[Ardens]

А.Ваджра "Украина,которой не было"

В моем паспорте гражданина СССР в графе «национальность» стояло лаконичное –
«украинец». Аналогичным образом данная графа была заполнена и в главном документе
моих родителей, а также дедушек и бабушек. Во времена советской власти мы все офи-
циально числились «украинцами». И это касалось не только моей семьи, но и миллионов
людей, родившихся в Стране Советов.

Имело ли тогда для меня какое-то значение, каким образом заполнена «пятая графа»
в моих документах? Скажу честно – ни малейшего. И не только для меня. Именно поэтому
любой советский гражданин мог по собственному усмотрению решить, кто он по нацио-
нальности. Чукча (при желании) мог стать русским, а еврей – белорусом. Данная формаль-
ность ровным счетом ни на что не влияла и по большому счету ничего не значила.
Даже «нечеловеческие страдания» советских евреев (редко тогда называвших себя
евреями), воспетые в многочисленных мемуарах и воспоминаниях мигрантов, скорее были
фактором особой преференции в виде возможности выезда на ПМЖ за кордон, чем реаль-
ной дискриминацией. Во всяком случае, в среде окружавших меня в те годы евреев «нече-
ловеческих страданий» мне рассмотреть не удавалось. Присутствовал у них лишь легкий
налет некой стыдливости в отношении своей идентичности. Как у заик, которые стесняются
своего заикания. И то не у всех. И вспоминали они о том, что они евреи, лишь при желании
покинуть СССР. А так превосходно себя чувствовали и в качестве «русских».
Для русских же, украинцев и белорусов «национальный вопрос» вообще не суще-
ствовал. Все они были новой общностью – советскими гражданами («строителями комму-
низма»). А перед коммунизмом, как и перед Богом, все равны. И если «строитель комму-
низма» обязан был обладать неким набором культурных, профессиональных и моральных
качеств, то национальная графа ничего от человека не требовала. Лично мне ничего не сто-
ило то, что я был «украинцем». Для этого мне не надо было носить вышиванку, плясать
гопак, разговаривать по-украински или, как сейчас, кричать по любому поводу «Слава Укра-
ине!». Моя «пятая графа» тем более не требовала от меня нравственного, культурного, физи-
ческого и интеллектуального напряжения. Моя национальная принадлежность даже не была
национальной идентичностью. Она была лишь пометкой в паспорте. А поэтому я мог быть
кем угодно, а не только «украинцем», выбрав свою личную «национальность» из списка, где
присутствовало более ста двадцати различных вариантов.
Мое равнодушное отношение к собственной «национальной принадлежности» было
легко объяснимо. Как личность я формировался на лучших образцах мировой (а значит,
мультиэтнической) культуры, а окружающих меня людей классифицировал не по нацио-
нальности, а по их нравственным и интеллектуальным качествам. Если человек был откро-
венным подонком или идиотом, идентифицировать его как «своего» я не мог, даже если бы
он был сто раз «украинцем». Реальные человеческие качества были для меня более значи-
мыми, чем «пятая графа». Любая «сука» и любой «даун» автоматически оказывались по ту
сторону моей идентичности, несмотря на совпадение пометок «национальность» в наших
документах. И эта психологическая особенность осталась со мной на всю жизнь.
Именно поэтому, когда в 90-х годах прогрессивно мыслящую молодежь «нэзалэжной»
Украины охватила мода на украинский национализм, я продолжал оставаться абсолютно
равнодушным как к своей пометке в паспорте, так и к «великим идеям», внезапно возвели-
чившим ее до сакральных вершин. Я оставался абсолютно холоден к главным признакам
украинскости: вышиванкам, «ридной мове», Тарасу Шевченко, Стефану Бандере, «героям
УПА», украинской государственности и прочим очень важным для украинской идентично-
сти атрибутам.
А. Ваджра. «Украина, которой не было. Мифология украинской идеологии»
6
Я не находил оснований гордиться своей «пятой графой». Для меня она оставалась
лишь пометкой в паспорте. С таким же успехом я мог гордиться своим полом, местом рож-
дения или любыми другими паспортными данными. Во всем этом я видел лишь факты, но
никак не ценности.
Усугубляло данную ситуацию с моим равнодушием к «святыни» и то, что, не сомнева-
ясь в своем украинском происхождении, тем не менее я впадал в экзистенциональную тоску
от всего украинского. Каким-то странным образом я видел во всей постсоветской украин-
скости некую разновидность погибшей в 1991 году советскости, которая характеризовалась
для меня таким емким сартровским понятием, как «тошнота».
Украинское радио, телевидение, литература, песни, «умные мысли о главном» и про-
чее самым коварным образом навеивали на меня дикое уныние. От всего этого несло газетой
«Правда», докладами ЦК КПСС и пионерско-комсомольскими собраниями, над которыми
я с задней парты жестоко издевался при помощи насмешливых комментариев, вынуждая
рядом сидящих одноклассников давиться в конвульсиях смеха. И лишь классный руководи-
тель орлиным взглядом меня испепеляла за мои «идеологические диверсии». Но в те годы
по стране триумфально шествовала перестройка, и подобные циничные шалости КГБ уже
не интересовали.
А потом рухнул Союз. От 90-х в памяти осталась грязная полка плацкарта, на которой
я по дороге на учебу в Киев был вынужден слушать из вагонного динамика прямую транс-
ляцию «руховского» митинга возле Верховной рады, на котором под ликующие вопли толпы
выступал Вячеслав Черновол.
Тогда я еще не знал, что это было начало эпохи «пятой графы». Теперь уже не только
упадочной, но и кровавой.
К новым веяниям я оказался абсолютно равнодушен. В моих глазах идею всепобежда-
ющей силы национальной принадлежности дискредитировала не только ее тупиковость и
бесплодность, но и интеллектуально-нравственные качества ее носителей. Каким-то удиви-
тельным образом сознательными («свидомыми») украинцами-активистами почему-то ста-
новились либо откровенные подонки, либо законченные идиоты. Причем, как правило, сель-
ского происхождения. В стране произошла резкая смена идей и лозунгов, но их носителями
оставались люди советского психотипа, из которых когда-то состоял партхозактив УССР.
«Горячая вера» в дело Ленина плавно переросла в «горячую веру» в дело Бандеры. Одни
идеологические штампы заменили иными, но при этом сволочи и кретины остались на руко-
водящих постах. Их молодую поросль я имел возможность наблюдать в студенческие годы
в университете. Возникало ощущение дежавю. Мне казалось, что советский режим не умер,
а просто вывернулся на свою «жовто-блакитную» изнанку.
Все это настораживало и изрядно напрягало. Вера в светлый путь национализма у меня
умерла, так и не родившись, в первый день украинской «нэзалэжности», потому что я видел,
как умирал советский режим с его верой в светлый путь коммунизма. Эти пути пролегают в
одной тоталитарной колее. В украинстве я видел лишь пародию на советскость.
Гораздо позже я понял, что одинаковое восприятие мной националистического и ком-
мунистического обществ возникало вследствие их одинаковой фальшивости. В независи-
мой Украине, как и в Советском Союзе, говорили и говорят одно, делали и делают другое,
а думали и думают третье.
Каким-то непонятным образом я чувствовал, что украинскость это лишь симуляция.
Причем симуляция того, чего на самом деле не существует, – симуляция самой себя. Но
любая симуляция неинтересна, если человек чувствует или знает, что перед ним именно
она. В юности я не был знаком с работами Бодрийяра и не знал, что такое «симулякр», но
насколько могу судить сейчас, тогда я ощущал фальшь украинского симулякра.
А. Ваджра. «Украина, которой не было. Мифология украинской идеологии»
7
Эти ощущения были чем-то похожи на переживания главного героя известной кине-
матографической трилогии «Матрица», который жил с ощущением того, что «с этим миром
что-то не так», с ощущением необъяснимым и ускользающим. Точно так же и я прожил не
один год с аналогичным ощущением.
А потом начался период интуитивного поиска. «Красную пилюлю» мне никто не пред-
лагал (да ее и не было), поэтому я сам «на ощупь» принялся разбираться, что именно с этим
миром не так. Моим надежным подспорьем была природная любознательность, а толчком
– «оранжевая революция». В силу своих профессиональных навыков в конце 2004 года я
пришел к выводу о том, что Украина обречена из-за целого ряда субъективных и объектив-
ных причин. Но на тот момент у меня не было понимания причин, по которым успешная
реализация проекта «Украина» была невозможна.
Чтобы восполнить данный пробел, мне пришлось разобрать официальную версию
того, что такое Украина, на составные части, а затем изучить каждый этот компонент с помо-
щью разнообразных источников информации. Прежде всего меня интересовали объектив-
ные факты. И чем больше я их находил, тем четче проступали контуры причин, ведущих
Украину к неминуемой катастрофе. Это было похоже на заглядывание под маску. Посте-
пенно я начинал видеть тщательно скрываемый лик Украины.
Вот тогда-то мои интуитивные ощущения трансформировались в рациональное миро-
воззрение. Для меня это тогда стало чем-то вроде индивидуальной экзистенциональной
катастрофы, заставившей жить на руинах когда-то навязанных моему сознанию мифов, фан-
томов и иллюзий.
Что во всем этом было наиболее болезненным для меня? Наиболее болезненным стало
понимание того, что я не являюсь тем, кем меня принуждает быть эпоха «пятой графы».
Чтобы быть украинцем, мне надо было игнорировать факты. Точнее, моя уже вполне при-
вычная украинскость потребовала от меня наплевать на правду и здравый смысл. Это была
главная жертва, которую я вдруг должен был принести на алтарь своей национальной иден-
тичности. И тут уже было важно не то, кем я себя считаю или называю, а то, кто я такой
по своей сути. Быть украинцем не трудно. Надел вышиванку, заговорил на «мове», вступил
в «Свободу», заорал «Слава героям!», и готово. Трудно себя ломать для того, чтобы быть
как все, зная правду. Ведь в этом случае ты станешь не только «украинцем», но и конченым
мудаком, готовым предать прежде всего самого себя.
Это специфика нашей души. Сделать подлость легко. Тяжело потом жить с этой под-
лостью. Ведь ты все время будешь искать себе оправдания, совершая новые подлости. И что
после этого от тебя останется? Что после этого будет с твоей душой (как бы сказал один мой
знакомый православный батюшка)?
Выбирая между возможностью быть украинцем и возможностью быть свободным
человеком, я выбрал свободу. Но, покинув «Матрицу» украинства, я автоматически стал в
нашем обществе изгоем и «недочеловеком». Жить на Украине и находиться вне «Матрицы»
украинства уже само по себе преступление. Однако вышиванку я так себе и не купил.
Со своим добровольным остракизмом приходилось мириться, но чем сильнее крепла
постсоветская система украинства, тем тотальней она становилась, проникая не только во
все поры государственной и общественной жизни, но и в пространство личной свободы.
Пометка в паспорте, не имевшая для меня никакого значения, вдруг стала превращаться в
некую сверхценность, строго взирающую на тебя с бомбардировочных высот категориче-
ского императива вечно возбужденной толпы «свидомых» украинцев.
Вдруг неожиданно выяснилось, что я (как и в советские времена) – ДОЛЖЕН. Дол-
жен говорить и думать по-украински, должен любить все украинское, должен гордиться
всем украинским, должен быть сознательным украинцем, должен наслаждаться творчеством
Тараса Шевченко, должен бредить идеями Стефана Бандеры, должен ненавидеть Россию и
А. Ваджра. «Украина, которой не было. Мифология украинской идеологии»
8
все русское, должен любить то, что не люблю, и быть тем, чем не являюсь. Иначе говоря,
находясь в симулякре, я должен был симулировать свою «украинскость», как это делали
большинство окружавших меня русских по своей сути людей.
С каждым новым годом «нэзалэжности» сохранение своего личного пространства и
своей индивидуальности превращалось в непростую задачу. Так я с удивлением обнаружил,
что разнообразных «должен» в «свободной», «независимой» и «демократической» Украине
появилось гораздо больше, чем до этого их было в Советском Союзе. А главное, от этих
«должен» невозможно было нигде укрыться.
Пометка «украинец» в моих документах стала важнее меня самого. Внезапно я ока-
зался приложением к «пятой графе», несмотря на то что из паспорта она исчезла. Это вызы-
вало раздражение. А раздражение, в свою очередь, порождало желание установить на под-
оконнике пулемет. На тот момент у меня уже не было ни малейшего сомнения, что рано или
поздно пулеметы в окнах жилых домов появятся. Все шло именно к этому.
Однако я решил идти другим путем. Как давно известно, хорошо сказанное слово –
страшнее пулемета. Тогда я рассуждал, что если меня, мою личную свободу спасла правда,
то она может спасти и других. Убить человека, превращенного в агрессивного зомби, не
сложно. Но это то же самое, что рубить головы Гидре, у которой вместо одной отрублен-
ной вырастают десять новых. Поэтому, как я тогда рассуждал, бить надо не по людям, а по
«Матрице». Только разрушение «Матрицы» может сделать их свободными. Человеческая
свобода в душах людей. Помоги душе человека стать свободной, и он сам разрушит любой
концлагерь. В том числе и тот, которым стала нынешняя Украина.
Именно поэтому в марте 2007 года на страницах одного из российских сетевых изда-
ний появился текст первой моей беседы с его главным редактором, посвященной украинской
тематике. Всего вышло шесть бесед. Заключительная была опубликована в июле 2008 года.
С учетом того, что мои рассуждения и выводы не просто полностью противоречили
привычным стереотипам об Украине и украинцах, а ломали их до основания, я сознательно
снабдил весь используемый мною в беседах фактаж источниками, из которых я его взял. Это
позволяло каждому читателю самостоятельно проверить любой приводимый мной факт, а
мне – отсылать всех заядлых спорщиков к тому, с чем спорить может только идиот.
Судя по всему, мои факты, аргументы и логика были достаточно убедительными, так
как по Сети тексты бесед распространялись со скоростью степного пожара, вызывая в душах
одних людей благодарность, а в душах других – ненависть. Многие комментаторы не иначе
как «скандальными» их не называли. Однако, несмотря на разразившуюся вокруг них бурю
эмоций, опровергнуть приводимые мной факты и вытекающие из них выводы никто из «пра-
вильных украинцев» так и не смог. Украинские интеллектуалы предпочитали беседы игно-
рировать. Замалчивание – наиболее оптимальная реакция в Украине на неуместную правду.
Впрочем, сдается мне, что мои труды были не напрасными.

Андрей Ваджра
Киев. Октябрь 2014