[Андрей С.]

Остров невезения
http://www.apn.ru/opinions/article11261.htm

Савл Лунгин

Первый же восторженный отзыв (а разве были другие?) на к/ф "Остров", попавшийся мне на глаза, начинался с ответа на проклятый вопрос: "Может ли быть что-нибудь путное из Назарета?"

Другими словами: "Мог ли снять нечто духоподъемное хитрожопый второразрядный советский сценарист, припершийся в режиссуру специально для того, чтобы гнать на экспорт "правду про русских фашистских свиней"?"

Или проще: "Неужто Савл Лунгин таки стал Павлом?"

"Стал!" – утверждают те немногие, кто имеет привычку читать титры. У остальных же после просмотра "Острова" лица делаются настолько одухотворенными, что все мои каверзные вопросы автоматически превращаются в риторические.

Собственно, эта самая гарантированная "одухотворенность" – и есть основное завоевание г-на Лунгина. У главного конъюнктурщика современного российского кинематографа (лет 15 назад уехавшего на ПМЖ во Францию), наконец-то, получилось!

В своей формуле он, как захаровский Калиостро, учел все – опыт своей единственной настоящей удачи ("Такси-блюз"), опыт своих многочисленных провалов, опыт недавнего чужого успеха (звягинцевское "Возвращение") и, наконец, самое главное – текущую политическую конъюнктуру в далекой от него РФ. В итоге были отобраны беспроигрышные компоненты.

Во-первых, Петр Мамонов. Человек, которого можно голого посадить перед камерой в белой комнате на полтора часа, а потом отснятый материал (безо всякого монтажа) смело везти на любой кинофестиваль. Критики сами обнаружат и "замысел", и "метафоры", и "подтекст". Собственно, так был сделан "Такси-блюз". Именно Мамонов - а также великолепные Зайченко и Кашпур - обеспечили безнадежно плохому сценарию триумф в Каннах. Режиссер-дебютант еще только учился правильно сидеть на стульчике и отдавать команды ассистентам. Оставленные без присмотра исполнители главных ролей все сделали сами. Лунгин же, со свойственной ему "скромностью", записал успех на свой счет и немедленно начал корчить из себя гениального режиссера – то есть, самостоятельно выковыривать указательным пальцем из ноздри "замысел", "метафоры", "подтекст", привлекая для реализации всего этого дела уже готовых звезд (типа Хабенского или Башарова). Результат известен. Какая муха его укусила на этот раз – мне непонятно. Думаю, после "Острова" Лунгин заречется эксперементировать, и в его следующем фильме мы опять увидим Мамонова.

Второй компонент – спертый из к/ф "Возвращение" изобразительный ряд…

Духовность побеждает гламур

Лунгин рассудил просто: "Тех же щей, да погуще влей". Если у Звягинцева эстетика – пусть важный, но все-таки инструмент, работающий на основной сюжет (подчеркивающий его странность и метафоричность), то у Лунгина северная природа и пр. – вещи вполне самодостаточные.

Ах какие там лишайники! Чистый синтепон! Главный герой по ним ходит, в них лежит. Нам их показывают и с этого бока, и с того. Их можно на хлеб мазать и есть – до того жирные, аппетитные, калорийные.
Хорош лишайник и в виде экземы на холодных ягодицах валунов.

Хорош и сам камень. "Каширский двор": итальянская плитка для облицовки фасадов. Пристанище Мамонова - котельная "от кутюр" (кстати, ровно такая же келья из дикого камня была у "католического отца Сергия" в адаптированной экранизации братьев Тавиани). Продумано все - от хай-тековских вентилей до стильной кованной дверной ручки...

Когда тупой Дюжев испортил изысканно состаренный ящик для канатов, у меня сердце кровью облилось, а Мамонов от огорчения даже помирать раздумал. Но в последний момент понял, что Господь его испытывает и, скрепя сердце, таки лег в дюжевский ширпотреб. Духовность в очередной раз одержала убедительную победу над гламуром…

А какой там уголь! Какая пристань! Какой мосток! Какие доски! Да что там доски – какие там ржавые гвозди в досках! Оператор подарил нам несколько эпических портретов гвоздя. И чисто тарковские водоросли. И ледяную кромку на них, меняющую степень прозрачности от набежавшей волны.

А стильное мамоновское тряпье?! Одна вязанная шапочка (похожая на папаху Курьяновича) чего стоит! А ведь был еще стильный приталенный ватник-безрукавка с солдатским ремнем. И тулуп (голова героя лежала на черной овчине воротника, как честная глава Иоанна Крестителя на блюде).

Игра в попов
<...>
"Остров" – это довольно остроумная и удачная "игра в попов". Реальность соотносится с нею примерно так же как реальный Третий Рейх с фильмом про Штирлица.

Обязательное условие удачной игры – нарочито чужая материальная оболочка плюс ментальная и психологическая близость героев к зрителям (скажем, Штирлиц воспринимался зрителями как современник).

В "Острове" это более-менее получилось. Изобразительный глянец, убийственный для настоящего кино, в условиях игры оказался вполне уместен. Речь ведь идет о чужом мире, столь же далеком от зрителя как и Берлин 1945-го. Лишайники с гвоздями здесь играют ту же роль, что и "шведские лезвия" Мюллера или "салями" в жестяной коробке у попутчика Штирлица. И там, и там на выходе мы имеем две вещи: барьер и пиетет.

Отметим, что это – максимально комфортное позиционирование для подавляющего большинства зрителей в отношении православия, Церкви, святости. Люди хотят любоваться всем этим на безопасном расстоянии, и Лунгин предоставляет им такую возможность.

Что же касается, например, церковной бюрократии или "приравненных к ней лиц" (в "Живом журнале" этих граждан называют "фофудья" или "фофудьеносцы"), то их отношение к "Острову" блистательно описано в письме родственников Шеленберга, адресованом исполнителю этой роли Олегу Табакову. "Спасибо вам за то, что вы изобразили дядю Вальтера таким мягким, добрым, интеллигентным", - писали растроганные немцы.

"Фофудья" и растроганное церковное начальство смотрят на "Остров" глазами пастырей, а не овец. Любая неоднозначность (а настоящее искусство без этого невозможно) тут вредна – зачем овец смущать? Нужен рекламный ролик - доходчивый по содержанию и модный по исполнению. "Остров" – оно и есть.

Страсти вокруг ОПК свидетельствуют о том, церковная бюрократия в данный момент обеспокоена вещами вполне земными. В частности, она упорно добивается признания себя "главным поставщиком благонамеренных поданных ко двору его императорского величества". А в этом деле реклама предпочтительнее проповеди…

Кузнецов вне игры

Понятное дело, "благословение на аборт" – нонсенс (к старцам ездят не благословляться на грех, а исправлять его последствия).

Понятное дело, в 1976 году не было на Севере ничего похожего на этот монастырек-пряник (его насельники давно бы сидели за тунеядство). Все реально действовавшие в то время монастыри известны. Их немного.

Понятное дело, что идиот-игумен в исполнении Сухорукова – это пародия. Равно как и отец-ключарь в исполнении Дюжева. Собственно, пародия – и отец Анатолий в исполнении Мамонова (особенно это заметно, когда он издевательски цитирует Псалтырь, отвечая игумену-Сухорукову).

Демонстративная аскеза, нарочитое покаяние и талантливо срежиссированная собственная кончина – это уже чистый Франциск Ассизский. Его неподражаемый стиль. Для православных святых такое поведение не характерно. Тем более, что грех отца Анатолия (вынужденный выстрел в момент, когда они оба обречены на смерть) не является чем-то исключительным. Война была полна не только подвигами, но и поступками, о которых миллионы фронтовиков потом не хотели вспоминать. Признание своей исключительности (в добродетели или в грехе – не важно) – это "не наш метод". Тут актуален именно Франциск Ассизский, объявивший себя "величайшим грешником всех времен и народов" за то, что в пост вкушал молоко.

Демонстративное отвращение от соборной молитвы в пользу келейной – тоже довольно сомнительная черта.

Чудеса Анатолия показаны так, чтобы полностью удовлетворить вкусы далекого от Церкви обывателя. В принципе, тоже самое делает какая-нибудь "госпожа Лилиана" (ясновиденье, заговор, "брось костыли" и пр.). А бесноватая и экзорцизм показаны так, будто главной целью создателей фильма было не вспугнуть зрителя, даже если для этого понадобится пожертвовать элементарным правдоподобием (те, кому приходилось присутствовать на реальной отчитке, подтвердят). Все это - неизбежное упрощение, продиктованное "игровым" жанром. Впрочем, талант Мамонова, вопреки всему, в полную силу раскрылся именно в "чудесах" - молился он потрясающе…