[Эвиза]

Про портрет выше из статьи Александр СЕГЕНЬ.

"На предсмертном автопортрете изображен зрелый, много испытавший человек. Глаза полны решимости, силы, мысли, скорби. Он подобен Достоевскому наедине с чистым листом. Он забрасывает за плечо немецкую пивную кружку с орлом – прощание славянина с валькириями. Фон красный – там, за спиной, еще горит пожар. Но на лицо уже падает белый, светлый луч. Художник переполнен творческими силами, он идет к истине и свету...
Таким принял его Господь".

А вот кусочек из начала статьи.

Он родился 3 сентября 1942 года в оккупированном Майкопе, который через
полгода освободили. Удивительным образом этот первый год жизни – под знаком
свастики! – отразится потом в творчестве.

Вдруг через четверть века Васильев примется истово изображать персонажей германской мифологии – зигфридов, нибелунгов, валькирий с присущей им символикой. Холодные мертвящие взгляды серо-голубых бесчувственных глаз. Сверхчеловеки, в которых уже нет человеческого. Орлы, соколы, дымы, пожары... Художник словно заболел всем этим в какой-то особый период своей жизни. Словно в его собственное сознание буквально вторглись орды фашистских варваров. И даже автопортрет 1968 года на фоне статуи Марса являет нам образ почти нацистский – военная рубашка, галстук, леденящий взор, сжатые бледные губы. Истинный ариец!

А потом – освобождение. В 1970 году написан «Витязь». Композиционно здесь все еще оттуда – из германского цикла. Но здесь суровость Спаса Ярое Око, а не бога Одина. Под картиной
«Витязь» можно было бы начертать: «Александр Невский».
Год спустя появляется «Валькирия над сраженным воином». Северное небо,
светящийся снег, поверженный завоеватель... Рогатый шлем свалился с головы незваного пришельца, и ветер шевелит мертвые легкие волосы
белокурой бестии...
Все. Захватчик повержен. И в жизни Константина Васильева наступил лучший период, самый мощный. Он находит то редкое и драгоценное тепло,
которое мы так любим в нашей северной природе, когда сквозь мрачное, черно-синее небо вдруг прорвется луч солнца и вмиг затеплится краешек
поля, как, скажем, на картине «Деревня Васюткино».

Пейзажи Васильева – «Излучина», «Заброшенная мельница», «Облако», «У тихой воды»,
«Часовня», «Марийская деревня», «Дорога в Лаишево», «Ночь над Волгой» – несомненные шедевры. А взять его «Море»? А «Шторм»? Казалось
бы, как можно соревноваться в изображении моря с Айвазовским? Но Васильев в двух картинах показывает, что может превзойти классических маринистов.

Он радостно пробует себя во всем. Если он пишет жанровую картину, то подарит нам на ней такой пейзаж, что трудно понять, что для него важнее на полотне – сюжет или природа, как в его излюбленной теме «Рождение Дуная», которой он посвятил несколько работ.
Васильев не позер, не делатель своего великого имени, не откормленный придворный маляр, для которого все равно кого живописать – Валентина Распутина или Собчака, маршала Жукова или какого-нибудь олигарха... Для Васильева было дико изображать из себя художника". и т.д.


Есть и такой взгляд на творчество Васильева.