[Людмила Матвеева]

Сказка, похожая на правду




1

Весна, такая долгожданная, наконец, наступила. В горах начал таять снег и в долину устремились ручьи; они собирались в бурные потоки и неслись вниз с восторгом подхватывая камни, ветки, упавшие деревья. Воздух, напоённый весенней свежестью, от которой в душе поднималась волна ликующей радости и предчувствия чего-то особенного, мягкими волнами катился по лицу Земли, собирая её ароматы и разнося их во все концы.
Герман стал чаще бывать в саду. Его вывозили в инвалидной коляске на террасу, которая была хорошо защищена от ветра, и оставляли одного: он уже привык к своему одиночеству и даже полюбил его. Два года назад, получив под колесами автомобиля тяжелую травму позвоночника, Герман потерял способность двигаться. Сверстники очень скоро забыли о нём, - такое часто случается среди людей, - но даже это забвение выносить было легче, чем неловкое молчание тех редких посетителей, которые отваживались навестить его. Все знали, что его ждет полная неподвижность, и, стараясь избегать этой темы, делали вид , будто в его жизни не произошло ничего такого, что могло сделать существование любого человека тусклым и бессмысленным. Общение получалось неестественным, мучительным для всех, и, в конце концов, сошло нанет.
Прогретый солнцем горный ветер играл с прядями светлых волос и Герман, закрыв глаза, с удовольствием подставил Солнцу своё лицо. Но вот ресницы сомкнутых век стали подрагивать, прикрывая зрачок прищуренных глаз, - Герман пытался разглядеть солнечный диск. Прошла минута, другая, глаза больше не могли выносить интенсивность солнечного света и первоначальное, привычное восприятие солнца стало меняться. Мировое светило казалось ему огромным пылающим глазом, но свет его огня был не жёлтым, и не красным, а серебристым, серо-синим, и напоминало гигантский ртутный шар, окаймлённый развевающимися огненными полотнищами. Вдруг, на том месте, где находилось Солнце, образовалась пустота, словно отрылось круглое окно в небесном шатре, затем она плавно преобразовалась в начало какого-то туннеля в бушующем океане огня. По стенам этого туннеля, как по спирали, сжатой с невероятной силой, с огромной скоростью неслись светящиеся предметы, похожие на шаровые молнии. Их было так много, что казалось, будто сам туннель образован ими, несущимися в пространстве. Герман почувствовал, как его стало будто в воронку затягивать в этот туннель, еще мгновение и он исчезнет в нём в след за мириадами светящихся точек, став одной из них… -Может быть это – место перехода в какой-то другой мир , - пронеслась в голове Германа нелепая мысль, разрушив фантастическую картину. – Почему бы и нет? – Продолжал размышлять он. -Не может же быть, чтобы в бесконечной Вселенной наш мир был единственным, - это была бы тогда не Вселенная. Это было бы столь же нелепо, как если бы на всей Земле существовал только один человек, - какой смысл в его одиночном существовании? Кого ему любить, или даже ненавидеть? Как ему в пустом мире стать КАКИМ –ТО , если НИКТО не поможет ему в этом? Человек без качеств – человек без лица, и уже поэтому не может быть человеком; это скорее кусок первозданной глины, который будет бесформенным до тех пор, пока не займёт некую позицию, не примет характерные очертания.- Но тут же в его голове сам собой возник другой вопрос: -А чем отличается этот другой, предполагаемый мир, от нашего? Почему в него надо проникать по туннелю, причем в форме энергетического сгустка? -Может быть разница заключается в скорости движения времени?- предположил он. -Ведь физическое тело человека в состоянии выносить нагрузки до определённого предела, превышение их вызывает разрушение организма…-
Герману никогда раньше не приходило в голову ничего подобного. Все изменилось после аварии. Мысли его все чаще касались вопросов, которые, так или иначе, были связаны с тайной происхождения жизни, а в след за этим вопросом выстраивалось множество других. Зародилась жизнь сама собой, или, все-таки, была занесена с других планет? – вторая версия ему нравилась больше потому, что раздвигала горизонты, отрывала его мысль и чувства не только от инвалидной коляски, но и от Земли.
2
Утро. Едва-едва показалось Солнце, залив вершины гор ослепительным светом. Мириады искр вспыхнули живыми бриллиантами, отражаясь в крупных каплях росы. Засвистели радостно птицы, - никто в природе не встречает Солнце с таким восторгом, как эти, никогда не унывающие, отважные покорители поднебесья.
Весна плавно переходила в лето. Уже отцвели нарциссы и тюльпаны в саду и на склонах гор, успела подрасти молодая трава. Горные потоки талых снегов несли в долину свежесть вершин. Кое-где, падая с высоты, шумели небольшие водопады, орошая водяной пылью землю и камни. Герман любил это время дня. Утро всегда вызывало в его душе восторженный подъём душевных сил, словно пара невидимых крыльев уносила его прочь от земли. Где-то совсем в другом мире пребывал он в эти минуты, потеряв ощущение времени и даже ощущение собственного тела. В эти исключительные минуты он был счастлив. Ограниченность движения не могла не угнетать, но открыв для себя способ достижения свободы, Герман стал сознательно погружаться сознанием в это состояние, и воображение уносило его далеко-далеко. Мечта несла его на своих крыльях легко и с невероятной скоростью, всё новые и новые картины представали его взору. В этом, отличном от привычного земного, мире он и сам был другим. С души и тела сваливались тяжкие кандалы, будто многолетний узник из заточения, выходил он из своей скорлупы и духовная эйфория заливала его существо…
-Здравствуй, - неожиданно услышал он за спиной и обернулся. Совершенно невероятно, но это была девочка. –Откуда она здесь?- пронеслось в его голове, - это мой мир, как она тут оказалась?
-Так же, как ты, - словно прочитала его мысли девчушка.
-Ты хочешь сказать, что ты тоже…-он замолк, не решаясь закончить свою мысль.
-Да, ты прав: я тоже тяжело больна и только мечта помогает мне жить.
-Значит, мы с тобой друзья по несчастью, - с грустью сказал Герман. Девочка пристально посмотрела ему в глаза и он онемел, -Совершенно точно я уже где-то видел эти глаза,- подумал он, и у него заныло глубоко внутри. Тяжкое предчувствие сдавило сердце, состояние эйфории улетучилось подобно растворившемуся облаку, а вместе с ней и весь фантастический мир с девочкой.
- Герман! Герман!- шлепала по щекам сына до смерти перепуганная Алла Васильевна.- Да очнись же ты!- трясла она его за плечи. –Господи Боже,- тяжело перевела она дух, медленно опускаясь на ступеньку террасы, едва он открыл глаза.
-Ты опять потерял сознание.- От страха Алла Васильевна сама была на грани обморока. Руки дрожали. Подташнивало. - Придётся возвращаться домой, сказала она.- Необходимо повторить обследование.- Алла Васильевна, овладев собой, поднялась и обняла сына. Страх день и ночь не давал ей покоя, а участившиеся обмороки сводили её с ума.
-Мама, я не терял сознание,- ответил ей Герман.- Просто я был далеко отсюда, понимаешь… - запнулся он, подбирая слова.
-Нет, не понимаю,- возразила Алла Васильевна.- Я видела своими глазами, что ты был без сознания, я еле-еле привела тебя в чувство! –Она с трудом сдерживала истерику. Уже два года Алла Васильевна неотлучно была рядом с сыном. Приговор врачей подкосил её силы, но не убил веру. Она не только не хотела смириться с их заключением, но добивалась всё новых и новых обследований, надеясь найти самую малую возможность поставить его на ноги. Интуиция подсказывала ей, что решение этой задачи совсем рядом. Это чувство мучило её круглые сутки. Ей казалось, что каждый прошедший день уносит эту возможность и завтра будет поздно.- Сейчас же еду на вокзал, надеюсь, что мы сможем уехать уже на этой неделе… Хотя очень жаль, здесь такой прекрасный для тебя климат…- Ей действительно было жаль. Предстояло преодолеть все сложности и неудобства, связанные с ограниченностью движения, словом всё, что было просто и естественно для здоровых людей, и так мучительно для них.
-И всё же я не терял сознание, мама,- воспользовался паузой Герман.- Наоборот, я был как никогда в самом ясном состоянии сознания. Но это какое-то другое сознание, оно имеет способность не только мыслить, но и действовать. Может быть это то, что люди называют душой?- и Герман рассказал матери всё, что с ним произошло.
Алла Васильевна слушала сына и недоумевала.- Что это, фантазии больного ребенка, который пытается компенсировать свои утраченные возможности таким способом, или, всё-таки, в этом есть что-то такое, с чем ей не приходилось сталкиваться?


3
Алла Васильевна со стаканом молока в руке стояла за спиной сына и внимательно рассматривала его рисунок. Черноволосая девочка в платьице василькового цвета как бы парила в воздухе. Что-то кольнуло её в сердце, рука задрожала и молоко чуть было не расплескалось. Она сделала шаг вперёд, - Хочешь молока,- спросила она сына дрогнувшим голосом, и нетвердой рукой передала ему стакан, чувствуя дурноту и противную испарину на лбу.
-Это кто?- спросила она, но догадка уже опередила ответ сына.
-Это та девочка, про которую я тебе говорил.
-А почему она парит в воздухе?
-Потому что Там,- сделал ударение на последнем слове Герман,- можно и ходить, и летать по желанию. Тело не имеет такого веса, как здесь. С помощью мысли можно переноситься куда угодно в одно мгновение.
-Где это Там? Это какое-то конкретное место на Земле?
-И да, и нет. Это вроде бы и Земля, но в тоже время – это другое состояние Земли. Мне кажется, что это зависит от нашего сознания. Этот другой мир – всего лишь другое состояние нашего ума.
-Ты хочешь сказать, что сознание открывает человеку путь в другой мир? Но тогда я тоже могла бы там быть, но я всё ещё здесь.
-А ты помнишь притчу про птичку?
-Что-то не припоминаю…
-Ну как же, мама. Нам её рассказывал Виктор Петрович, помнишь, в палате, после операции. Ты тогда ещё разбила свои очки, уронив их на пол.
-Очки помню, а притчу – нет, силилась вспомнить Алла Васильевна. -Да и не удивительно, я сама тогда была в таком состоянии, страшно вспомнить.- Аллу Васильевну передёрнуло, словно по ней пропустили разряд электрического тока.- Тогда ведь помимо больницы, нам с отцом ещё и в суде приходилось бывать. Водитель, который сбил тебя и уехал, долго не хотел признавать свою вину, потому что не было свидетелей происшедшего. Но его вина была доказана экспертизой и , в конце концов, он сознался,а когда ему зачитали обвинительный приговор, вдруг заплакал, и стал просить у нас прощения. Честно говоря, очень тяжело это вспоминать… Ну, так что же это за притча?

-Да это даже не притча, а так, наверно, больше загадка,- допивая молоко, сказал Герман.- Что должна сделать птичка, прежде чем взлететь?- спросил он Аллу Васильевну.
-А что она должна сделать?- машинально переспросила мама.
-Ну подумай, это же загадка!- улыбнулся Герман.
-Может быть, поесть?- неуверенно предположила Алла Васильевна.
-Это не обязательно, ты же сама не всегда ешь, прежде чем что-то сделать.
-Ну, тогда может быть, почистить перья, чтобы крылья не подвели в полёте,- выдвинула следующее предположение мама.
-Это было бы полезно, но не обязательно, ведь человек, умеющий плавать, например, будет плыть даже с немытыми руками, верно?
-Ты прав, - озадачилась Алла Васильевна. -Должна признаться, что я в растерянности, – смущённо проговорила она.- Ладно, сдаюсь, на милость победителя, открывай свою тайну, я сгораю от любопытства!- воскликнула она, потрепав сына по волосам.
-Птичка прежде чем взлететь, должна захотеть этого,- медленно проговорил Герман.- Просто захотеть, и ничего больше. Понимаешь?..
Алла Васильевна оторопела от простоты ответа. На какой-то момент она даже разозлилась на себя за несообразительность.
-Да-а-а,- протянула она, - правильно кто-то сказал, что всё гениальное – просто, и оно всегда лежит на виду. Хотела бы я знать, что в нас есть такое, что мешает нам всем быть гениями?
-Лень,- коротко ответил Герман.- Лень и сомнение в своих собственных силах. Я это знаю потому, что я инвалид по своей собственной воле.
-Что за глупости ты говоришь,- всплеснула руками Алла Васильевна.- Ты сам, что ли, под колёса пьяного водителя прыгнул?!
-Я не это имею ввиду, мама.
-А что?- Алла Васильевна еле сдерживала слёзы.
-Лень и сомнение заставляют меня сидеть в инвалидной коляске, но я знаю, что могу изменить это, и ничего не делаю для этого. Птичка должна захотеть взлететь…

4
-Я рада тебя видеть снова. Может быть ты не уйдёшь сегодня так быстро.
Герман обрадовался, снова увидев маленькую незнакомку. На ней было всё тоже васильковое платье, а чёрные, отливающие синевой волосы, стянуты на затылке розовой лентой.
-Я тоже рад,- слегка смущаясь сказал он.
-Мне кажется, ты хочешь спросить, как меня зовут,- с улыбкой сказала она.- Дума,- протянула девочка ему свою ладошку.- Меня зовут Дума. А как зовут теперь тебя?
-Герман . Но почему ты говоришь «теперь»? Разве у меня было когда-то другое имя?
-Да. Много разных имён.
-Я что-то не всё понимаю, или вообще ничего не понимаю,- с недоумением уставился Герман на Думу.
-Не понимаешь потому, твоё сердце ещё не пробудилось полностью. Когда ты вспомнишь всё,- на этих словах Дума осеклась, но собравшись с духом продолжила,- тогда тебе будет всё понятно.
-Ну, знаешь!- Вспылил Герман, размахивая руками,- я не страдаю провалами в памяти, я помню себя с трёх лет, я даже помню, как шла операция, когда меня сбила машина! Я помню её так, будто сам себя оперировал, потому что висел где-то под потолком и всё видел!
-Ты действительно всё это хорошо помнишь,- согласилась с ним Дума, подчеркнув слово «это», - Но скажи мне, если можешь, где ты был до того, как родился?
Это был удар под дых. От неожиданности у Германа замерло дыхание. Он, с выражением полной растерянности на лице, смотрел в спокойные, полные глубокой синевы, глаза Думы, ждущей ответа, которого у него не было. Уязвлённое самолюбие тяжёлым вихрем закручивалось в его душе; не желая признать своё незнание, он, в запальчивости, сказал первое, что пришло на ум.
-Если меня не было, значит нигде не было.
-Тогда откуда ты взялся, если тебя нигде не было?
-В школе нам на уроке анатомии объяснили, что человек зарождается из соединения двух клеток, мужской и женской и в организме матери развивается до момента своего рождения.
-Тогда скажи мне: Ты - это тот мальчик, который сейчас спит в своем кресле, или тот, который со мной сейчас разговаривает?
-Что за вопрос! Конечно я – это я, который говорю с тобой, ведь тело моё спит и говорить не может.
-Вот видишь, ты сам сказал: моё тело спит и говорить не может. Значит тело не есть ты, и ты не есть тело. Согласен?
-Допустим,- продолжал ершиться, задетый за самолюбие Герман, всё больше понимая, что эта, маленькая с виду, девочка в чём-то гораздо старше его.
-Так где же ты был до того, как родиться в теле, которое ты сейчас так легко оставил?
-Может быть, здесь?- нетвёрдым голосом проговорил Герман, заранее ожидая от Думы нового подвоха. Но девочка улыбнулась ему так, словно он открыл неизвестный закон Природы.
-Может быть,- между тем уклончиво ответила она. У каждого человека есть своя собственная небесная Родина. Поэтому большинство людей так любят смотреть на звёзды.
-Ты хочешь сказать, что мы пришли на Землю с других планет? Но ведь до сих пор ещё нигде не обнаружили признаков разумной жизни!
-Это не доказательство того, что эта жизнь не существует. Разум может существовать и действовать в самых разных формах, ведь ты сейчас оставил своё тяжёлое тело в том измерении, а здесь находишься в теле с более тонкой структурой. Разве ты не ощущаешь насколько оно легче, тоньше того, которое спит? Разве ты не имеешь возможность переноситься с невероятной скоростью куда угодно. Смог бы ты это сделать там, в более грубой материи?
-Нет. Я кажется, начинаю понимать… И странно, что я не понял этого раньше. Ведь я сам говорил, что другое состояние сознания даёт возможность находиться в других условиях и иметь другие возможности. Значит, на других планетах, на которых ещё не обнаружили жизнь, она протекает в другой форме жизни, а точнее в другом состоянии сознания! –Это открытие потрясло его, ведь из этого следовало, что человек в своём сознании может перемешаться в Космосе, как рыба в воде! У Германа захватило дух, он восторженными глазами смотрел на Думу, а девочка продолжала улыбаться ему, но в её улыбке таилась какая-то грусть.
-Ты почти прав,- сказала она ему.- Это было бы так, если бы мы сами не ограничили свою свободу.- Дума смотрела на него так, как смотрят на человека, которому нужно сказать что-то такое, что сказать невыносимо тяжело.
-Ты имеешь ввиду мою болезнь?
-Нет, я имею ввиду наши поступки, которые имеют такие тягостные последствия. Там, на Земле, у меня тяжёлый врождённый порок сердца. Я не могу многое из того, что можно девочкам моего возраста. И я, так же как ты, переношу своё сознание в этот мир, чтобы хоть здесь, на короткое время, почувствовать себя здоровой.
-О каких поступках ты говоришь?
Дума смотрела на Германа ласковыми глазами, полными печали. Её ладошки сжимали его руку, она силилась что-то сказать, но не решалась. Наконец, собравшись с духом, она проговорила:
-Пришла пора тебе всё вспомнить. Надеюсь ты простишь меня также, как я давно простила тебя. Много веков мы ждали этого дня, чтобы исправить то, за что теперь несём наказание.
-О каких веках ты говоришь,- занервничал Герман. Он всегда раздражался, когда не понимал чего-то.
-Мы не первый раз с тобой родились, и наша жизнь далеко не единственная. Их было огромное количество и в каждой мы совершали и хорошие и плохие поступки. В Космосе есть закон, по которому добро порождает добро, а зло порождает только зло. И все эти порождения возвращаются только к своему породителю. То есть кто посеял, тот и пожал, и что посеял, то и пожал.- У Германа холодок пробежал по спине. Он начинал догадываться к чему ведут рассуждения Думы. Но тайна, которая отсвечивалась в её словах, уже запала в его сознание и требовала огласки.
-Я, кажется, начинаю понимать,- сказал он. -Ты знаешь то, чего я или не знаю, или не помню.
-Не помнишь,- уточнила Дума. –Ты готов принять то, что может быть невыносимо тяжело, но без чего смысл твоей жизни останется запечатанным, и ты так и не сможешь понять зачем живёшь, а самое главное, - почему живёшь так, а не иначе?
Инстинктивно Герман чувствовал, что должен принять чрезвычайно важное решение, но страх, вдруг сковавший его, мешал собраться. Дума напряжённо ждала. Герман почувствовал, что его сознание начинает колебаться и заволакиваться туманной дымкой, но вдруг, в самый последний момент, когда, казалось, он уже покинул свою юную собеседницу, яркая вспышка, словно молния пронзила его, и Дума, удерживавшая его за руку, сказала:
-Это наша единственная возможность исправить свою судьбу. Решай.
Герман, который почувствовал неожиданный и мощный прилив сил, уже не сомневался. Всякое незнание чего-либо только возбуждало в нём желание знать и это его личное свойство разгорелось сейчас с невероятной силой.
-Я готов, Дума,- твёрдо сказал он.- Что бы не ждало меня за порогом этой тайны, я принимаю всё. Что я должен делать?
-Следовать за мной,- последовал ответ Думы.

5
По беспорядочно расположенным улицам и переулкам древнего Рима сновали его жители, занятые своими обыденными делами. Большей частью улицы были узки и извилисты. Болотистая местность, на которой основался Рим, делала эти улицы непроходимыми, на некоторых из них грязь доходила до колен. По этим грязевым потокам состоятельные патриции перемещались на носилках, которые несли носильщики. Господин, с важностью возлежащий на шёлковых подушках, мог без помех спать, или читать. Нижняя часть Рима, лежащая в долине между семью холмами, была заселена рабочим людом, ремесленниками и торговцами. Центром одной из низин, лежащей между холмами, был Форум, от которого во все стороны расходились улицы. Сам Форум окаймлялся торговыми рядами; по южной его стороне тянулись Старые лавки, а по северной – Новые. Но торговля была развита так широко, что торговые лавки тянулись и по простым улицам. В толчее и гвалте, перекрикивая друг друга, торговцы нахваливали свой товар. Жизнь рынка кипела бурно. Золотые вещи и драгоценные камни, цветы и фрукты, сандалии и туники, дичь и товары из железа, книги и колбасы, вино и масло… Изобилие товаров могло удовлетворить любой самый изысканный вкус римской знати.
От храма Ларов через Форум проходила Священная Дорога, которая соединяла его с Капитолием – одним из семи холмов, на которых проживала римская знать. Это был единственный доступный путь для повозок. Для пешеходов были построены лестницы, которые могли насчитывать немалое количество ступеней.
Со времён основания Рима прошло уже много столетий. Население его разрослось, найти место для постройки дома стало почти невозможно. Фалия с маленькой дочкой жили в жалкой лачуге на Этрусской улице, доставшейся ей в наследство от отца. Когда-то вся улица была заселена семьями этрусских мастеров, которые построили храм Юпитера Капитолийского.
Очень рано Фалия осталась без родителей. Отец погиб на строительстве храма, когда на телеге, перевозившей доски, подломилась ось и вся тяжесть посыпавшихся досок обрушилась на него. Мать же она не помнила вовсе. Нужда вынудила Фалию рано выйти замуж, но несчастья упорно преследовали молодую женщину: через семь лет муж умер от малярии, оставив её с маленькой дочерью на руках.
Единственным средством их существования были циновки, которые они плели из камыша, благо недостатка в нём не было, - болотистые низины густо поросли этим растением. Продажа циновок, - от постоянного плетения которых руки Фалии и юной Домиции стали грубыми и шершавыми, часто трескались и кровоточили, давала ровно столько средств, чтобы на столе была бобовая похлёбка и хлеб.
Фалия выбивалась из сил. Ветхая лачуга приходила в окончательную негодность, болотная сырость разрушала и жильё, и его обитателей. Здоровье Фалии стало ухудшаться, и очень скоро туберкулёз сделал её совсем немощной. Страшный кашель, раздирающий лёгкие, не давал ей покоя ни днём, ни ночью. Всё чаще горлом шла кровь, но она тщательно скрывала это от Домиции, не желая расстраивать её. Прошедшая ночь была особенно тяжёлой, - Фалия не смогла сомкнуть глаз. Истерзанная и обессиленная, она, тихо передвигалась по лачуге, с трудом переводя хриплое дыхание. Серый, как и вся её жизнь, рассвет просочился в отверстие в крыше. Пора было собираться на рынок. Стопа готовых циновок лежала у входа в жилище.
В углу, который был завешен серой холстиной, зашевелилась Домиция.
-Мама, ты опять не спала всю ночь? – Спросила она, откинув занавес тонкой рукой. -Может тебе не стоит ходить сегодня на рынок, я справлюсь сама. Смотри, опять идёт противный дождь, ты снова промокнешь.
-Ты не можешь торговать одна, - возразила ей Фалия.- Посмотри, какая ты красавица, много найдётся охотников на такой цветок.
-Я сумею постоять за себя, - горячо возразила ей девушка.- Нож моего отца всегда при мне.
-О, Боги! – взмолилась Фалия, сокрушённо качая головой.- За что вы так немилосердны к нам? Чем мы вас прогневили? Или я не жертвовала на Храм от своей бедности последнее?.. – Тяжко вздыхая она дрожащей рукой налила молока в глиняные плошки. После скудного завтрака мать и дочь, нагруженные циновками, отправились на рынок.
-Эй, Фалия, ты всё ещё таскаешь свои старые кости под небом?
-Домиция, Домиция, куда же ты,? Иди ко мне, я покажу тебе, на что способен римский солдат!
Грубые выкрики со всех сторон преследовали их, пока они добирались до рынка. У Фалии уже не было сил что либо отвечать обидчикам, а Домиция только яростно сверкала глазами, крепко сжимая рукоятку ножа, спрятанного в складках платья.
Холодный дождь лился весь день. Их место было на самом углу, где Священная Дорога вливалась в рыночную площадь, и покупатели не задерживались около них .Торговля шла плохо, продали всего одну циновку. На вырученные деньги купили немного хлеба, да и тот тут же съели. Пора было собираться домой. Циновки отсырели и стали ещё тяжелее, а у Фалии опять пошла горлом кровь. На этот раз она не смогла этого скрыть, и Домиция, перепуганная до смерти, оторвала кусок ткани от своей юбки, чтобы было чем утереть окровавленное лицо матери. Соседи-торгаши пугливо стали закрывать свои лавки, брезгливо косясь на мертвенно-бледную Фалию.
Приступ прошёл так же неожиданно, как и начался. Но Фалия понимала, что конец близится. Сердце её сжимал ужас того, что её Домиция, такая чистая и нежная, останется без всякой защиты и помощи. Она молила своих богов даровать ей ещё хотя бы лет пять жизни, чтобы она могла быть рядом с дочерью до тех пор, как она повзрослеет, а там, - да будут милостивы боги к её невинной девочке! – она выйдет замуж, и тогда Фалия спокойно покинет этот мир.
Но боги рассудили иначе.
Фалия попросила пить, и Домиция пошла за водой. По Священной Дороге на уже пустеющую торговую площадь на всём скаку летела повозка, запряжённая парой лошадей. Она направлялась в ту сторону, где Домиция оставила мать. Лошади неслись на Фалию, которая, обессилев, сидела на циновках, опираясь на руку. В считанное мгновенье колесница подмяла под себя бедную женщину в тот момент, когда Домиция возвращалась к ней с водой в небольшом глиняном кувшине. Пронзительный крик дочери молнией вонзился в сознание Фалии. Она не чувствовала боли, но поняла, что минуты её жизни сочтены.
Молодой наездник, - сын знатного патриция, развернул лошадей и подъехал к покалеченной женщине. На лице его была досада господина, которому нарушили ход его планов. Безучастными глазами смотрел он в глаза жертве своего показного лихачества, и ни один мускул не дрогнул на его лице, ни тени жалости или сострадания не отпечаталось в его глазах.
Фалия захрипела. Переломанные рёбра пронзили и без того истерзанные лёгкие; жизнь покидала её. Слабым движением пальцев она сжала руку дочери, тихий стон вырвался из её груди. Вдруг, последняя вспышка жизни придала ей сил, она повернула голову в сторону своего убийцы и, пронзив его взглядом, проговорила чётко и внятно:
-Будь ты проклят! – и, запрокинув голову, умерла.
Хладнокровный убийца бросил в ноги Домиции несколько монет и стал разворачивать коней, намереваясь продолжить свой путь. В глазах у девушки потемнело. С молниеносной скоростью, подобно ловкой пантере, в один прыжок она оказалась в колеснице рядом с наездником и нож по самую рукоятку вошёл ему в сердце…Опускаясь на колени, он изумлённо смотрел в полные яростной ненависти,синие глаза юной римлянки.


Дума пристально смотрела в глаза Герману, расширенные зрачки которого смотрели сквозь время. Дыхание его остановилось, и сердце, в котором ещё ощущалось холодное лезвие ножа, - тоже. Но вот торговая площадь древнего Рима стала размываться в своих очертаниях, затихли все её звуки; постепенно его сознание возвращалось туда, откуда началось это тяжёлое путешествие в далёкое прошлое. Он всё ещё смотрел в глаза Домиции, но стояла перед ним Дума. Те же самые синие глаза, и только выражение их было другим.
Герман судорожно вдохнул воздух и закашлялся. Дыхание, сдавленное перемещением во времени, восстановилось после двух-трёх вздохов, но пережитое событие всей гаммой чувств кипело в его сознании. Ему трудно было отделить себя от юноши-патриция. Ощущая себя одновременно в двух лицах, он растерялся, сознание заволокло туманом и всё исчезло…


6.

Утреннее солнце заливало комнату. Герман с удивлением осматривал её, будто видел впервые. Всё тоже самое, и в то же время – другое. Что-то изменилось вокруг, и это неуловимое изменение словно шептало ему о том, что произошло нечто… Вспомнил!!! Дума и Домиция – одна и та же девочка! Так вот что она имела ввиду, когда говорила о поступках, которые лишают человека свободы! Мы уже встречались с ней, и наша встреча была такой ужасной…
Потрясение было слишком велико. Германа ударила мощная волна, словно пружина, которая была сжата до предела, вдруг расправилась и резким движением, под напором внутренней силы, он сел на кровати. В глазах поплыли радужные круги, кровь хлынула из носа и он закричал, что было сил от неожиданности и радости.
Комната Аллы Васильевны была рядом и уже через несколько секунд она была в комнате сына. Не веря своим глазам, она оттирала кровь с его лица, и было в этом что-то тревожно-знакомое… Встретившись с ней взглядом, Герман оторопел, - это были глаза женщины, которую раздавила его колесница.
7.

Прошло десять лет. Герман окончательно поправился и получил образование врача. Он стал прекрасным хирургом, делая операции на сердце. Известность его была столько широка, что пациенты разных стран обращались к нему за помощью. Обратилась к нему и Она. В Болгарии не решались делать такую уникальную операцию, и после долгих консультаций по телефону, он предложил свою помощь.
Пациентка прибыла вертолётом МЧС. После размещения в кардиологическом отделении, предстояла первая встреча с лечащим врачом. Они узнали друг друга сразу.
Спустя две недели операция была успешно проведена, курс реабилитации прошёл без осложнений. Жизнь принимала новое направление и в судьбе двух героев произошли глубинные изменения. Теперь их жизни были связаны навсегда, и только они, да их общая мать, знали всю историю их встречи.