[ТИМА]

Е.П. Блаватская «Письма из пещер и дебрей Индостана».

...Американец поднял на него свои ясные голубые глаза и, задумчиво пощипывая бороду, покорно заметил:

- Мы приехали в Индию за 10000 миль изучать психологию и все касающееся духовного человека... и... по вашему зову.
Мы вас выбрали нашим гуру, а теперь, когда мы нашли в вас одном воплощение "тайной науки", неужели теперь вы отвернетесь от нас?

В голосе нашего президента зазвучала очень грустная нотка.
Такур быстро взглянуть на него и, помолчав, отвечал уже совершенно спокойно и даже ласково:

- Я действительно посвящен в то, что у вас называют гупта-видьей - тайными науками...

- Вам известны эти науки? Вы наконец решаетесь сознаться в этом хоть пред нами - вашими невежественными, но всею душой вам преданными учениками?

- Я никогда этого не скрывал и не мог бы, даже если бы хотел скрыть...
Я брахмачарья.
Но ведь под названием "брахмачарьи" и словом "тайные науки" разумеется иногда очень многое, и смысл их весьма эластичен.
Со славных времен риши прошли тысячелетия, Индия пала и выродилась, - печально добавил он. - Теперь вы найдете во всех больших городах "брахмачарий", которые заменяют недозволенную им кастой законную жену тайным гаремом - зенаной - и отдают в рост деньги; часто встретите шарлатанов, составляющих и продающих во имя "тайных наук" любовные зелья!
Неужели и за такими вы станете гоняться и отдавать им почести из-за одного имени?..

- Что такое "тайные науки"? - продолжал такур. - Для меня эти науки, как и для всякого, кто им посвятил всю жизнь, содержат в себе ключ ко всем тайникам природы и миров как видимого, так и невидимого.
Но этот ключ достается дороже, нежели вы думаете.

Гупта-видья - обоюдоострое оружие, и к нему нельзя приступать, не пожертвовав заранее жизнью, хуже, разумом, так как она одолевает и убивает каждого, кто не успеет одолеть ее самое.

Басни древности основаны не на одной фантазии.

И в нашей допотопной Арьяварте найдется сфинкс, как и в Египте, и на одного Эдипа в итоге получаются тысячи жертв.

Особенно она опасна для вас, европейцев и белых.

Вот почему я колеблюсь пред вашим страстным, но... неразумным желанием дозволить вам даже начать первые испытания...

- Такур! ради всего для вас дорогого!.. - воскликнул наш президент умоляющим голосом. - Прошу вас во имя всего нашего общества, во имя науки и человечества!.. Вы знаете, я не трус. Я не дорожу жизнью, и если хотя в конце ее не блеснет для меня луч истины, то чем... скорее этот конец... тем лучше!..
Только наставьте меня раз на путь истины, и клянусь никогда ей не изменить...

Такур отвечал: не сейчас.

- Хорошо, - вдруг обрадовал он полковника. - Теперь, когда вы завтра, вероятно, будете освобождены от ваших двух англичан, я могу вас пригласить к себе, в Д*** поместье. До вашей поездки к свами Дайананду остается еще две недели...
Раз у меня, полковник, я вас подвергну одному предварительному и небольшому испытанию.
Останетесь вы победителем - хорошо, быть вам моим челой на семь лет.
А нет, ну, тогда все останется по-прежнему.
Согласны?..

- С радостью, с радостью!.. - суетился наш развеселившийся президент. - И вы увидите, такур, что я не ударю лицом в грязь ни перед каким испытанием!..

По окончании разговора такур попросил меня отправиться к мисс Б*** узнать о ее состоянии.
Все трое, т. е. Гулаб Синг, полковник и Нараян, заперлись затем одни в палатке. Когда я вернулась часа через полтора, полковник весь сиял.

- Знаете, - произнес он радостным шепотом, - как скоро ушел Нараян, - такур допускает меня к "первому искусу"...

- Знаю; ведь это он при мне вам обещал, если счастливо пройдет предварительное испытание.

- Нет, это совсем другое... он позволяет мне попробовать кхумбаки и пураки... когда бы я ни пожелал!

- Господи!.. - в ужасе всплеснула я руками. - Да ведь это вы, значить, будете висеть вниз головой и не дыша по целым часам?..
Да с вами будет непременно удар!..
В своем ли вы уме?..

- Почему же непременно удар? Все зависит от силы воли, а в ней у меня недостатка никогда не было, - немного обидясь отвечал О*.

- Ну, как знаете... Только смотрите, не смеется ли он над вами...
Он только желает вам доказать, как совершенно неспособен европеец к подвигам индийского аскетизма...

В первый раз со времен нашего знакомства достойный американец чуть не разбранился со мною за это замечание. Он приехал де изучать "тайные науки" и изучить их.

- Да вы на что же решились?.. - рассердилась я наконец. - Факиром, разрисованным коровьим навозом желаете быть или раджа-йогом?

Так ведь вы или забыли, или не знаете, что первым настоящая гупта-видья столько же знакома, как и вам, а настоящие раджа-йоги, такие как такур, вниз головой и вверх ногами не висят и мозгов себе вверх дном не перетряхивают.

Последний аргумент видимо поразил его.

- Как?.. Разве такур не практиковался в 86 позициях, предписанных "Йогой" Патанджали?..

- Очень это похоже на него, который всегда говорит с таким презрением о юродствах "хатха-йогов", т. е. тех, которые, следуя мертвой букве учения Патанджали, стоят по целым дням на голове, - отвечала я, окончательно разозлясь.

- Но как же он дозволяет мне?

- Дозволяет, чтобы отвязаться от вас, потому что вы пристаете к нему слишком, и он желает вас проучить вероятно...
Не сердитесь, полковник; но где же вы когда-нибудь встречали факира или даже простого байрага-госсейна (странствующего монаха) с таким, как у вас, брюшком?

О* снова обиделся, даже огорчился.

- Но я могу похудеть; я только желаю ему показать силу воли моей, доказать, что не одни индусы достойны посвящения в высшие "тайные науки".

- Не этими фокусами докажете вы это ему!
Я его лучше вас знаю...
Полноте, не морочьте себя напрасными надеждами!
Благодарите судьбу и за то, что, принадлежа оба к ненавидимой и презираемой им "белой расе", видя лучше всякого другого нашу безусловную горячую к нему преданность, а быть может еще более за нашу искреннюю симпатию к его народу и уважение к родине его, нежели за первое, он делает такое неслыханное для нас исключение.

Не требуйте от него того, чего он не может, не смеет нам дать, и довольствуйтесь крохами, которые он нам бросает по дороге.

- Но почему же, - не отставал от меня полковник, - скажите, почему!
Ведь есть же у него ученики?

- Есть, да не такие, как мы с вами, дети гнилой цивилизации, наследники всех пороков Запада.

Вот посмотрите на Нараяна: бедный малый - мистик и фанатик по природе; он живет и дышит им одним и готов по одному мановению пальца его положить за такура десять тысяч жизней, когда б имел их.

А он никогда не будет у него принять челой, хотя он и природный индус.

- Но как же вы можете знать! Разве он говорил?..

- Ничего не говорил, а знаю; хотя бы потому, что лучше вас понимаю Патанджали и что я не в первый раз в Индии. Несчастный Нараян не может сделаться раджа-йогом, потому что он женат.

- Да ведь он женат еще пока номинально: его жене всего одиннадцать лет.
Это только обручение.

- А разве такур имеет право разбить всю жизнь молодого, ни в чем неповинного существа?
Разве он такой человек?
Вы забываете, что брось теперь Нараян жену, она будет обесчещена до дня смерти.
Не только она, но и все ее родные и родственники до седьмого колена лишаются касты...

- Несчастный молодой человек!.. - с сердечным соболезнованием воскликнул полковник.

- Но... ему, быть может, еще улыбнется счастье... она, быть может, еще... умрет? - наивно добавил он.

- Бедная, маленькая Авани-бай!
Как вам не стыдно надеяться на ее смерть!..

- Да я вовсе и не надеюсь на это... но ведь все может случиться... и я ведь только из желания ему добра...

Не успел он еще договорить последнего слова, как произошло нечто необыкновенное.

Мы стояли на заднем дворе станции под деревом и говорили почти шепотом, а палатка такура находилась, по крайней мере, за двести шагов оттуда.

Вдруг, словно из густой листвы мангового дерева, над нашими головами раздался чистый, звучный голос Гулаб Синга в ответ на эгоистическое замечание нашего президента, который так и замер на месте...

- Тому, кто строит собственное свое счастье на несчастии другого, - не быть никогда раджа-йогом!.. - явственно произнес голос.

Начатые почти над нашим ухом, последние слова фразы, как бы постепенно удаляясь, прозвучали где-то далеко и наконец слились с жалобным завыванием и хохотом голодных шакалов в поле.

Полковник побежал во всю прыть своих толстых ножек назад, в палатку такура, где и нашел его за ужином с Нараяном и двумя другими нашими индусами.
Такур допивал свою вечернюю порцию молока - единственная его пища (сколько мы успели заметить за все долгие недели его пребывания с нами), и на вопрос, не выходил ли он перед тем из палатки, полковник получил отрицательный ответ ото всех присутствующих.

- Я глядел на него как под влиянием минутного безумия, - рассказывал мне затем полковник, - а он сидел такой же, как и всегда, равнодушный и спокойный, вперив в меня свои удивленные глаза, которыми он словно перебирает и пощипывает вам душу до самого ее дна!..

И знаете, что он отвечал мне на мое невольное восклицание, что я, кажется, слышал его голос на дворе станции?

"Очень может быть, мой дорогой полковник.

Невидимые коридоры вечности и безграничного пространства акаши наполнены всеми голосами природы - прошлого и настоящего.

Весьма естественно, если вы и наткнулись нечаянно на застывшую волну моего голоса и, приведя ее в движение, пробудили в одном из таких коридоров эхо...

Помните, ничто не исчезает бесследно в природе; поэтому никогда не произносите, даже не думайте того, чего бы вы не желали впоследствии найти запечатленным на таблицах вечности"…