Чем может быть счастье? ...Улыбкой ребёнка, Картонной коробкой с пузатым щенком, Сквозь дырочки выпитой банкой сгущёнки, Одним на двоих в летний ливень зонтом...
Чем может быть счастье? ...Рыбалкою с дедом, Пломбиром фруктовым в полуденный зной, Горячим, по краю обгрызенным хлебом За пару кварталов от школы домой...
Чем может быть счастье? ...Апрельским букетом, Приятным попутчиком в тесном купе, От мамы в казарме открытым конвертом, Дорожкой морской к седовласой луне...
Чем может быть счастье? ...На свадьбе слезинкой, Несмелым касанием трепетных губ, Бабулиной сдобой в плетёной корзинке За первый на ниточке махонький зуб..
Чем может быть счастье? ...Рассветной зарницей Без мерзких условий войны теорем... Журавликом в небе... В ладошках синицей... Чем может быть счастье? ...Наверное, всем!
28 января было 166 лет со дня рождения философа Владимира Соловьева
Когда душа твоя в одном увидит свете Ложь с правдой, с благом зло, И обоймёт весь мир в одном любви привете, Что есть и что прошло; Когда узнаешь ты блаженство примиренья; Когда твой ум поймет, Что только в призраке ребяческого мненья И ложь, и зло живет,— Тогда наступит час – последний час творенья. Твой свет одним лучом Рассеет целый мир туманного виденья В тяжелом сне земном: Преграды рушатся, расплавлены оковы Божественным огнем, И утро вечное восходит к жизни новой Во всех, и все в Одном.
Ну нет! Молчать, потупив кроткий взор, Холуйствовать в расчетливой надежде, Что надоест молоть бездушный вздор Донельзя развращенному невежде,- Не это ли убийственный позор?
Стоять на полусогнутых ногах, Гасить улыбкой злое раздраженье В надежде, что в каких-то там веках Ты отомстишь за это униженье? Дремучее какое заблужденье!
Нет, нет и нет! Взгляни на дураков, Геройство променявших на лакейство,- Ни за какую благодать веков Попасть я не желаю в их семейство!
Свой грозный век на золотой сменять? Моей душе противна эта сделка! Вихляться вдохновенно и линять- Как это нерасчетливо, как мелко!
Так думаю и так я говорю, И так я буду говорить и думать. Bедь я - как все: витаю и парю От счастья, что нельзя мне в душу плюнуть!
Мой друг, одинокий и странный парень, рожденный в руках сентября, цветные тату прячет под рукавами, под темными стеклами - взгляд. Он дальний потомок индейцев апачи, вихрастый и юный зверь. Похож на котов, горделиво-бродячих, на брошенных всех детей. В его рюкзаке ты отыщешь конфеты, блокнот на полсотни страниц. Он верный хранитель чужих секретов, не помнящий чисел и лиц.
Он тянет меня - то взобраться на гору, то вдруг - покорить океан. Да только нельзя отпроситься с работы, аврал и не выполнен план. Вот он говорит: ''в понедельник, в семь тридцать, поехали на Кавказ. Там небо, в которое можно влюбиться, созвездия - россыпью страз!'' Но я с головой погружаюсь в отчеты, как друг мой ныряет в моря. Работа, зарплата, усталость, зевота - рутины устойчивый ряд.
Друг пишет мне письма с тибетских нагорий, шлёт фото песков Тимбукту. ''В Сахаре на редкость красивые зори, а в Лондоне смог поутру. А завтра махну автостопом в Канаду, оставив Техас за спиной''. Он видел Пекин, и Париж, и Неваду, его мир большой и чудной.
Он носит обидное имя ''бездельник'', ну кто он? - художник, поэт. А как же тогда зарабатывать деньги, оплачивать воду и свет? Он моется в речках, питается скудно, он редко когда чист и сыт. Встречает рассвет, зябко кутаясь в куртку, растрепан, не стрижен, небрит. Ему все пророчат забвение, бедность, смеются ехидно и зло. Корят за загар, (благороднее бледность), бросаются стрелами слов.
Я тоже качаю порой головой: ''а стоило б взяться за ум. Ведь сила в деньгах, ты еще молодой, ступай в мир расчетов и сумм. Получишь квартиру, машину и дачу, и кучу престижных вещей. Тебя все в округе зовут "неудачник'', давай же, взрослей поскорей''. Друг мне отвечает смешком и улыбкой, ударив легко по плечу: ''монетное счастье непрочно и зыбко, пойми, я его не хочу''.
И снова расходимся в разные степи: я в офис, а он на вокзал. "Смотрю, не устал еще прятаться в склепе? - а я бы тебе показал: рассветы и горы, моря и пустыни, туземцев и диких зверей. Как солнце на Севере тает и стынет, как свеж и прохладен Борей. Увидел бы старые стены Китая, Сеульскую башню в огнях. Услышал бы песни песков в Казахстане, узрел бы индейский обряд. В моем рюкзаке сотни воспоминаний, эмоций, восторгов и чувств. Что будет с тобой, когда денег не станет? - ведь ты так измучен и пуст? Мои фотокарточки с видами моря, ценней, чем твоя Master Card. Вот ты в кандалах, я же - вечно свободен. И счастлив в Господних руках''.
И он выбирает такую дорогу, где раньше никто не ступал. Чтоб снова исчезнуть из виду на годы, в смешении джунглей и скал.
И в дни выходных я лежу на диване, и вертится мысль в голове: ''а может мой друг, что и беден, и странен - счастливейший человек?''
Под небом в крапинках звёздных клякс, подставив ночи худую грудь, шагает бодро скиталец-Макс, не суть - куда, но куда-нибудь. Карманы, полные медяков, рюкзак и ворох дорожных карт. Сбивая с города пыль веков, смеётся ветреный юный март. И Шельда - чистое серебро, несёт кораблики на восток, где месяц, жёлтую выгнув бровь, висит недвижимо над мостом. Антверпен весел, но очень стар, здесь в переулках гуляет миф. Снижая шансы дожить до ста, Макс замедляется, закурив. Его бессонная голова вмещает тысячи городов. Искать, исследовать, узнавать, меняя дюны на глыбы льдов...
Он понял истину год назад, когда усталость сломила дух: не стоит гнать себя в самый Ад, тащась за кем-то на поводу. Макс с детства шел за чужой мечтой, под зорким взглядом отцовских глаз. Пытаясь свой изменить покрой, стараясь свой изменить окрас, в конечном счёте он стал никем, безликой тенью в густой толпе. Он лгал себе, отрицая плен, учился мучиться и терпеть. Вести себя, как тебе велят, скрывать смешки, выбирать слова, глотать безропотно горький яд упрёков, брошенных за провал. Он должен был одолеть предел, стать Крёзом, новым царём горы.
...но Макс ведь этого не хотел, и выбыл в самый разгар игры. Он безрассудно рванул стоп-кран, и спрыгнул с поезда в пыль и дождь. Что мир - не лужа, а океан, узнал - и тело пробила дрожь.
Как замечательно быть собой, спать без кошмаров, смеяться всласть! С горящим сердцем идти на бой, а оступившись - ну что ж, упасть. Носить медалями синяки, да, ошибаться, но самому. И не бояться подать руки, любить, и смело шагать во тьму. И соль, и слёзы, и пот, и шрам - всё это опыт, не стоит ныть. Но Макс не трус, он не любит драм, он знает - боль помогает жить. Он исцелился лишь год назад, послав всех гуру и мудрецов, и понял истину: ты богат, когда свободен. В конце концов, есть небо в крапинках звёздных клякс, и тёплый ветер, и долгий путь. Идёт по миру скиталец-Макс. И он единственный знает суть.
Он проходил осеннею дорогой. Спина горбатилась под пиджаком. Возможно, путник размышлял о Б-ге, А может быть, не думал ни о ком... В вечернем парке тихо и безлюдно. И будто бы не чувствуя беды, Он шёл. Идти ему, казалось, трудно. И мелкий дождь смывал его следы. С ветвей деревьев капало за ворот. Во тьме, мигая, гасли фонари. А где-то позади бурлящий город Манил огнями вывесок/витрин. Внезапно повернув в лесную чащу По узкой тропке, перейдя на бег, Он увидал, как в тишине звенящей Застыл в усталой позе человек. Он словно спал, главу склонив неловко. И только приглядевшись вы б смогли Увидеть, что наверх ведёт верёвка, А ноги не касаются земли. Прохожий сделал резкое движенье. Блеснув, мелькнуло лезвие ножа. И тело, вняв закону притяженья, Упало, на земле сырой лежать Оставшись. Странный путник наклонился (да пОлно, все старанья – суета), И, глубоко вдохнув, мгновенно впился В безжизненно застывшие уста. Вдувая воздух (а возможно, душу, – ведь истину, её пойди найди), Он продолжал, не забывая, слушать Мотор, что запускается в груди, Когда отступит смерть пред жизнью бренной... Он преуспел – судьбы связалась нить. И сердце прокачало кровь по венам, Не дав надежду тьме похоронить... Глаза открылись. Человек спасённый, Вдыхая ночь, пропахшую листвой, Внимал, как месяц, глядя с неба сонно, Казалось, прошептал ему: «Живой»...
...Прохожий, горбясь, вышел на дорогу. Она вела...куда она вела? Заныли вновь под пиджаком немного Два неуклюже сложенных крыла...
На кухне я готовлю завтрак, Как пахнут кофе и халва! А может быть, имеют запах И наши чувства, и слова?
Любовь, к примеру, пахнет розой, А детский лепет – молоком, А слово доброе – мимозой, Ромашкой или васильком...
Словесный мат, простите, смрадом, И, как невидимый палач, Он побивает, будто градом, Росточки счастья и удач.
Какая красочная дыня! Разрезала , а там - труха... Наверно, пахнет так гордыня, Родоначальница греха.
Улыбка пахнет шоколадкой, И комплимент – конфетой сладкой, Покой – домашним пирогом, А гнев – горячим утюгом!
В свободе слышу запах моря, Так пахнут ветер и цветы, А если кто друг с другом в ссоре, Там запах серной кислоты...
Духами пахнет благородство, Доброжелательность и мир, А свалкой мусорной уродство, Обжорство, пьянство и трактир...
Унынье – как тяжёлый камень, Всегда у мира на виду, А нежность пахнет лепестками Цветущей яблони в саду!
Пусть будет счастья добрый запах И аромат красивых слов! На кухне я готовлю завтрак – Печенье, кофе и любовь!
Отец Тихон (Оптина пустынь) P. S. Пусть в Вашем доме, всегда живут и *счастья добрый запах, и аромат красивых слов*, а на столе всегда стоят - *печенье, кофе и любовь*!!!!!
— Доктор, я болен. — Голубчик, а чем вы больны? — Слух мой ослаб — Я не слышу шептанья Луны, Хохота трав, Бормотанья подземных корней. Переговоры ворчливых прибрежных камней… Нем и обычно болтливый берёзовый лист, Птиц мне не слышно — лишь щебет какой-то и свист… Доктор, я болен. А может, схожу я с ума? Зренье упало. Я вижу лишь только дома, Сумки, людей и автобусы, стены церквей… Гномы исчезли! Нет эльфов, русалок, нет фей! Где домовой, что под лестницей жил за стеной? Доктор, мне страшно, такое впервые со мной. Доктор, скажите, недуг мой — он неизлечим?! — Что Вы, голубчик, для страха не вижу причин. Раньше, любезнейший, были серьезно больны. Полноте, бросьте. Какие шептанья луны…
Хочешь гляди, а не хочешь, так не гляди: Я уродилась с огромной дырой в груди. И чтоб ночами от ужаса не кричать, Все родные решили не замечать. Доктор, порассмотрев на стене ковры, Через меня, сообщил мне, что нет дыры. Мама навешала елочной мишуры. Папа велел мне стыдиться своей хандры. Я лила в нее кофе, несла цветы, Чтобы как-то спасаться от пустоты. Я вставляла туда мужчин, подруг, Книги, идеи, работу и все вокруг. Складывала конфеты и шоколад Тоннами. А потом листовой салат. Мужа, ребенка, машину, свои мечты, Яркие безделушки, смартфон, кресты. Позже болезни. С надеждой смотря вокруг, Преданным взглядом, искала, ну где тот друг, Принц, целитель, гуру или святой, Кто мне поможет справиться с пустотой. Сразу была готова впустить любя Первого встречного, но не саму себя. Будто собака голодная в конуре, Будто бы нищенка у проходных дверей. Стыдно подумать, что делала, где спала С кем ночевала, что ела, о чем врала. Как наутро, сделав приличный вид, Всем говорила, что вовсе и не болит... В новеньких платьях, дыхание затая, Тайно мечтала, что я, наконец, - не я. Красила волосы в неисправимый цвет, Рьяно старалась нарушить любой запрет. Годы идут, и я снова ответ ищу. Радуюсь разному, и о больном грущу. Рая не будет. Но кажется, будто свет Светит мне в душу. И в ней говорит поэт. Ну а когда недостаточно света дня, Луч пробивается будто бы из меня. Через мою дыру, словно в лупу дней, Люди рядом видят себя ясней. Сами приходят и часто благодарят. Вечно в нее мне что-нибудь говорят. Дети целуют краюшки пустоты, И доверяют мне тайно свои мечты. Кто-то (вот это истинно удивил!) Даже признался моей пустоте в любви. Как-то художник пришел и, разинув рот, Мне говорил, что не видел таких пустот. Кто-то заметил, что тихая пустота Всех принимает в объятия. И тогда В ней происходит чудо. И если встать, Не шевелясь, начинает нас исцелять. Я бы хотела сказать вам, что все ништяк, И что дыра затянется просто так. Но вы простите, я точно не буду врать, Я не знаю, как мне её залатать. Мудрые говорят, к сорока годам, Там, на месте дыры, остается шрам. Если погода к нам, смертным, благоволит, То он почти не ноет и не болит. Может быть по прошествии многих дней Я успокоюсь и стану чуть-чуть мудрей. Даже однажды пойму, что дыра и грусть Точно размером с Бога. И улыбнусь. Точно размером с душу. И, не спеша, Я осознаю, что это и есть душа.
Он убегал… в него стреляли люди… Проваливаясь лапой в рыхлый снег, Волк твёрдо знал: спасения не будет... И зверя нет страшней, чем ЧЕЛОВЕК…
А в этот миг за сотни километров, Был в исполненье смертный приговор… Девчонка малолетняя там где-то Уже четвёртый делала аборт…
Малыш кричал!!! Но крик никто не слушал… Он звал на помощь: «МАМОЧКА, ПОСТОЙ!!! Ты дай мне шанс, чтобы тебе быть нужным!!! Дай мне возможность жить!!! Ведь я живой!!!»
А волк бежал… собаки глотку рвали… Кричали люди пьяные в лесу… Его уже почти совсем догнали… Волк вскинул морду и смахнул слезу…
Малыш кричал, слезами заливаясь… Как страшно НЕ РОДИВШИСЬ УМЕРЕТЬ! И от железки спрятаться пытаясь, Мечтал в глаза он маме посмотреть…
Вот только «маме» этого не нужно… Не МОДНО стало, видите ль, рожать… Она на глупость тратит свою душу… Своих детей «не в падлу» убивать…
А волк упал без сил… так было надо… Он от волчицы ВАРВАРОВ увёл… Одна она с волчатами осталась, Когда он на себя взял приговор…
Собаки рвали в клочья его тело! Но только душу волчью не порвать!!! Душа его счастливой мчалась в небо!!! РАДИ ДЕТЕЙ ЕСТЬ СМЫСЛ УМИРАТЬ!!!
И кто, скажите, зверь на самом деле? И почему противен этот век??? А просто ЧЕЛОВЕЧНЕЕ НАС ЗВЕРИ… И зверя нет страшней, чем ЧЕЛОВЕК!!!
10.03.2009
__________________ «Только устремитесь, и зальет вас сияние Беспредельности»
Считайте страдания топливом сердца, энергии света людям дающим.
Грани Агни Йоги. 1958. 809
Подумай, друг, откуда сердце знает, Что власть и жертва цепью связаны одной. Жестокий мир страдания рождает, Его мы побеждаем добротой.
Но как тонка добра и зла граница! Не просто помощь людям оказать. Поможет сердце нам не ошибиться, Но нелегко его подсказку услыхать. Кто не страдал, не знает состраданья, Кто не болел, тот боли не поймёт. Тяжёлый опыт мы несём как знамя И продолжаем двигаться вперёд.
Всё к нам вернётся, что другим желаем, Добро стократно в силе возрастёт. Для этого сердца объединяем, Единой цепью замыкая фронт.
__________________ «Только устремитесь, и зальет вас сияние Беспредельности»
кто печатал библию, отпечатал не все страницы, за двумя заветами - третий, еще новей. он о том, что если кто-то к тебе стучится, все, что надо сделать, - открыть поскорее дверь. что любовь побеждает. что в ней, безусловно, сила. мир падет на колени и встанет на ноги вновь по её щелчку. а если не победила, значит это, наверное, была не совсем любовь. что всему свое время и место, конечно, тоже - только кто-то придумал чартеры и часы. что никто не знает, сколько сделать по правде может. что порой фемида прячет свои весы и снимает повязку, роняя стальные плети и к опухшим спинам прижимая пакеты льда. потому что закон превыше всего на свете. и одно милосердие будет выше него всегда. что господь безымянен и назван на все мотивы, что добро побеждает - но только в конце концов. что когда говорят, что кто-то очень красивый, то в последнюю очередь имеют в виду лицо.
А вечер был - как травяной настой... Друг сел и руки положил на стол. И понял я, что другу туго, но я его по праву друга не мучил и не поучал - молчал.
Молчал, глазами по лицу скользя, о чем - словами рассказать нельзя: про те несбывшиеся дали, которых только и видали когда-то в детстве по весне во сне.
Была закуска на столе слаба, но хмель морщины разгонял со лба, и мы уже не замечали свои недавние печали. Мир будто заново возник без них.
И в мире заново возникшем том, где хлеб бесплатен и не заперт дом, мир был на честности помешан, и было подлости поменьше, и было все, как быть давно должно.
Мой давний друг, мой неизменный друг, еще один мы завершаем круг. Как мимолетны круги эти, в которых дышат наши дети, и нас уже зовут на "вы" - увы!
За кругом круг. И надо по пути, что нам отмерено пройти - пройти, и, на чужие глядя лица, от своего не отступиться. Такая малость - а поди пройди.
А жены наши нам грехи простят, да нам и нужен-то всего пустяк: чтоб годы медленней сменялись, чтоб наши женщины смеялись, и оставались их черты чисты.
И, жизнь разменивая как пятак, да будет так, прошу, да будет так: чтоб годы медленней сменялись, чтоб наши женщины смеялись, и оставались их черты чисты.
В ту ночь, когда Москву обшарил первый ливень, Я, брошенный к столу предчувствием беды, В дрожащей полутьме рукой дрожащей вывел: "Дождь смоет все следы... дождь смоет все следы..."
Четырежды падут все вехи и устои, Исчезнут города, осыпятся сады, Но что бы ни стряслось, тревожиться не стоит - Дождь смоет все следы... дождь смоет все следы...
Ведь время - тоже дождь, который вечно длится, Который не щадит ни женщин, ни мужчин. Он хлещет наугад по крышам и по лицам, По инею волос, и кружевам морщин.
И, сколько б ты ни жил, в какой бы ни был силе, И кто бы ни склонял тебя на все лады, И сколько б ни вело следов к твоей могиле - Дождь смоет все следы. дождь смоет все следы.
Так думал я, когда от грома задрожали Промокшие дворы. И два моих птенца, Которых мы с тобой так рано нарожали, Устроили галдеж перед лицом отца.
И понял я в тот миг, от ливня изнывая, Что детский этот крик, ворвавшийся сюда, И есть тот самый след, который несмываем, Который негасим никем и никогда.
...А дождь стучит вовсю. И помощи не просит. Звенящую метлу, зажав в своей горсти, Он драит тротуар, как палубу матросик, И мокрый тротуар, как палуба, блестит.
В ту ночь, когда Москву обшарил первый ливень, Я, брошенный к столу предчувствием беды, В дрожащей полутьме рукой дрожащей вывел: "Дождь смоет все следы... дождь смоет все следы..."