Агни Йога (Живая Этика), Теософия, наследие семьи Рерихов, Е.П.Блаватской и их Учителей
Forum.Roerich
Живая Этика (Агни Йога), Теософия

Правила форума Справка Расширения Форум
Регистрация :: Забыли пароль?

Поиск: в Google по Агни Йоге

Создать новую тему Ответ
Показать только "Спасибо!"
Показать важные сообщения
 
Опции темы Опции просмотра
Старый 31.03.2009, 12:52   #1
Владимир Чернявский
Administrator
 
Рег-ция: 14.12.2002
Адрес: Москва
Сообщения: 44,898
Записей в дневнике: 1
Благодарности: 1,988
Поблагодарили 7,068 раз(а) в 4,820 сообщениях
По умолчанию Молодые годы Елены Рерих

Источник

С. КАЙДАШ


МОЛОДЫЕ ГОДЫ ЕЛЕНЫ РЕРИХ

1
12 февраля 1879 года в семье петербургского архитектора Ивана Ивановича Шапошникова родилась девочка, которую назвали Еленой. Жена Ивана Ивановича — Екатерина Васильевна Голенищева-Кутузова была двоюродной внучкой полководца и героя войны 1812 года Михаила Илларионовича Кутузова. По женской линии род его был связан и с князем Дмитрием Пожарским, избавившим Россию от поляков за двести лет до нашествия французов.
«Не помню,— пишет Елена Ивановна уже в Индии, вспоминая своих предков,— на ком был женат Михаил Илларионович Гол. Кутузов, брат моего прапрадеда... Михаил Илларионович не имел сыновей, только дочерей, потому титул Светлейшего Князя Смоленского по желанию императора Александра Второго должен был перейти по линии моего деда к его сыновьям, если кто из них отличится на военном поприще. Но никто из них не явил желания следовать по стопам деда.
Все дети моего деда Василия Ивановича Г.-Кутузова воспитывались на Шкатулку Государя. Так, четыре дочери получили образование и воспитание в Смольном Институте для Благородных девиц на Николаевской половине, а сыновья в Императорском лицее и в школе Кавалерийских пр(апорщиков)». Четыре дочери — это Евдокия Васильевна Путятина, Людмила Васильевна Рыжова, Анастасия Васильевна Шаховская и Екатерина Васильевна Шапошникова, мать Елены Ивановны.
Прадед Елены Ивановны «Иван Голенищев-Кутузов был женат на Чириковой, по сохранившимся легендам, страшно гордой своим родом и богатстве помещице». Через Чириковых Голенищевы-Кутузовы были связаны с родом Мусоргских, ведущих происхождение от Рюрика. Сам композитор (его мать была урожденная Чирикова) приходился двоюродным братом сестрам Голенищевым-Кутузовым.
Н.К.Рерих в своем очерке «Мусоргский», по семейным преданиям, слышанным им не только от Елены Ивановны, но и от ее матери, приводит некоторые подробности жизни Мусоргского в гостеприимном доме четырех сестер, где ему так хорошо работалось: «Додонский, Катонский, Людонский, Стасенский» — по именам четырех сестер Голенищевых-Кутузовых, — так всегда напевал Мусоргский, работая в их доме над эскизами своих произведений. Матушка Елены Ивановны та, которую Мусоргский называл Катонский, от имени Екатерина, много рассказывала, как часто он бывал у них, а затем и в Боброве у Шаховских — у той, которую он называл Стасенский (Анастасия. — С.К.), Додонский была потом кн. Путятина (Евдокия. — С.К.), а Людонский — Людмила Рыжова»[1].
Маленькой Елене Шапошниковой было всего два года, когда Мусоргский скончался, но его музыка, его образ художника-искателя истоков русской души, драматический характер его произведений навсегда поразили не только ценителей его творчества, но и близких ему по духу сестер Голенищевых-Кутузовых.
Творческая мощь композитора выражалась в необычайной чувствительности к самым разнообразным культурным истокам. Как известно, среди его произведений музыка к трагедии Софокла, опера «Саламбо» по Флоберу (фрагменты), хоры на «Еврейские мелодии» Байрона, «Марш Шамиля» и, конечно же, могучие русские оперы «Борис Годунов» и «Хованщина». Композитора волновала стихия русской мятежности, бунта, и он мечтал написать оперу «Пугачевщина». Свойственная Мусоргскому историческая интуиция вела его к неизменной теме — исследованию природы зла. «Ночь на Лысой горе», этот шабаш ведьм, не была случайной темой для художника, пытавшегося в музыке изобразить зло. Пройдя через увлечения революционными идеалами шестидесятников, Мусоргский с горечью писал: «Ушли вперед. Врешь, там же. Бумага, книги ушли, а мы там же. Пока народ не может проверить воочию, что из него стряпают, пока не захочет сам, чтобы то или то с ним состряпалось, — там же. Всякие благодетели горазды прославиться... а народ стонет».
Потомок в 32-м колене от Рюрика, Мусоргский был одновременно внуком крепостной, на которой женился его дед. Он горячо любил поэзию своего родственника А.А.Голенищева-Кутузова, поэта аристократического и утонченного, на стихи его написал немало своих сочинений, ценил, по его словам, за «барство мозгов», но неподдельная любовь к народу бушевала в сочинениях Модеста Петровича. «Сказнили несведущих и смятенных: сила! а приказная изба все стоит, и сыск тот же, что и за приказом; только время не то... Прошедшее в настоящем ― вот моя задача!» [2] — писал автор «Хованщины», выражая неверие в прогресс, о котором так много рассуждали либеральные деятели двух последних десятилетий XIX века. Искать корни, традиции, прошедшее в настоящем будет и его родственник А.А.Голенищев-Кутузов в своей поэзии и художник и археолог Николай Константинович Рерих. Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов, обер-гофмейстер, заведующий и секретарь канцелярии императрицы Марии Федоровны, действительный член Академии художеств и почетный член Академии наук по разряду изящной словесности, приветствовавший стихи Ивана Бунина, поэт до самой своей смерти в 1913 году останется для семьи Голенищевых-Кутузовых, в особенности для Елены Ивановны Рерих близким человеком.
Впоследствии Николай Константинович посвятит личности его немало теплых слов.
В небольшом эссе «Пути» (17 января 1942), размышляя о «живых нитях» преемственности русской культуры, Н.К.Рерих вспомнит: «Вот возвышенный поэт А.А.Голенищев-Кутузов толкует о Мусоргском, об Алексее Толстом... Вот М.К.Тенишева вспоминает о Тургеневе и Рубинштейне... Целая мозаика культуры: Тургенев знал Пушкина, а Пушкин знал Державина — вон куда вехи вошли... Вспоминаются и те деятели, имена которых почему-то временно были под спудом. Очередь истории не всегда понятна людям, но не ржавеет все совершенное»[3].
Видимо, эти слова нужно отнести и к А.А.Голенищеву-Кутузову. В статье «Пути благословения» Н.К.Рерих, рассуждая о сложной и первостепенной задаче — «как же вносить искусство в жизнь» предлагает читателям «четыре портрета моих друзей», «богатых лишь своим светлым духом». Среди них — А.А.Голенищев-Кутузов. Важно понять мир этого человека, для того чтобы вживе представить себе «просвещенный быт» семьи, в которой получала воспитание Елена Ивановна. Не случайно Рерих пишет: «Традиции рода способствовали развитию устремлений к искусству. Были большие исторические познания, был особый, глубокий поэтический дар».
Рерих характеризует типы собирателей живописи, и среди них коллекцию графа, состоящую из картин старинной голландской, нидерландской и итальянской школы, он числит как самое «изысканное собрание», потому что поэт не просто собирал картины знаменитых художников, но устанавливал истинные имена никому не известных мастеров, «исправляя грехи своекорыстной человеческой истории». Рерих упоминает, что не все родственники одобряли траты денег собирателя картин, так как средства поэта были скудные. Но все картины Голенищева-Кутузова «светились хорошим светом»: «Это тип утонченного собирателя, который, работая и радуясь новой красоте и правде, посылает ее вновь служить облагорожению духа человеческого»[4].
Так «мозаика культуры» Голенищевых-Кутузовых складывалась из огромного мира музыкальной культуры — ведь Мусоргский, его «живые нити» вели к Глинке, Римскому-Корсакову, Кюи, Бородину, — из мира поэзии и живописи (А.А.Голенищев-Кутузов). Понятно, что девочкой Елена Ивановна впитывала эту атмосферу богатых культурных традиций семьи, впитывала естественно и органично.
В связи с собранием картин Голенищева-Кутузова Рерих писал: «У всех вещей есть своя аура. Чуткий дух подбирает в окружающих предметах близкую ауру». Можно думать, что культурные накопления нескольких поколений рода Голенищевых-Кутузовых создавали тот плодородный пласт культурной традиции, который мог рождать особую впечатлительность к каждому явлению культуры, которое было так характерно для Елены Ивановны.
Однако были в семейной традиции и религиозные влияния. В своих воспоминаниях Елена Ивановна впоследствии скажет, что брат ее матери, родной дядя, женился на дочери В.М.Серебрякова, губернского предводителя дворянства одной из южных областей России. Сестра Серебрякова в юности постриглась в монахини, так как еще в отрочестве увидела во сне «прекрасный храм и на стенах храма были вписаны женские имена. И услышала голос, сказавший ей, что она будет основательницей этого храма и женского монастыря при нем. Имена, записанные на стенах,— имена ее сподвижниц. Среди них стояло и ее имя. Она пожертвовала все свое большое состояние и стала настоятельницей монастыря. Все запечатленные на камнях стен имена ее сподвижниц явились ее сотрудницами. Народ почитал ее святой. В семье она пользовалась большим почетом. Конечно, она приехала на обручение и свадьбу племянницы за моего дядю, и очень одобрила всю нашу семью. Помню ее сидящую в большом, глубоком кресле, всю в черном, и с таким добрым выражением глаз! Все родные с детьми собрались принять ее благословение. Я немного замешкалась, и мать моя тихо, но серьезно выговаривала мне. Но добрые глаза ее остановились на мне, и она подозвала меня, и, когда я подошла, чтобы принять благословение, она ласково положила руку на мою голову и, посмотрев на мою мать, громко и отчетливо сказала: — "Она лучше вас всех". Это произвело сильное впечатление, и, вероятно, поэтому я стала любимицей моих родных, особенно моей новой тетки — жены дяди Васи. Жена моего дяди отличалась редкой добротой и чудесным нравом. Нрав ее наследовала ее старшая дочь — настоятельница монастыря в Палестине»[5].
Из этого воспоминания Елены Ивановны хорошо видна и ее скромность (она пытается «рационально» объяснить факт, что была «любимицей» всех родных), и сплоченность семьи, собравшейся на родственный праздник, и уважение к христианскому подвигу в среде своих близких.

2
В своей заметке «Род Шапошниковых» Елена Ивановна писала: «Прадед отца моего приехал в Россию при Петре Великом. Во время посещения Петром Прибалтийского края прадед состоял бургомистром города Риги и преподнес Петру великолепную шапку Мономаха, шитую драгоценными камнями и отороченную бобром. Император остался доволен оказанным ему приемом и пригласил прадеда приехать в Россию и принять русское подданство с новым именем Шапошникова, намек на полученный дар. И тогда же император подарил прадеду свой походный кубок, вернее, серебряную стопу с привинченной ко дну походной чернильницей. При стопе была и жалованная грамота». Кубок и грамота после смерти прадеда Ивана Ивановича Шапошникова переходили к старшему в роде и погибли в огне домашнего пожара уже у его брата.
Иван Иванович имел трех братьев и семь сестер. Старший был членом Географического Общества и погиб во время экспедиции в Центральной Азии. Иван был самым младшим, «хотел быть художником либо военным, но мать настояла, чтобы он стал архитектором», — пишет Елена Ивановна, видимо, со слов отца.
В литературе о семье Рерихов существует легенда, что «отец Елены Ивановны умер рано»[6].
Между тем архивные розыски привели совершенно к иным результатам. В «Петербургском некрополе» Великого князя Николая Михайловича[7] указано, что смерть Ивана Ивановича Шапошникова последовала 31 марта 1898 года, и похоронен он на кладбище Новодевичьего монастыря Петербурга.
Точная дата смерти позволила продолжить разыскания в газетах. В газете «Неделя Строителя. Прибавление к журналу "Зодчий" — органу Императорского Санкт-Петербургского общества архитекторов» (№ 17 за воскресенье 26 апреля 1898 года, с. 49-50) напечатан некролог:
«На днях скончался один из старейших преподавателей Института Гражданских Инженеров, архитектор Иван Иванович Шапошников. Покойный родился в 1833 году и, окончив курс в Императорской академии художеств в 1864 году со званием классного художника 3-й степени определился тогда же на службу в строительное училище преподавателем черчения. В 1882 году покойный перешел на службу в Главное Инженерное Управление исправляющим должность архитектора, не оставляя своих занятий в строительном училище, где в последнее время он преподавал акварельное рисование.
Из многочисленных построек, произведенных по проектам и под наблюдением покойного И.И.Шапошникова, следует упомянуть: синагогу на углу Офицерской и Б.Мастерской в С.-Петербурге, выполненную им совместно с арх. Бахманом; дом Осоргиной на Сергиевской ул. Им же произведена перестройка церкви Л(ейб).-Гв(ардии). Ея Величества Уланского полка в Петергофе, и отделка актового зала в Михайловском Артиллерийском училище и академии. Кроме того, будучи знатоком деревянной архитектуры, Иван Иванович построил много дач; в последние же годы жизни деятельность его сосредоточивалась главным образом на постройках Александровского сталелитейного завода.
Будучи человеком редкой доброты, Иван Иванович много помогал студентам Института в выполнении ими графических работ, не жалея на это ни времени, ни труда, и пользовался всеобщею любовью. Мир праху его!»
Некролог был без подписи, так что можно думать, что текст его выражал мнение Санкт-Петербургского Императорского Общества архитекторов, заседание которого состоялось в самый день смерти Шапошникова. На заседании в этот день председательствовавший И.С.Китнер «доложил общему собранию о смерти члена Общества И.И.Шапошникова и предложил почтить память его вставанием»[8].
2 апреля одна из самых популярных столичных газет, «Новое время», напечатала следующее объявление:
«Екатерина Васильевна с дочерью с душевным прискорбием извещают о внезапной кончине мужа и отца Ивана Ивановича Шапошникова, последовавшей 31 марта. Панихиды в 2 часа дня и в 8 ч. вечера. Вынос тела последует в пятницу, 3-го апреля, в 10 ч. утра в церковь Института Гражданских Инженеров (3-я рота Изм. п.); богослужение начнется в 10 ½ ч. утра. Погребение состоится на кладбище Ново-Девичьего монастыря».
В том году в России была ранняя Пасха — 5 апреля и холодная весна. Похороны архитектора Шапошникова пришлись, таким образом, на Страстную пятницу.
Елене Ивановне уже исполнилось 19 лет, так что на похоронах отца, видимо, она уже поддерживала в горе мать.
Любопытно спустя почти столетие перелистывать старые газеты, которые как нельзя ярче рисуют нам в подробностях прошлой жизни пропавшие черты. Можно найти в них и некоторые факты, которые, казалось бы, безвозвратно уходят вместе с памятью очевидцев.
О чем писали в эти дни газеты? О том, что второго апреля, накануне похорон Шапошникова, в Петербург из Копенгагена прибыла Государыня Мария Федоровна — Императрица Мать, которую встречали «Их Величества Государь Император и Государыня Александра Федоровна», великие князья и пр. Николай II всего лишь несколько лет как вступил на русский престол, и никто еще не подозревал о том, что это начал править последний русский царь. В эти дни он озабочен празднованием Пасхи в Зимнем Дворце, и в газетах появился царский указ явиться туда «госпожам статс-дамам, камер-фрейлинам, гофмейстеринам, фрейлинам, господам придворным и прочим кавалерам, имеющим приезд ко Двору, а также гвардии, армии и флота генералам, штаб- и обер-офицерам, губернским и уездным предводителям дворянства С.-Петербургской губернии ... Дамам быть в русском платье, а кавалерам в парадной форме».
5 апреля в день Пасхи «Новое время» поместило объявление, заключенное черную траурную рамку:
«Вдова и дочь Ивана Ивановича Шапошникова приносят глубокую «благодарность всем почтившим память покойного»[9].
Спустя три дня газеты уже печатали сообщения о прибытии в столицу известного путешественника Нансена и о награждении орденом Святой Анны первой степени Секретаря Императрицы Марии Федоровны заведующего ее канцелярией графа А.А.Голенищева-Кутузова.
Вероятно, Екатерина Васильевна и ее дочь Елена Ивановна не были на дворцовых пасхальных приемах по случаю своего траура.

3
В адресной справочной книге «Весь Петербург на 1898 год» в разделе «Алфавитный указатель жителей города» статский советник архитектор Иван Иванович Шапошников указан как преподаватель Института Гражданских Инженеров, преподаватель Технологического Института и член Главного Инженерного Управления, помещавшегося в Инженерном замке. Адрес его указан на улице Разъезжей, 23 [10]. В «Алфавитной списке улиц города С.-Петербурга и его пригородов» Разъезжая улица на чертеже расположена между Загородным проспектом и Лиговской улицей. Тот же адрес Шапошникова указан и в справочнике «Весь Петербург на 1894 год». Но через год после смерти Ивана Ивановича адрес0 его вдовы уже другой: «Шапошникова Ек. Вас. вд(ова) с(татского) с(оветника). М. Итальянская, 38-19»[11].
Малая Итальянская одним концом упиралась в Литейный проспект, другим — в Лиговскую улицу, на которой жила сестра Екатерины Васильевны княгиня Евдокия Васильевна Путятина[12], с которой Шапошникова была особенно дружна. Вполне естественно, что после смерти мужа Екатерина Васильевна перебралась поближе к сестре.
Естественно поставить вопрос, в какой гимназии училась Елена Ивановна? Старший сын Рерихов Юрий Николаевич впоследствии вспоминал о матушке: «После окончания гимназии кончила музыкальные курсы, много работала, играла на пианино. Была музыкально высоко одарена, очень артистична... В молодости она была несколько революционной. Дед боялся, что пойдет по пути революционеров»[13].
Елена Ивановна окончила Мариинскую женскую гимназию и поступила в Санкт-Петербургскую столичную музыкальную школу (на Невском проспекте). Музыкальные способности ее были блестящие. Училась она увлеченно и вдохновенно.

4

Как представить себе девочку, растущую среди роскоши, красоты, изящных эстетических впечатлений и жадно впитывающую все разнообразные и противоречивые импульсы драматической, обреченной и вместе с тем полной надежд русской жизни последних двух десятилетий XIX века? Какие книги она читала? Что больше всего поражало Елену Шапошникову в окружающем? В своем очерке-воспоминании З.Г.Фосдик цитирует слова Николая Константиновича о детстве Елены Ивановны в статье «Великий облик»: «Вот в жизни проходит замечательным великий женский облик. От малых лет девочка тайком уносит к себе тяжелое, огромное издание. Склоняясь под тяжестью непомерной ноши, она украдкой от больших уносит к себе сокровище, чтобы смотреть картины, и, научась самоучкой, уже читает. Из тех же отцовских шкафов не по времени рано уносятся философские сочинения и среди шумного, казалось бы, развлекающего обихода самосоздается глубокое, словно бы уже давно законченное миросозерцание. Правда, справедливость, постоянный поиск истины и любовь к творящему труду преображают всю жизнь вокруг молодого, сильного духа. И весь дом, вся семья — все строится по тем же благодатным началам. Все трудности и опасности переносятся под тем же благодатным водительством. Накопленное знание и стремление к совершенству дают непобедимое решение задач, ведущее всех окружающих по единому светлому пути. Болезненно ощущается всякое невежество, происходят исцеления и физические и духовные. Жизнь становится от раннего утра и до вечера истинно трудовой, — все на пользу человечества. Ведется обширнейшая корреспонденция, пишутся книги, переводятся многотомные труды и все это в удивительной неутомимости духа. Даже наитруднейшие обстоятельства побеждаются истинною верою, которая уже делается прямым чувствознанием. А ведь для такого знания нужны были удивительные накопления»[14].

Конечно же, эти накопления знаний начались у девочки уже с раннего детства. В своих книжках, очень популярных в годы детства Елены Ивановны, писательница В.П.Желиховская (1835—1896), сестра Елены Петровны Блаватской, ярко описывает атмосферу большой дружной дворянской семьи, занятой неустанным трудом, где все любят друг друга, искренне увлечены интересами науки и искусства. Повести Желиховской «Как я была маленькой» и «Мое отрочество» о приключениях «сестры Лели» — будущей Блаватской и своих, печатавшиеся в популярных петербургских журналах (например, таких, как «Семья и школа» в 80-е годы) были широко известны. Возможно, что их читала и Лена Шапошникова.
Когда девочке исполнилось 12 лет, в один год умерли вдали от России, может быть, две самые талантливые русские женщины тех лет — в 1891 году в Лондоне скончались философ и путешественница Елена Блаватская и в Стокгольме — Софья Ковалевская. Гениальный математик — кто-то из друзей остроумно назвал ее «многоумной нимфой Эгерией» (Эгерия — нимфа-пророчица, советница Нумы Помпилии, легендарного древнеримского царя) — Софья Ковалевская как-то ответила на вопрос, что заставляет ее постоянно путешествовать: «Мое назначение... Я чувствую, что предназначена служить истине — науке и прокладывать новый путь женщинам, потому что это значит служить справедливости»[15].
Софья Ковалевская стала путеводной звездой для многих женщин, мечтающих о пути в науку. Елена Блаватская основала в 1875 году всемирное теософское общество, которое сама назвала «Обществом недовольных современною материальною наукой» (так, по ее словам, «нашему Теософическому Обществу следовало бы истины ради наименоваться...)»[16]. Своими книгами она осуществляла неожиданный для русской жизни поворот к Востоку, Индии.
Елена Блаватская прибыла в Индию — по мистике чисел — спустя пять дней после рождения Елены Ивановны — 17 февраля 1879 года. А уже через недолгое время очерки Блаватской «Из пещер и дебрей Индостана» начал печатать петербургский журнал «Русский вестник». В 1883 году очерки эти вышли отдельной книгой.
В 1893 году — посмертно — в Петербурге вышла книга Блаватской «Загадочные племена на Голубых горах. Дурбар в Лагоре. Дневник русской». Эти увлекательные очерки о путешествиях вполне могла прочесть 14-летняя гимназистка. Во всяком случае, она, несомненно, слышала имя. Споры о личности Блаватской в русской печати начались немедленно после ее смерти, приняв сразу же скандальный характер вследствие публикации в нескольких номерах «Русского вестника» воспоминаний известного романиста Всеволода Соловьева, брата философа Владимира Соловьева. «Это были первые дни и шаги необуддизма Европе, — пишет Вс.Соловьев, — и ничто еще не показывало, что он представляет собою явление, с которым в скором времени, может быть придется считаться»[17].
Попытаемся представить себе, чем жило в те годы, когда созревало сознание юной Елены Ивановны, русское общество. Прошло уже более десяти лет после убийства Александра II народовольцами. Административные и судебные преследования способствовали тому, что революционное движение среди молодежи нарастало: на жестокие приговоры правительства революционеры отвечали многочисленными террористическими актами. Снова виселицы — и новые покушения. Казалось, ничто не может прервать эту адскую связь. Начиналось увлечение марксизмом как стремление найти объективную закономерность общественного развития, находящуюся вне револьвера, бомбы и тюрьмы. Россия неуклонно двигалась к революции, так как обветшавший аппарат самодержавия был не способен ни к каким государственным переменам.
Крепостное право было отменено, но ни одна из реформ 1860-х годов по-настоящему не была доведена до конца, не решила полностью ни один «русский вопрос». Царская бюрократия была настоящим спрутом, сдавившим тело страны. 1890-е годы, которые историки обычно характеризуют как «годы реакции», были вместе с тем разомкнутым временем, в котором совершались самые разнонаправленные поиски. На смену безоглядному увлечению и диктату идеи общественного служения пришел индивидуализм, ярко проявивший себя в литературном течении символизма. С поклонением Вечной Женственности, идущей от Софии Божьей, связаны искания Владимира Соловьева. Провозгласив существование Мировой Души, объективность Божественной Троицы и ее единую субстанцию Софию Божества — женскую ипостась Святого Духа, Соловьев выступает противником поворота к Востоку, который незаметно но неуклонно совершался в русском обществе. Правда, этому сильно препятствовало высокомерие западного мышления, которое исторически сложилось, по словам востоковеда С.Ф.Ольденбурга, так, что «для западного человека материальная культура стала настолько нераздельной с понятием культуры вообще, что там, где не было этих видимых сразу признаков, он считал, что есть только дикари или утратившие свою культуру люди»[18]. Соловьев доказывал объективность идей, казалось бы, в почти уже победившем материалистическом мире. Остались в прошлом споры западников и славянофилов, каким путем пойдет Россия: будет ли она ориентирована на Запад, или у нее хватит самобытных сил, чтобы пойти своим путем. Спустя почти полвека после этих споров оказался возможным некий третий и непредвиденный поворот — к Востоку. Во всяком случае, именно так была воспринята в обществе новая идея. Церковь играла только обрядовую роль почти официального института, и, в сущности, увлечение теософией, идеями восточного эзотеризма возникло именно как попытка противопоставить их ярой политической борьбе — панацее от зол современной жизни.
Владимир Соловьев не замедлил выступить против «необуддизма» Блаватской: «Е.П.Блаватская неразрывно связала свое имя с историей этого движения, которое называется то необуддизмом, западным буддизмом, эзотерическим буддизмом, то теософией... На чем же основана эта антирелигиозная, антифилософская и антинаучная доктрина? Единственно на предположении о существовании какой-то тайной мудрости, крупицы которой находятся у мистиков всех времен и народов, но которая в целости хранится каким-то за-гималайским братством, члены которого живут по тысяче лет и более, могут, не выходя из своей кельи, действовать на любой точке земного шара и т. п. Вовсе не отрицая безусловно возможности подобных вещей, мы полагаем, что учение, которое принимает их действительность как свой исходный пункт... никак не может быть признано искренним и серьезным учением»[19].
Еще при жизни Блаватской против нее выступил связанный с революционными кругами публицист В.В.Лесевич, обличая «обманщицу Блаватскую», а заодно и буддизм, который воспрещает «платить злом за зло»[20].
Словом, понятие о буддизме довольно быстро стало не посторонним в русском обществе. И вот тот же Владимир Соловьев, разбирая сочинения А.А.Голенищева-Кутузова, уже считает их «буддийским настроением в поэзии... Наш поэт... буддист, разумеется, не в смысле каких-нибудь догматов и учений, а в смысле того душевного настроения, которое кристаллизовалось в религии Шакья-Муни»[21].
Об интересе в обществе к учениям Востока и поисках этических ценностей свидетельствовал огромный успех книги «Свет Азии» Эдвина Арнольда, которая содержала поэтически изложенную биографию Будды; она вышла в 1893 году вторым изданием.
Православная религиозная доктрина не пользовалась живым авторитетом, всевозраставшая активность русского общества искала новый этический рычаг, с помощью которого она могла бы строить позитивную программу общественно-философских ценностей. В начале XX века философы обратятся и к православию (С.Трубецкой, С.Булгаков, отчасти Н.Бердяев). Но в конце 1880-х — 1890-е годы, несомненно, большую роль сыграли и труды Е.П.Блаватской. Россия медленно, но увлеченно стала поворачиваться к Востоку.
Здесь нет места говорить об исканиях такой личности, как революционер-«буддист» В.Лесевич, но отметим только, что в предисловии к «Свету Азии», вышедшему под его редакцией и с его введением, В.Лесевич признался: «Можно исходить Индию во всех направлениях, как это сделал я»[22]. Подробно рассказывает он и о своих «собственных наблюдениях, сделанных в Непале»[23]. О путешествии в Индию В.Лесевича, у нас ничего не известно. Впрочем, как революционер, он был опытным конспиратором.
Мы не знаем, прочитала ли Елена Ивановна «Свет Азии» с предисловием В.Лесевича или эта книга попала ей в руки уже в 1906 году, когда она вышла с предисловием и примечаниями известного востоковеда С.Ф.Ольденбурга, но несомненно, что, как и для многих читателей России, она могла послужить важной вехой на пути ее духовного развития.
Однако не будем лишь перебирать книги.
Сколько впечатлений всегда питает душу подростка! И если задаться вопросом, были ли такие события, которые могли поразить юное воображение, то мы не должны будем пропустить такой факт, как многочисленные статьи во всех русских газетах и журналах, посвящению безвременной смерти в 1895 году путешественницы Александры Викторовны Потаниной. Скорбь просвещенного русского общества была искренней и единодушной. Можно не сомневаться, что это не прошло мимо 16-летней Елены Шапошниковой. Имена путешественниц второй половины XIX века были достаточно широко известны — многие из них сопровождали своих мужей в экспедициях. Ольга Федченко была рядом со своим мужем зоологом А.П.Федченко. Как ботаник и художница в 1868—1871 годы она прошла по Тянь-Шаню и впоследствии выпустила труд «Флора Памира». О.К.Позднеева путешествовала со своим мужем известным монголистом А.М.Позднеевым в 1892—1893 годы по Монголии и Китаю. Марфа Черская, жена ссыльного, ставшего известным исследователем Восточной Сибири, отправилась вместе с мужем, смертельно больным чахоткой, и 12-летним сыном на Колыму, и, когда во время экспедиции Черский скончался, она завершила начатую работу[24]. Однако и в этом ряду имя Потаниной стоит особо.
Из многочисленных некрологов памяти Потаниной мы возьмем только два — критика В.В.Стасова и известного уже нам В.В.Лесевича. Как революционный демократ В.В.Лесевич хвалит Потанину за ее веротерпимость, теплое отношение к малым народностям — «инородцам» — во время совместных путешествий супругов Потаниных в Монголию и Тибет. Потанина, по словам Лесевича, была «вестником мира и любви... между людьми разных племен и вер»[25]
.
В.В.Стасов необычайно высоко оценил научные заслуги Потаниной — первой русской женщины, проникшей в глубь Центральной Азии и Китая. Она не только помогала мужу: Географическое отделение Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии издало статьи путешественницы в год ее смерти отдельной книгой[26].
Дочь священника из Нижнего Новгорода, воспитанница епархиального женского училища, Потанина выросла в серьезного этнографа, художницу и «помощницу, товарища, советницу, друга своего мужа, не только во всех его житейских и домашних делах, но также и в его интеллектуальных, научных предприятиях и трудах». Именно с помощью находок Потаниной Стасов решал вопрос об азиатском происхождении эмалей, когда задумался о путях великого переселения народов из Азии в Европу.
Некролог памяти Потаниной имел воспитательное значение, в особенности, для молодой женской аудитории в России. Своей пылкой речью критик создавал замечательный портрет современной женщины, который мог служить примером всем, кому были не безразличны наука и искусство. Вот что писал Стасов о Потаниной: «А.В.Потанина принадлежит к новой породе женщин в Европе: к числу тех женщин которые сбрасывают с себя цепи векового морального рабства и пробуют примкнуть к той же интеллектуальной деятельности, на которой мужчина уже столько столетий проявлял всю свою силу дарования, ума, иногда гения... В иных отношениях справедливо будет сказать, что современная женщина стоит выше современного мужчины. Женщин стремящихся и действующих, теперь, ко всеобщему нашему счастью, уже много, и число их все более и более увеличивается. Между все возрастающею их массою, во всех отраслях интеллигенции и культуры, я укажу только на двух, по роду деятельности схожих с А.В.Потаниной. Одна из них — гречанка, другая — француженка. Обе действовали лишь немногим ранее нее. Первая, Софья Шлиман, была женой знаменитого Шлимана, открывателя Трои, Микен... В своей «Автобиографии» Шлиман не находит потом слов, чтобы похвалить свою милую помощницу, свою дорогую жену-красавицу, эту в Афинах богачиху, танцорку и бальную даму, а тут — храбрейшую и неутомимейшую между всеми работниками женщину. Другая такая женщина была Жанна Дьелафуа, жена знаменитого путешественника и открывателя Суз и многих других городов древнеперсидского царства. Она тоже сопутствовала мужу всегда и повсюду, сама работала, сама распоряжалась, напечатала несколько превосходных и важных книг об открытиях мужниных и своих собственных... Заслуги ее были так серьезны и велики, что французское правительство дало ей орден Почетного Легиона. Вот какие были предшественницы в 60-х и 70-х годах у нашей А.В.Потаниной. Вот к какому племени и породе она примыкает.
Господа! У нас нет ордена Почетного Легиона, и крестов у нас женщинам не дают. Но у нас уже начинается «легион почетных женщин, и кажется, он скоро вырастет широко и могуче»[27].
В воспоминаниях Стасова существенно и примечательно то, что образ, нарисованный критиком, и его похвалы Софье Шлиман и Жанне Дьелафуа представляют собой, в сущности, опровержение шаблонов, коренившихся в сознании не одного поколения женщин в России, боровшихся за эмансипацию, за право высшего образования наравне с мужчинами. Это уже не образ «курсистки» с картины Ярошенко, молодой женщины, с непременным аскетическим отказом от красивой одежды, разумеется, всех светских удовольствий, а часто и семейной жизни. Оказывается, можно быть верной женой и притом современной женщиной, ученой; танцевать на балах, как Софья Шлиман, а потом работать на раскопках наравне с рабочими. Это был уже новый виток в понимании и решении «женского вопроса». Стасов продемонстрировал взгляд просвещенного мужчины, который ценит в женщине «прочность душевную и надежность умственную», что он и отмечал в Потаниной, ее уровень как интеллектуального партнера[28].
Необходимо заметить, что Н.К.Рерих был в это время в постоянном общении с В.В.Стасовым. Через два года будет написан «Гонец», и художник вместе с критиком отправится к Толстому. Толстой твердо был уверен, что главное назначение женщины — исключительно семья, и характер ее взаимоотношений с обществом должен носить по преимуществу жертвенный характер. Так что в формировании того глубокого уважения к женщине, ее творчеству, которое было характерно для Н.К.Рериха, свою роль сыграл, видимо, и Стасов.
Что же касается юной Елены Ивановны, то я не исключаю, что ее участие в будущих археологических экспедициях своего мужа, которое вызывало изумление и даже гнев аристократической родни, было для молодой женщины делом простым и решенным, как бывает ясным что-то, решенное в юности. Может быть, тут сыграл свою роль и образ путешественницы Потаниной.
Когда-то художник М.Волошин писал, что ни исторические эпохи, ни исторические характеры в жизни народов не проходят бесследно: «Творческие вихри всех эпох всегда присутствуют в жизни народной»[29]. Поистине таким «творческим вихрем», донесшим до жителей Петербурга в 1895 году дыхание языческой Руси, были состоявшиеся тогда публичные выступления крестьянки из Заонежья Ирины Федосовой. Порою современникам трудно дать себе отчет в том, что именно происходит на твоих глазах, осознать это в полной степени как факт исторический. Успех выступлений Федосовой был феноменален не только в Петербурге, но и в Москве, Нижнем Новгороде. Ее слушали М.Горький, Шаляпин, композитор М.Балакирев. От нее были записаны три тома народных плачей-причитаний, которые использовал Некрасов в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо», ее мелодиями интересовался Римский-Корсаков. Всего от Федосовой услышали 30 тысяч стихов — больше, чем в «Илиаде». Однако явление Федосовой состояло еще и в том, что подобно Трое, открытой Шлиманом, в раздираемой страстями политической, общественной, литературной борьбы стране вдруг неожиданно — будто со дна морского — поднялся неведомый никому материк, казалось бы, давно и безвозвратно погибшей культуры. И эту культуру явил России и миру один человек. В дальнейшем во время Центрально-Азиатской экспедиции семья Рерихов будет постоянно во встречах с живыми людьми отыскивать следы исчезнувших культур.

5

Спустя год после смерти отца Елена Ивановна Шапошникова, как обычно, проводила лето вместе со своей матерью в имении тети княгини Евдокии Васильевны Путятиной на станции Бологое, примерно на полпути между Петербургом и Москвой. Имение «Высокое» было расположено примерно в двух верстах от железной дороги на самом берегу древнего Бологовского озера площадью около шести квадратных верст. Озеро хранило на берегах следы древних славянских поселений курганы и городища. Хозяйка имения была та самая «Додонский» — как звал ее двоюродный брат Мусоргский. Одаренная необыкновенным голосом, музыкальностью и вкусом, по семейным преданиям, Евдокия Васильевна пела даже в Мариинской опере, но вскоре вышла замуж за князя Митусова. Однако брак был недолгим, второе замужество — с князем Путятиным, кажется, было счастливее. «Искусство пения и музыки царило в их доме, пели и дочери (Путятиной.— С.К.) и она сама»,— пишет в воспоминаниях Наталья Владимировна Шишкина, одна из немногих подруг Елены Ивановны в молодости[30].

Господский дом и доныне стоит на высоком берегу на небольшом мысу, впадающем в озеро, а в яблоневом саду сохранились два пруда. К дому вплотную — стена к стене — примыкает церковь. Место это необычное. Историки культуры не раз замечали закон двойственности или тройственности, который обычно стремятся представить как простое совпадение. Видимо, совпадение — это еще не познанная нами закономерность. Во всяком случае, прежде чем в имение «Высокое» около станции Бологое летом 1899 года приехала Елена Ивановна, чтобы встретиться здесь с Николаем Константиновичем Рерихом, ровно за 32 года до этого состоялось в имении необычное венчание.
22 мая 1857 года здесь в домовой церкви обвенчались лицейский друг Пушкина Иван Иванович Пущин и вдова декабриста Михаила Александровича Фонвизина, Наталья Дмитриевна Фонвизина. Обвенчались они по возвращении Пущина из тридцатилетней сибирской каторги и ссылки. Наталья Дмитриевна была одной из тех жен-декабристок, что отправилась за своим мужем в Сибирь, провела в изгнании больше четверти века. Сыновья, оставленные крошками на родине (Николай I, как известно, желая воспрепятствовать отъезду жен, не разрешил брать с собой детей), выросли без родителей и без них же скончались от чахотки. Умер и декабрист Фонвизин. А многолетняя глубокая любовь Пущина и вдовы-декабристки привела их к браку — недолгому, но счастливому. Пущину оставалось жить немного, и Наталья Дмитриевна своей заботой скрасила ему последние годы. Только благодаря ей Пущин сумел написать свои известные воспоминания о Пушкине.
Крепки были лицейские узы, и лицеист Дмитрий Алексеевич Эристов приютил сибирских изгнанников в своем имении «Высокое». В память венчания, по преданию, рядом с церковью были посажены кедр и лиственница. Сейчас они превратились в могучие деревья. Но уже и при Елене Ивановне, разумеется, были достаточно высоки.
Эристов и князь Путятин были женаты на сестрах Мельницких. Эристовы были бездетны, и после смерти мужа вдова пригласила жить вместе с нею в имении свою сестру — княгиню Путятину (сын ее Павел Арсеньевич женился на Евдокии Васильевне и наследовал имение тетки)[31].
Лицеист второго выпуска Дмитрий Алексеевич Эристов (1797— 1858) был хорошо знаком с Пушкиным и его друзьями — Пущиным, Дельвигом, Яковлевым. В одном из писем к Дельвигу Пушкин писал: «Вот тебе, душа моя, приращение к куплетам Эристова. Поцелуй его от меня в лоб»[32]. Эристов был поэт-дилетант, и его куплеты одно время приписывали Пушкину. Потом он увлекся историей и помещал в печати статьи об исторических деятелях, монастырях и святых православной церкви. Вместе с лицеистом М.Л.Яковлевым Эристов составил два словаря: «Исторический словарь», оставшийся неопубликованным, которым Пушкин пользовался для «Истории Пугачева», и «Словарь о святых», прославленных в российской церкви, и о некоторых сподвижниках благочестия местночтимых (Спб. 1836). Пушкин написал и напечатал в «Современнике» рецензию на этот словарь, где есть такие слова: «Слог издателя должен будет служить образцом для всех ученых словарей. Он прост, полон и краток... Издатель «Словаря о святых» оказал важную услугу истории. Между тем, книга его имеет и общую занимательность: есть люди, не имеющие никакого понятия о житии того св. угодника, чьe имя носят от купели до могилы и чью память празднуют ежегодно. Не дозволяя себе никакой укоризны, не можем, по крайней мере, не дивиться крайнему их нелюбопытству»[33].
Трудно было бы заподозрить таких просвещенных людей, Путятины и Шапошниковы, в «нелюбопытстве» к истории, а если представить себе, что на «общую занимательность» словаря указывает такой его читатель, как Пушкин, то нужно думать, что «Словарь о святых» читался в доме его создателя, князя Эристова. Можно предположить, что «Словарь о святых» был прочитан и Еленой Ивановной, поскольку он не мог отсутствовать в библиотеке усадьбы «Высокое». Ореол пушкинского имени, разумеется, сохранялся и для последующих обитателей усадьбы. Князя Эристова Елена Ивановна упомянула в своем мемуарном эссе «Род Путятиных» как человека известного ей: «Дед Арсений Путятин был крупным помещиком в Новгородской и Тверской губ. Князь Арсений Павлович Путятин был женат на тверской помещице Мельницкой и имел сына Павла. Вторая сестра Софья Мельницкая была замужем за князем Эристовым (курсив мой. — С.К.), потомства не имела и после смерти мужа жила с сестрой княгиней Путятиной в именье "Высокое" в Новгородской губернии».
Так в именье на берегу Бологовского озера незримо витал близкий дух Пушкина.
Впоследствии Елена Ивановна напишет удивительную работу о Сергии Радонежском (под псевдонимом Н.Яровская), где знание богословия будет тесно сплетено со знанием истории и психологическим проникновением в характер необыкновенной личности. Может быть, первые знания о Сергии Радонежском Елена Ивановна получила из «Словаря о святых», написанного приятелем Пушкина, одобрившего эту работу.
Князь Эристов дружил и с другими лицеистами. Он помог товарищу Пушкина — моряку, адмиралу Ф.Ф.Матюшкину выстроить на берегу Бологовского озера дом (он сохранился до сих пор, цел даже камин в одной из комнат). Матюшкин всегда приезжал обедать к Эристову, а после смерти князя посещал его вдову, когда она жила там уже с семьей Путятиных. Матюшкин умер за семь лет до рождения Елены Ивановны, но скорее всего она слышала многочисленные семейные предания и рассказы о друзьях поэта. Сильный духовный магнит был заложен в имении «Высокое», где будто сходились токи культурных явлений прошлого. Пушкин — Эристов — Пущин — Матюшкин — декабристы — Фонвизина, которая приходилась внучатой племянницей сатирику XVIII века Денису Фонвизину... Вот какой ствол русской культуры просматривался в доме, где так часто гостила Елена Ивановна!
Уходил в прошлое XIX век, со всеми его богатствами и бедствиями. Настало последнее его лето — лето 1899 года...

6

Попытаемся представить себе Елену Ивановну в лето перед встречей с Николаем Константиновичем. Вот как описывает ее Н.В.Шишкина: «Все, кто ни встречал Елену Ив., не могли равнодушно пройти, чтобы не обратить внимания на ее выдающуюся наружность... Высокого роста, очень пропорционально сложенная. Полная изящества, женственности, грации и какого-то внутреннего обаяния всего ее облика, она невольно притягивала к себе все взоры. У нее были роскошные светло-каштановые, с золотым отливом волосы и пышная прическа, высокая, по моде того времени; прелестный, небольшой ротик, жемчужные зубы и ямочки на щеках; и когда она улыбалась, а улыбалась она часто, все лицо освещалось теплом и лаской. Но что было самое притягательное в ее лице, это ее глаза, темно карие, почти черные, миндалевидные, продолговатые, как бывают у испанок, но с другим выражением. Это были лучезарные очи, с длинными ресницами, как опахала, и необычайно мягким теплым, излучающим какое-то сияние взглядом». Может быть, в этом описании видны некоторые черты облика Елены Ивановны, уже замужней дамы — «с высокой прической», но хорошо передано впечатление от ее внешности.

Николай Константинович Рерих был уже известным художником, увлекался археологией и, занимаясь раскопками в Новгородской губернии, посетил имение князя Павла Арсеньевича Путятина, который также увлекся археологией. Правда, в книге «Весь Петербург на 1898 год» Путятин указан состоящим в Антропологическом обществе, Русском Географическом обществе, в Военно-медицинской академии (состоял он и в Обществе Вспомоществования нуждающимся ученикам Бологовского технического железнодорожного училища), но членом Археологического общества как раз не числится[34]. Однако Путятин занимался раскопками, и Рерих приехал к нему в отсутствие князя. Дадим слово опять Н.В.Шишкиной: «Однажды вся семья П(утятина) отправилась в свою деревенскую баньку, построенную тут же на краю парка[35], на берегу озера. Е.И. первая вернулась и, проходя через переднюю, увидала в углу сидящего человека; она машинально взглянула на него и прошла мимо, приняв его за охотника или за одного из служащих кн(язя) П(утятина). Сам П(утятин) был в это время в отъезде, тоже по делам раскопок; уехал туда на несколько дней. Она не очень большое внимание уделила сидящему ожидающему человеку, но этот скромный сидящий человек с огромным удивлением перед ее красотой поглядел на нее. Она шла с распущенными волосами, после мытья, которые, как длинная пелерина, окутывали сверху донизу ее стан. Вернувшись из бани, вся семья села за стол, в столовой ужинать, и тут только Е.И. вспомнила о том, что в передней «сидит какой-то человек приехавший», должно быть, по делу к дяде. Спохватившись, пошли к нему, пригласили его к столу. Это был невзрачно одетый, в охотничьих высоких сапогах, куртке и фуражке человек, очень скромно назвавший свою фамилию — Рерих. Из разговоров выяснилось, что он и есть знаменитый уже в то время художник Рерих, чьи картины уже были в Третьяковской галерее в Москве и на выставках картин Петербурга и что он приехал к ним к старому князю археологу по делам археологических раскопок, производимых в этой местности. Старик-князь задержался в пути, и несколько дней Рерих прогостил в их усадьбе в ожидании приезда князя.
И вот за эти несколько дней решилась вся судьба Елены Ивановны. Вот тот человек, которого так давно ожидала ее душа! Вот то вдохновенье, которое она так давно искала! Любовь взаимная решила все!»
Воспоминания Н.В.Шишкиной драгоценны для нас и тем, что рисуют Елену Ивановну в среде ее родных: это те картины ее молодости в неповторимых чертах живой жизни, которые навсегда остались за порогом возможности их увидеть. Шишкина вспоминает, что Елена Ивановна «любила наряды, всегда по последней моде одетая, очень элегантная, носила серьги, ожерелья и вообще драгоценные украшения. В ней было сильно развито чувство красоты, которую она всюду проявляла, как своим внешним обликом, так и своим внутренним содержанием. Жили они с матерью в тогдашнем Петербурге, и вела она очень светский образ жизни, но всегда имела вид наблюдавшей жизнь, ищущей чего-то другого, более вдохновенного, более глубокого содержания; у нее были какие-то искания, и пустая, светская, шумная жизнь ее не вполне удовлетворяла». Подробность из жизни Елены Ивановны тех лет, которую могла сохранить только женская память, — как на балах в доме Путятиных «всегда бывала Е. Ив., всегда в красивом бальном туалете, — она мало танцевала, больше сидела где-нибудь в конце зала, окруженная толпой поклонников. У нее было много завистниц ее успехам в обществе, много предложений выйти замуж. Один очень блестящий молодой человек, бывший лицеист, единственный сын у родителей, миллионер; ему принадлежало общество Пароходства по Волге «Самолет». Он без памяти был влюблен в Е.Ив., делал ей предложение, но получил отказ. Все окружающие ее не могли этого понять: как отказать такому жениху, о котором так мечтали все петербургские красавицы».
Такие детали жизни важны для понимания структуры личности ведь каждодневность — самое большое испытание и лестница восхождения. Впоследствии в своей работе о Сергии Радонежском Елена Ивановна напишет о «великой вместимости и примирении противоположностей». Святой Сергий, по ее словам, «сам заботился о монастырских огородах и там же обсуждал содержание новых икон. Заботился о списывании книг, но знал, что квас не должен слишком бродить». В это словах звучит женское познание этого «примирения противоположностей», которое пронизывает почти непременно и всякую ищущую женскую душу, стремящуюся, не покидая своих жизненных обязанностей, найти высшие ценности. «Великая вместимость» Елены Ивановны помогла ей найти в самых разных исканиях свой неповторимый путь, стать «Путеводительницей Ладой» для Николая Константиновича Рериха. Видимо не зря сказала Блаватская: «Эзотерическая философия, или Сокровенная Мудрость, символизировалась женской формой»[36].
Венчание Елены Ивановны Шапошниковой и Николая Константиновича Рериха состоялось в церкви Императорской Академии Художеств 28 октября 1901 года. Наступил новый век — XX. Никто к понял, что невидимая рука Истории перевернула заново песочные часы.

7

К концу XIX века, казалось, все зашло в безнадежный тупик: острая потребность в новой этике, которая сумела бы вместить религиозный инстинкт, революционную жажду переделки общества на новых разумных и справедливых началах; аскетические требования только общественной деятельности во имя интересов угнетенных и оскорбленных вошли в резкое противоречие с родившимся и набиравшим силу индивидуализмом. Водоворот политических партий. Каждый ищет для себя прежде всего политическую платформу. Но сколько, как говорил Рерих, «потерянных вех многих путей»!

Мысль художника необычна: «При новом строительстве важно то, что еще сейчас вращается в жизни. Не по полкам библиотек, а по живому слову измеряется состояние духа»[37].
Это «живое слово», которое можно найти в те годы, опять приведет нас к А.А.Голенищеву-Кутузову, мысли и высказывания которого во многом совпадают с тем, что ищет Рерих и формулирует в своих статьях. Поэт с ужасом глядит на «новую разновидность цивилизованного кочевника»: «Эти бродяги обоего пола порывают все природные связи и, став "гражданами вселенной", разносят с собой повсюду заразу бездомовности, бесплеменности и безотечественности»[38].
В своих статьях поэт чувствителен именно к современным литературно-философским спорам, которые выливаются в партийные разногласия, часто и во вражду. Вот его ответ революционной партии эсеров, чьи выстрелы гремят, не прекращаясь, в России: «Вожди великой французской революции обессмертили свои имена провозглашением прав человека, но воздержались от такого же торжественного провозглашения его обязанностей...
Теперь, постепенно утрачивая веру в Царство Небесное, те же народы склоняются к вере в земное царство свободы, равенства и всеобщего благоденствия и надеются его завоевать себе при помощи крови и насилия. Безумие креста сменилось безумием кинжала, пули и разрывной бомбы»[39].
Голенищев-Кутузов уверяет, что нельзя «верить пророкам и учителям, которые дышат ненавистью к Ивану под предлогом любви к Петру и с пеною у рта изрыгают хулы, брань и проклятия под предлогом проповеди вечного мира и всеобщего благоволения».
Путь для поэта один: «Сбросим с себя оковы нашего закоренелого и устарелого западничества и, если мы не в состоянии сделаться просто русскими, сделаемся восточниками. Юноши! "Ex oriente lux!"»
Свет с Востока! Пожалуй, столь ярко и просто сформулированной программы — как общественной и философской ориентировки — в то время не высказал еще никто. Для семьи Рерихов это было необычайно близко. Стихи Бальмонта, Вяч. Иванова, сочинения Вивекананды, книга Йога Рамачарака «Религии и тайные учения Востока», изданные в Петербурге в 1914 году, — все влекло в сторону Индии, Востока.
Но это была уже новая не страница, а книга в жизни Рерихов.

«Утренняя звезда» № 1. М.: МЦР. 1993. С. 138-156.

Примечания
1. Н.К.Рерих. Из литературного наследия. Листы дневника. Избранные статьи. Письма. М., 1974. С. 148-149. См. также: «Музыкальный современник. Мусоргский, 1839―1881», 1917. Кн. 5-6, генеалогическая таблица; С.В.Любимов Князья Костровы. Материал для биографии. Мусоргский. Опыт поколенной росписи. Псков. 1916. С. 23.
2. «Музыкальный современник». 1917. Кн. 5-6. С. 88, 95.
3. Н.К.Рерих. Из литературного наследия. С.243.
4. Там же. С. 325.
5. Цит. По записям из архивного наследия Рерихов.
6. П.Ф.Беликов. Личное участие членов семьи Н.К.Рериха в работе института «Урусвати» // Рериховские чтения. 1979 г. К 50-летию института «Урусвати». Новосибирск. 1980. С. 205.
7. Петербургский некрополь. Т. 4. Спб., 1913. С. 503.
8. «Неделя строителя». 1898. № 15, 12 апреля, «Отчет о заседании Спб. Императорского Общества Архитекторов 31 марта».
9. «Новое время». 1898. 5 (17) апреля, № 7940.
10. «Весь Петербург на 1898 год», изд. А.В.Суворина, 1898. С. 576.
11. «Весь Петербург на 1899 год», Спб., 1899. С. 580.
12. Там же. С. 438.
13. «Записки Р.Я. о Ю.Н.». Из архива МЦР.
14. «Елена Ивановна Рерих» // Рериховские чтения. 1979 г. 1980. С. 311-312.
15. П.Я.Кончина, И.Г.Зенкевич. С.В.Ковалевская. М., 1986. С. 60-61.
16. Загадочные племена на Голубых горах. Дурбар в Лагоре. Сочинение Радды-Бай (Е.П.Блаватской). Спб., 1893. С. 140.
17. Всеволод Соловьев. Современная жрица Изиды. Мое знакомство с Е.П.Блаватской и «теософическим обществом». «Русский вестник». 1892. № 2. С. 66.
18. Сб. «Сергей Федорович Ольденбург». М., 1986. С. 78.
19. Вл.С.Соловьев. Собр. соч. Т. VI. «Заметки о Блаватской». С. 78.
20. В.В.Лесевич. Новейшие течения в буддизме, поддерживаемые и распространяемые европейцами. ― Рус. мысль. М., 1887. № 8. С. 17.
21. Вл.Соловьев. Буддийское настроение в поэзии. ― Собр. соч. Т. VI. С. 432-433.
22. «Свет Азии. Поэма Эдвина Арнольда». Перевод А.Анненской. Под ред. В.лесевича, с его предисловием и введением. Изд. 2. Спб., 1893. С. 9.
23. Там же. С. 60.
24. В.А.Обручев. Избранные труды. Т. 6. М., Наука, 1964. С. 98.
25. В.В.Лесевич. Подвижница науки. ― «Русское богатство», 1895. № 4. С. 42.
26. А.В.Потанина. Из путешествий по Восточной Сибири, Монголии, Тибету и Китаю. М., 1895.
27. В.В.Стасов. Мои воспоминания об Александре Викторовне Потаниной. ― «Северный вестник». 1895. № 4. С. 249-250.
28. Кстати сказать, в том же номере «северного вестника» была напечатана «исповедь» Анни Безант (№3-5).
29. М.А.Волошин. Суриков. ― «Радуга». 1966. № 3. С. 111.
30. «Отрывки воспоминаний современницы Е.И., приблизительно от последних лет 19 ст. и первых лет 20 ст.». ― Караганда. Дом инвалидов. 1955.
31. См. заметку Елены Ивановны «Род Путятиных», где есть указание, что Эристов и Арсений Путятин были женаты на сестрах Мельницких. Княгиню Эристову звали Софья.
32. Л.А.Черейский. Пушкин и его окружение. Л., Наука. 1975. С. 489.
33. А.С.Пушкин. Собр. соч. в десяти томах. М., 1976. Т. 6. С. 175.
34. «Весь Петербург на 1898 год». С. 489.
35. В апреле 1987 года мне рассказал М.А.Иванов, завуч Бологовского сельхоз. Техникума, расположенного на территории усадьбы, что банька Путятиных сгорела совсем недавно ― в 1985―1986 годы.
36. Е.П.Блаватская. Тайная Доктрина. Пг., 1915. С. 62.
37. Н.К.Рерих. Алтай-Гималаи. М., С. 53.
38. А.А.Голенищев-Кутузов. На летучих листках. Спб., 1912. С. 32.
39. Там же. С. 41.
Владимир Чернявский вне форума  
Показать ответы на данное сообщение Ответить с цитированием Вверх
Создать новую тему Ответ

  Агни Йога (Живая Этика), Теософия, наследие семьи Рерихов, Е.П.Блаватской и их Учителей > Живая Этика (Агни Йога), Теософия > Новости Рериховского движения > Публикации

Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)
 
Опции темы
Опции просмотра

Похожие темы
Тема Автор Раздел Ответов Последнее сообщение
День рождения Елены Ивановны Рерих Wetta Памятные Даты 49 04.03.2024 10:37
Ярославль: к юбилею Елены Ивановны Рерих Владимир Чернявский Новости Рериховского движения 1 19.02.2009 20:21
К 130-летию со дня рождения Елены Ивановны Рерих Igor Prolis МИСР 0 17.02.2009 23:32
К 130-летию Елены Ивановны Рерих Владимир Чернявский СибРО 0 11.02.2009 23:18
К 130-летию со дня рождения Елены Ивановны Рерих Igor Prolis МИСР 1 07.02.2009 05:53

Быстрый переход

Часовой пояс GMT +3, время: 02:34.


Дельфис Орифламма Agni-Yoga Top Sites Энциклопедия Агни Йоги МАДРА Практика Агни Йоги