[Андрей С.]

Слово «Люцифер» стало однозначно восприниматься в западноевропейской традиции как другое имя Сатаны примерно с XI в.

Такое отождествление покоится на давнем толковании цитаты из Исайи: «Как упал ты с неба, Денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божьих вознесу престол мой» (14.12–15).
Пророк здесь обращается к вавилонскому царю, однако христиане с очень ранних времен толковали его слова как намек на вызванное гордыней падение первоангела. В данном месте Вульгаты словом Lucifer передано греческое Heosphoros, которое в Древней Греции прилагалось к Венере, предвещавшей приход дня. В Септуагинте слово сопровождается разъяснением ho prooi anatelloon, то есть «рано взошедший». Однако слово Эосфор в той же Септуагинте употребляется несколько раз помимо Исайи: трижды в Книге Иов и однажды в Псалмах. Во всех этих случаях оно однозначно толкуется как «свет», «утренняя звезда». Цитата «из чрева прежде Денницы подобно росе рождение твое» (Пс.109.3) не раз привлекались христианскими экзегетами в качестве пророчества о рождении Христа.

Если проанализировать употребления слова «эосфорос» в византийской литературе, то окажется, что оно могло прилагаться как к Диаволу, так, с другой стороны, и к Богородице, Предтече и самому Христу. Кроме того, никуда не исчезло и нейтральное использование: планета Венера. Интересно отметить, что противоположные значения иногда встречаются в рамках творчества одного и того же автора, а подчас и одного сочинения (у Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Анастасия Синаита). Можно было бы априорно предположить, что авторы, придерживающиеся антикизирующего стиля, будут употреблять слово «эосфорос» в его древнем, «астрономическом» значении, а писатели монашеского круга — в значении новом, христианском. Однако на поверку оказывается, что отнести то или другое значение к тому или иному жанру невозможно: такие «высокие» авторы, как Фотий, Михаил Пселл, Евстафий Солунский, Михаил Хониат, Феодор Ласкарис — могут использовать слово в значении «Диавол», а у Феодора Студита, в церковных гимнах святым или в «Ответах пустынных отцов» оно, напротив, означает не более чем «свет», «светоч». В подавляющем большинстве случаев значение невозможно определить иначе, чем из контекста. Ни одной попытки примирить между собой конфликтующие значения слова «эосфор» в византийской литературе не обнаружено.
В 968 г. Лиутпранд Кремонский стал в Константинополе свидетелем того, как в торжественных здравицах императору Никифору
Фоке тот воспевается как «Эосфор»: «ecce venit stella matutina, surgit Eous». Западному епископу использование метафоры для превознесения кого бы то ни было казалось совершенной дикостью, но коль скоро он сам ненавидел Никифора, то в душе подхватил эту линию, назвав про себя императора Sylvanus vultu… capripes, cornute. Если сложить эти эпитеты вместе, то перед нами встанет образ Сатаны в его уже почти сформировавшемся на Западе химерическом облике.

В Византии никакой терминологизации слова Эосфорос в качестве другого имени Сатаны так никогда и не произошло. Греческие авторы вплоть до XV в. продолжают использовать это слово во всех его значениях, как отрицательном (Марк Евгеник, Геннадий Схоларий), так и в положительном (Мануил Оловол, Иоанн Кантакузин) или нейтральном (Палама, Никифор Каллист).

С. А. ИВАНОВ
Эосфор-Люцифер: образ «светоносца» в Византии