[Olex]

Дирижабли, НЛО и неурожай. Понятно. Они там в кинохрониках после разносолов с огуцами красной икрой не закусывали? А то в кинохрониках все может быть, может еще недомонтировали чего. Кстати Катерина 2 по деревням имени Потемкина тоже ездила. Вместе с тем. Настоящее от Шендеровича. По ссылке еще и видео. http://obozrevatel.com.ua/news/2007/12/11/205733.htm

Часть 1

Оказывается, когда двое, бегом, тащат тебя под мышки по гололеду, это даже приятно. Отдыхаешь, ветерок в лицо…

Собственно говоря, я был предупрежден, что меня «примут»: передо мной в этот день «приняли» уже нескольких человек. Но, в общем, мне давно пора! Все приличные люди после маршей и митингов уже по разу-два в отделении милиции посидели, собственная дочь-рецидивистка умудрилась посидеть даже в Минске; один я все на свободе да на свободе, как какой-нибудь Никас Софронов, прости господи. Перед людьми неловко.

Милицейский автобус уже стоял напротив Петровки, 38.

Я встал и развернул плакат с надписью «Свободу Гарри Каспарову!».

Тут же подошли два испуганных милиционера, совсем юные ребятки. Потребовали убрать плакат. Я попросил их потушить сигареты и представиться.

— Сержант Кондратьев!

Даже приложил руку к головному убору, молодец.

Я провел для сержантов краткий правовой ликбез: одиночный пикет не требует согласования — стою, где хочу, свободная страна. Ну, это я, конечно, преувеличил, насчет свободной; может, меня поволокли бы с ветерком и эти двое, но из рации прохрипело:

— Ушел оттуда! — и Кондратьев ушел вместе с напарником.


Брать меня, действительно, было еще не за что. Вот когда рядом со мной встанет второй человек, это будет уже не пикет, а незаконная демонстрация, — и вот тогда возьмут! Ждем-с.

Подсадные уродцы, вызванные для этой нехитрой надобности, сидели в «жигулях» наготове (тут же, рядом с милицейским автобусом), — но видать, мой дебют где-то согласовывали, и минут семь я все-таки простоял.

Проходили люди, оборачивались, читали плакат.

Какое-то телевидение появилось — явно не отечественное… Вижу пару знакомых журналистов — снимают меня на мобильники.

Мама с дочкой лет тринадцати, глаза у обеих совершенно «овощные» — что это, какой Каспаров? Проходят даже не тормозя. А вот эта женщина очевидно понимает, что тут происходит. С ней девочка лет шести, стильная такая симпатяга — красное пальтишко, красный ранец, теннисная ракетка, тоже в цвет. Девочка оборачивается, спрашивает… Интересно: как мама объяснила ей, что это было?

Вдруг — Москва город маленький! — известная телеведущая с детской коляской; поздоровалась со мной, улыбнулась, остановилась (мы знакомы со времен старого НТВ)… Кажется, она не врубилась в ситуацию, и в некотором ужасе я гоню ее прочь — еще не хватает «звезде» «газпромовского» НТВ во время прогулки с ребенком быть задержанной вместе с Шендеровичем!

Она уходит, а я остаюсь. Публичное одиночество — так это, кажется, называлось у Станиславского? Дедушка Константин Сергеевич учил: чтобы быть органичным, надо придумать себе действие. Начинаю считать окна в здании на Петровке, 38. Успеваю сосчитать — их ровно тридцать — и тут наконец появляется оно. Согласовали!

Оно сидело тут же, в автомобиле, прямо возле милицейского автобуса. Там их было несколько — провокаторов подвозили с запасом, по числу пикетчиков.

Оно вышло — коренастое и рыжеволосое (1988 года рождения, как выяснилось впоследствии) — и, дурацки ухмыляясь, стало скакать по тротуару, размахивая флагом Объединенного Гражданского Фронта.

И почти тут же ко мне подошли двое милиционеров из автобуса — уже другие — и попросили пройти. Попытка повторить с ними общеобразовательный аттракцион не удалась: я еще просил их представиться, а меня уже волокли…

Вслед за мной по соседству примостили это юное чудо.

— Ты-то чего? — спросил у него, разглядывая флаг ОГФ, наивный сержантик.

— Надо было, — с римской прямотой ответил ему юноша.

— Чего надо? — не понял сержантик.

— Ну, провокация! — пояснил юноша.

Я рассмеялся: хоть бы ты помолчал, говорю.

— Все свои, — широко улыбнулся юноша, и мы тронулись в сторону правосудия.

Часть 2

На столе, стоящем в «предбаннике» Мещанского ОВД, ножиком вырезано слово «NSDAP». Буква S перечеркнута двумя вертикальными палочками, отчего становится знаком доллара.

Можно ли считать это изложением здешней идеологии?

Да вроде нет. Полтора десятка милиционеров разных званий и возраста — вполне нормальные лица; переодень их из казенного в личное, поставь на автобусную остановку — будут заподлицо с Родиной. Есть попроще, есть поинтеллигентнее... Легкий дружелюбный матерок, собачка спит в углу на фанерке… Всюду жизнь!

За столом, прямо над надписью «NSDAP», кочумает боец с автоматом, входят-выходят люди; в «аквариуме» — несколько человек в штатском. Под стендом двое старших по званию диктуют двум сержантикам докладную про то, как мы с юным провокатором проводили несанкционированный митинг.

«Гарри — с двумя рэ?»

Из «аквариума» выходит подполковник, узнает меня. Что у вас новенького? — спрашивает. Да вот, вы у меня новенькое, отвечаю.

— Митингуем? Ну-ну.

Другой боец опознал по бывшему профилю («телезвезда?») — и кратко поделился политическими предпочтениями:

— Лукашенко нужно. Быстро бы порядок навел!

О да. При Лукашенко меня бы привезли не в Мещанский ОВД, а в ближайший лесок. То-то было бы порядку!

Вдруг начинает разрываться мобильный: оказывается, по «Эху» уже передали про мое задержание. Недооценил оперативность коллег! Судорожно обзваниваю родных — а то ведь услышат радио и начнут фантазировать...

Лейтенант зовет пройти. В комнатке в недрах отделения обнаруживается заспанный сержант — мы его согнали с насиженного места со своим протоколом изъятия. Сержант встал, зевнул, рассмотрел изъятый плакатик, сильно удивился: а что, говорит, Каспарова посадили? Его-то за что?

Интересно, когда он заснул?

Обстановка в комнатке почти домашняя. На стене календарь на прошлый год. Текущий — воткнут за провод на другой стене: Оксана Федорова, Хрюша и Степашка на фотке... Мирный лейтенант пишет протокол изъятия — нам с провокатором 1988 г.р. и Василию Васильевичу из Закарпатья.

Василия Васильевича привели только что: бродя вдоль глухой сретенской «пробки», он торговал китайской светящейся ерундой; без лицензии, разумеется. Отец четырех детей, Василий Васильевич сидит теперь в «обезьяннике», а его игрушками бесплатно балуется боец Мещанского ОВД.

— Че вы в Польшу не едете? — спрашивает дежурный гостя столицы. — Рядом же! Тропками бы, тропками…

— Там документы нужно, — вздыхает Василий Васильевич.

— А здесь, значит, не нужно! — выдыхает лейтенант и оборачивается ко мне. — Во демократия!

Закончив описи изъятия, лейтенант уступает место майору — для работы со нарушителями. Первый нарушитель — я.

— Фамилия, имя, отчество.

Говорю.

— Ёкарный бабай! — говорит майор, всмотревшись в лицо.

Перед тем, как расписаться под протоколом, вписываю обязательное «русским языком владею». Довольно самонадеянное заявление, надо сказать…

— Все всё знают, но никто ничего не говорит! — произносит вдруг над моим ухом безымянный боец. Что он имел в виду, я уточнять я не стал. Не стал чересчур подробно отвечать и на вопрос другого офицера, зачем врет Нургалиев. (Парадный портрет министра МВД висел в это время чуть ли не над его головой).

— Сказал по телевизору, что у милиционеров зарплата двадцать три тысячи!

— А что, меньше? — фальшиво удивляюсь я.

— Двенадцать семьсот! А двадцать лет служу.

— А по телевизору — всё врут? — вдруг встревает мой юный подельник-провокатор.

…Потом он мучался в учебном классе. Мать-природа наградила его широким веснушчатым лицом и этим ограничилась: бедолага не мог вспомнить, что написано на флаге, с которым он только что скакал по тротуару на радость ментам. Не смог он и вспомнить, по какой специальности учится в институте. Перенервничав, юноша наконец впал в полную «несознанку» и отказался подписывать самые простые вещи. Под собственными паспортными данными не подписался, партизан!

— Я штраф платить не хочу!

— Вашему полковнику про меня позвонят, — доверительно сообщил он чуть погодя, перед тем сам куда-то позвонив.

Я страшно заинтересовался:

— Кто про тебя позвонит?

Тут честный юноша насупился и заявил, что ни слова больше не скажет при посторонних. Тяжело переживая свою бестактность, я поскорее дописал пояснение, взял повестку на завтрашний суд и засобирался домой.

— Погодите! — строго сказали мне. И я покинул помещение не раньше, чем дал небольшую автограф-сессию.

— Маме напишите, — попросил лейтенант. — Маме очень нравились ваши программы.

— Да! — вдруг спохватился майор. — А чего это вас в телевизоре не видно?

…Президент Путин, ласково улыбавшийся со стены учебного класса, наполнил особым теплом момент моего прощания с ОВД «Мещанское».