[Владимир Чернявский]

Три тысячи казанцев на выставке Николая Рериха – это много или мало?

Для города — это много, для Рериха — маловато

Выставка работ знаменитого художника в ГМИИ РТ, официально открывшаяся еще в первой половине сентября, вызвала интерес пока еще, увы, недостаточный, почти за полтора месяца работы ее посетили около 3 тыс. человек. После визита в музей Елены Черемных у нашей столичной коллеги сложилось впечатление, что 140-летие Николая Константиновича Рериха (1874 - 1947) для местного культурного сообщества проходит стороной, хотя поводы для любопытства к работам и жизни этого художника экспозиция предоставляет немалые. Своими размышлениями об увиденном автор «БИЗНЕС Online» делится с читателями нашей газеты.

СВОЕ И ПРИВОЗНОЕ

Достаточно сказать, что из 82 выставленных полотен два являются собственностью ГМИИ РТ, куда они попали из частных коллекций, в частности, от одного из подзабытых представителей казанского Серебряного века Александра Мантеля — критика, издателя, писателя и, разумеется, художника. С этих двух работ из собственных фондов музея выставка и начинается. Остальные 80 картин приехали в Казань из Русского музея (Санкт-Петербург), где еще в апреле приуроченная к 140-летию экспозиция представила Николая Рериха в максимально обозримой — по творческим вехам, тематике и, естественно, по количеству материала — полноте: порядка 300 картин.



Впрочем, и четвертая часть санкт-петербургской «рерихианы» в качестве поволжской гостьи дает представление об объеме рериховского творчества, об этапе его становления с узнаваемыми васнецовско-поленовскими мотивами, о постепенном уходе от теплой зелено-коричневой гаммы «земного» в полумистическую сине-желто-фиолетовую поэтику «горнего» и «вышнего». А по сути — складывается в рассказ то ли об утрате «мирискуснических» корней, то ли о необыкновенном их изводе в ту «восточность», за которой все теплое и родное сперва словно выжжено синим огнем тибетских откровений, а потом выбелено какой-то седой неразличимостью природного и человеческого с неродным и надличным. За всем этим угадываются настигшие художника мудрость, старость, ностальгия, питаемые желанием зрачка, привыкшего к пространствам, воздуху и вышине, запечатлевать все эти горние горизонты, гряды вершин, снега и небеса. На поздних работах Рериха видна Жизнь, где не видно человека. Но он есть. За мольбертом.

ЖИЗНЬ КАК ПУТЬ

Одному из главных русско-советских путешествующих живописцев свойственно странное слияние понятий «биографического как движения» и «творческого как остановленности». По ходу выставки, где-то к третьему залу вдруг становится совершенно ясно, что вот его кисть нашла себя в пульсирующем переходе от желтого свечения ореолов над головами персонажей к сине-фиолетовому фону-воздуху. И вот от работы к работе Рерих сгущает, уплотняет этот цветовой «пульс», который экскурсоводы объясняют «чувством тревоги, настигшим художника и провидца в преддверии Второй мировой войны». С одной стороны, верно, с другой — наивно. Предчувствие вселенских катастроф — весьма расхожее преломление темы «всевидения» этого художника. Как будто всевидение равно всеведению.
С властью у Рериха были отношения то любовные, то натянутые. Но рука его нуждалась в холсте и кисти постоянно — так голодный нуждается в хлебе. Известен факт, что на одном из тибетских перевалов рериховскую экспедицию на несколько дней задержала таможня, и он рисовал при температуре чуть ли не минус 60. Очевидно, что ремесло, профессия, точка зрения для него были важнее прочих обстоятельств. Рерих и руководствовался ими, сквозь них постигая то, что будет приписано ему искусствоведами как «сокровенное знание».



Кстати, об искусствоведении: знающие люди утверждают, что никуда оно особо не двинулось в отношении Рериха, толкуемого уникумом, возникшим на стыке мистики, религии и всяких чудотворностей. Но так ли оно? Ведь были и Елена Блаватская, повернутая к мистическому Востоку лицом, и Александр Скрябин, в идее своей мистериальности от Востока вовсе не так уж и зависимый. А еще был Лев Толстой, который, с одной стороны, изучал буддизм, а с другой — высмеивал «встречи с духами» и прочее «столоверчение» в своей пьесе «Плоды просвещения». Странно, что на живопись Рериха либо глядят глазами эпохи, его породившей, но едва ли его сформировавшей, либо глазами сегодняшних «Встреч с экстрасенсами», т.е. с позиции пожирателей всякой телевизионной белиберды. А все гораздо проще. Взгляните на художника изнутри его персонального пути. Почувствуйте в нем нормального человека, а не Заратустру. Это интереснее той же конкретикой, какая открывается, скажем, в повести Николая Лескова «Запечатленный ангел» о судьбе простого иконописца и какого-то невероятного в своей просветленности человека.

ГАДАНИЕ НА ЯИЧНОМ ЖЕЛТКЕ

Живописуя тибетские снега и солнце, Рерих использовал метод русской иконописи, краски которой — из яичного желтка с минералами — на иконах покрыты лаком. Рериховские сияния и свечения тоже обязаны яичному желтку, только в отсутствии лака: на тибетском морозе лак трескался, тогда как «яичный» слой застывал ровно, не теряя при этом какой-то фактурной наполненности жизнью со словно втертыми в краску усилиями человека. И на картинах человеки. Да какие! Православные святые Борис и Глеб героями восточного эпоса плывут на ладье в фиолетовой ночи. Славянское войско куда-то собирается в предрассветной сини. Красиво до одури. И до энергетического переедания ярко. А потом все это словно разрежается. В последних залах экспозиции — бело-голубые горы, зарисованные с какой-то вершинной точки. И много-много неба, поднимаясь к которому Рерих не растерял русского сказочного чувства, которое словно передоверил не по-русски отстраненной природе запечатлеваемого.
Шанс увидеть все это у желающих есть: в Казани выставка Рериха продлится до 24 ноября. То, что в первой половине ее работы выставку посмотрели более 3 тыс. человек, — для Казани хороший показатель. Вот только достаточен ли он, если выручкой за билеты ГМИИ РТ должен расплатиться за полученные у минкульта РТ на организацию и перевоз экспозиции 1,5 млн. рублей? Кстати, развеской работ в залах ГМИИ занимались местные, а не петербургские специалисты и, надо признать, справились превосходно. Что же касается Русского музея Петербурга, во всей этой истории он видится надежным и даже щедрым партнером ГМИИ РТ. Не всякий музей согласится на перевозку из своих фондов 80 картин.
Сотрудничество главного татарстанского музея изобразительных искусств с Русским музеем началось в 2008 году, когда на Волгу с Невы привезли выставку Архипа Куинджи. Теперь — Рерих. На очереди, если удастся осуществить, проект выставки Зинаиды Серебряковой, а потом — Ивана Айвазовского. Да, все привозимые художники, как говорится, популярны в народе. Дело в том, что, нацеливаясь на проверенных и узнаваемых авторов, дирекция ГМИИ РТ тем самым поднимает самооценку казанских зрителей как людей знающих и любящих классику живописи. За такие авансы стоило бы отблагодарить музей большей активностью, тем более что откровенно сильных художественных впечатлений посетителям выставки не избежать.







Источник