что я увидела в зеркале, было таким чудесным, что я вскликнула: "Это не я!". Это не могло быть мною. Это было таким красивым, слишком красивым.
Тогда я услышала полные сострадания слова Мастера: "Это то, чем ты должна была стать. Я видел, как тебе было больно, когда я раскатывал тебя. Но мне нужно было выгнать из тебя воздух, иначе ты быстро раскололась бы.

Я знал, что ты потеряла все ориентиры, когда вертелась на моем круге. Но без этого ты никогда не обрела бы такой облик. Я знал, что ядовитые испарения лака были невыносимы для тебя, но без этого твоя жизнь осталась бы такой же серой, как была до этого, а сама ты осталась бы такой же слабой. И вторая печь – о да, я знал, что это будет самым тяжким испытанием. Но без этого тягости жизни легко сломали бы тебя. Поверь мне, все это я делал для твоего блага. Теперь ты превратилась в чудесную чашку, как я и представлял себе, когда брал тебя из земли. Теперь твоя жизнь обрела смысл».


Здесь чашка закончила свой рассказ, и с ее блестящего ободка скатилась слеза благодарности.

Юноша заплатил хозяину и взял чашку с собой. С тех пор он использовал ее только в служении Богу. Рассказ чашки стал путеводной звездой в его жизни. И когда судьба отворачивалась от него, и хотелось крикнуть: "Довольно! Хватит!", он вспоминал слова Мастера: "Еще не время!". Со временем он понял, что все перипетии судьбы вели лишь к одному — чтобы он стал дорогим слугой Господа, как того и хотел Господь.

И он доверял Ему. Господь знает, что делает, когда посылает нам испытания. Он — гончар, а мы — глина. Он будет мять нас и подготавливать. Он будет прессовать нас именно теми способами, какие подходят для нас, чтобы мы превратились в прекрасные чашки, из которых Он будет пить нектар нашей любви.