Рассказы, повести, новеллы, сказки.

[Amarilis]

Лазурь

В небе много, бесконечно много чистой лазури, ясной синевы, бездонной голубизны, нежной, глубокой, переливной, сияющей многотонным богатством оттенков от самого глубокого синего, таинственного, бархатно-темного, до самого легкого, светлого, прозрачного, пронизанного всеми сияниями дня, почти впадающего в белый, в молочную или опаловую синеву. Вся бирюза мира растворена в безгранном великолепии небосвода, все милые голубые незабудки всех земных низин, покорно умирая, возносят к небесам свою наивную синь, все фиалки, страстно и благоуханно увядая, вливают в этот высокий, безбрежный океан свои фиолетовые души. Не потому ли так майская сирень спешит цвести, изливать аромат и вянуть, чтобы свою окраску перелить в небеса. Еще только голубоватые в апреле и уже так усилившие свою синеву к дням зенитного солнца? Если есть в глазах человека синева и голубое, то это лишь потому, что в душе его есть мечта и радость о нашем земном небе, которое раскрыло над нами свою безмерную чашу, полную тихими призраками скромных синих лобелий, за свою малость на земле и за неутомимость своих цветений, прославленных высокими сферами небес. Когда взор купается в голубиной чистоте небес, только непорочные мечтания скользят в душе, одетые голубыми пламенами, веемыми эдемским сладким ветром, ангелы, летящие в торжественном храме небес на аквамариновых и сапфировых крыльях. Тверже лазоревой эмали, пламеннее синих огней угара, прозрачнее голубых речных струй и волн морских просторы небосклона. Когда умрут багровые огни заката и погаснут зеленовато-синие дыхания вечерней зари, приходит ночь в лиловом плаще, и на лиловом звезды, и от их яркости еще глубже и торжественнее глубокая синева. Смотрите, смотрите чаще в небеса, и днем, и ночью, и в обе зари, всматривайтесь в бесчисленные оттенки голубого, в эти тона простодушной голубики, махровой дельфинии, голубой сеслерии, агератума, лазоревой котинги, и ликены, и полевых васильков, и колокольчиков, и гелиотропа, и синеньких цветочков льна, голубиной шейки, перышек колибри, варакушки и лазоревки, крыльев тяжелого ворона и легкой ванессы, темно-синего магнитного железняка, синей руды свинцовой, синего кобальта и кармина, смальтовых камешков, синих гончарных глин, обожженных шестью огнями по небу, смотрите, как и самые тучи пронизаны небесною голубизною. Смотрите, какую голубую хвалу поют небеса Сидящему на многопламенном престоле славы в венке из голубых лилий!
Сологуб Ф. Повести и рассказы. СПб.: Навьи Чары, 2002. — 624 с.

[beam]

Этот рассказ написан с согласия моего знакомого, назову его Иван. Написать на форуме было моей идеей, сперва предполагалась тема «Феноменальная книга …». Возможно, кто-то сталкивался с подобными явлениями, возможно, у кого-то будут ответы из Учения – буду благодарен за любые мнения. К сожалению, прошло достаточно много времени, между написанием этого текста и сегодняшним днем, я ничем не смог помочь человеку, о котором пишу. Сейчас даже не смогу объяснить, почему тогда, зимой не разместил этот текст на форуме – возможно, от привычки недоверия или из-за нестандартности самой ситуации. У меня нет литературных талантов, даже «рассказ» - это слишком громкое название, этот жанр – «история, происшедшая со мной однажды.» В истории есть небольшой художественный вымысел - он минимален, и добавлен исключительно для того, чтобы личность человека, о котором я пишу, была неузнаваема – таково было его условие.
Особая благодарность автору темы за согласие разместить рассказ.

Когда однажды зимой мне позвонил племянник Ивана, и попросил приехать, я удивился – любой удивится, если позвонит родственник не близкого знакомого, которого не видел несколько лет, и попросит приехать. И у меня первый вопрос был : «что-то случилось?». Племянник Ивана ответил: «Приезжайте. Вас просят помочь, сами все увидите». Такое начало тоже добавило напряжения и почему-то ехать не хотелось. Но сама ситуация была необычна, кроме того, в том городе я прожил несколько лет, и у меня там есть близкие друзья – появлялся повод навестить их после встречи, и я сказал, что приеду к нему завтра, узнал адрес, договорился о времени. В эту ночь мне приснился странный сон, проснувшись, я связал его с вечерним звонком и предстоящей поездкой.
С Иваном мы не были друзьями, скорее хорошими знакомыми - много лет назад встречались на мероприятиях, проводившихся местным РО. Всегда вежливо общались, но не больше, чем «как дела?». Еще раньше, в 90-х общались чаще, но позже он не то ушел в христианство, не то в буддизм, не то еще куда-то, встречаться стали реже, потом и вообще перестали, да и РО потихоньку «заснуло».
Об Иване я знал не много, но «наши» из РО однажды рассказали, что он переехал в пригород из мегаполиса, у него какой-то небольшой бизнес в провинции. Так же я знал, что он не совсем здоров – и в РО к нему относились как к «странному», но я ни разу этого не заметил – возможно, не был участником таких разговоров. О нем говорили, у него что-то не в порядке не то с головой, не то с нервами, но на меня впечатление он всегда производил вполне здравое и благоприятное.
К Ивану я приехал под вечер. Калитка на участок была открыта, он ждал меня, расчищая дорожку от снега. Мы зашли в дом, Иван предложил чай. В глаза бросилось, что он неестественно седой для своего возраста (он моложе меня на несколько лет), заметно нервничает и курит. Я удивился вслух – что это с ним? Он ничего не ответил, и пока я пил чай, принес сумку, достал и показал три фотоаппарата – цифровики, не новые, но хорошие, и такой же не новый, но дорогой смартфон. Спросил, могу ли я «забрать их и деть куда-нибудь». Удивившись еще больше, я попросил объяснить, что происходит.
То, что он рассказал мне, очень похоже на бред. Рассказывал он с деланной улыбкой, предупредив меня, что знает - я отнесусь к услышанному именно как к бреду.
Смысл его рассказа был таков: Иван утверждал, что если он удаляет со своего фотоаппарата неудачную фотку, то через некоторое время, с объектом, который был на удаленной фотографии, или с группой объектов происходит событие, в результате которого сфотографированный объект либо прекращает свое существование, либо изменяется в сторону ухудшения физического состояния и разрушения - примеров он привел вполне достаточно, они были весьма убедительны, и он попросил, чтобы в рассказе они не упоминались.
Пришлось сделать вид, что меня этот рассказ развеселил, я сказал, что если бы это было правдой, то вокруг давно было бы как после атомной войны – я сам удаляю фотки с флэшек десятками, а таких любителей с фотиками, как я - десятки тысяч. Потом я по привычке начал дерзить и прикалываться, советовать заняться самоанализом на предмет избыточного ЧСВ (чувства собственной важности), назвал это запущенным оккультным неврозом, и т.д. Иван слушал, кивал, потом ему это надоело, наверное, и он достаточно резко одернул меня - было видно, что ему не до шуток.
А вот дальше – дальше и я перестал веселиться. Иван закатал рукав рубашки и показал опухоль - небольшую, фиброму или липому, под кожей, на мышце предплечья. Сказал, что не помнит, когда и как она у него появилась, но раньше ее не было, сказал, что опухоль не изменяется – не растет. Каким-то непонятным образом он связал в сознании опухоль и разрушение сфотографированных объектов, и утверждал, что опухоль - причина уничтожения сфотографированных объектов после удаления фотографий. И словно пытаясь заранее предупредить все мои возражения, рассказал, что бывают знаки – о том, что не надо удалять фотки, но он не всегда успевает их понять и не всегда понимает.
«Пытался удалять фотки и файлы другой рукой, но теперь вообще не хочу никаких фотоаппаратов и компьютеров, с компьютерами то же самое. Всё просто - больше никого и ничего не хочу удалять», - так он закончил свои объяснения.
Свое обращение именно ко мне он объяснил тем, что помнит еще с 90-х, что я фотографирую, и некоторыми другими причинами, имеющими отношение к Учению. В очередной раз я попытался отшутиться, но он вдруг спросил: – «Ты хоть раз просыпался? Хоть раз просыпался ото сна?». Я понял, что он имеет в виду, сказал честно: – «Да, бывает, - иногда. Но я не люблю этих состояний, не довожу до них, если начинаются – то пользуюсь «заглушками», экстрасенсы научили». Он понял, кивнул: «Заглушки – это хорошо. А у меня здоровье не позволяет, только курю иногда, но и это уже не помогает».
Потом мы еще долго разговаривали, обо всем: о многоликости майи – вспомнили ЕПБ, об Учителях - согласились, что у них и без нас дел хватает; говорили и о врожденных магах; и о спецслужбах – я спросил со смехом: – «Что, пасут пастыри?». «Пасут» - кивнул он даже не улыбнувшись.. Я пытался убедить его: в том, что с флэшек удаляется не файл, а его название, а образ сохраняется и потом перезаписывается; и в том, что такого, как он рассказал - не бывает и быть не может; и убеждал его в том, что удалить такую опухоль – 15 минут у любого хирурга; и в том, что все это ему показалось, – проговорили почти два часа. Убедить его я вообще ни в чем не смог – на меня, с моими «никакими» аргументами он смотрел с грустной жалостью, как на тупого ребенка.
Но ведь и технику он мог легко продать без меня, и позвал он меня под этим предлогом потому, что ему нужен бьл человек, с которым можно было говорить. Он скрывал, что ему было страшно –это чувствовалось в словах, в движениях, он был словно человек, озирающийся после близкого взрыва. «Ты боишься?» - спросил я. «Уже нет» - коротко соврал он, - «Устал, не хочу бояться, не хочу этой эзотрики с ее играми без правил» - в этом он не врал, тягость ситуации чувствовалась даже в его голосе. Он дал понять, что разговор закончен, принес из прихожей мой рюкзак и положил его рядом с фотиками и смартфоном. «С этим что делать?» - на его ладони лежало несколько флэшек. «Давай, высыпай» - ответил я и подставил под ладонь боковой карман рюкзака.
Мы договорились, что технику я продам и напишу об этой истории на форуме. Я начал обещать привезти ему деньги за проданную технику, но он вежливо отказался, попросил перевести частями на карту – чувствовалось, что бесполезные любопытные ему не нужны.
Собравшись, я чустовал облегчение от того, что пришло время уезжать, т.к. все время мне приходилось уводить разговор в сторону, я и без этого почти все время врал, пытаясь отговорить его от этой идеи.. Не случайно первыми ощущениями после звонка его племянника было нежелание ехать к Ивану. Не хотел я об этом говорить. Человеку нужен был верный совет, возможно, это стало бы лучшей помощью. Единственное, что я смог тогда посоветовать – это бросить курить и попить мяты и валерианы. На это он мне абсолютно серьезно ответил, сигареты у него и так горят синим огнем, просто я этого не вижу, а вижу красный, но так надо и это не мое дело, и в лекарствах он больше меня понимает, и поэтому советы мои посоветовал оставить при себе. К сожалению, тогда я не нашелся что ответить, отшутился, типа «ну тогда рой котлованы фотоаппаратом». Знаю, что ему было совсем плохо – со стороны это похоже на нездоровое нервное состояние, но он психически - здоровее меня, а плохо ему от того, что нет ответов на вопросы.
Когда мы расставались, у меня было желание сказать о том, что если человеку что-то посылается, то это не просто так, а для чего-то. Но я ничего такого не сказал, просто «ляпнул не в попад», что в ТМ масса любителей раздувать понты и преувеличивать все на свете, и вообще там сплошная субъективность а в плотном плане масса свободных ушей. Иван только понимающе усмехнулся на мои слова, мы вышли из дома, он проводил меня до калитки и мы попрощались, пожелав друг другу «всего хорошего».
Приехав домой, я начал рассматривать технику и вспомнил о флешках. Я точно помнил, что Иван высыпал их в карман рюкзака, но флэшек не было! Их не было вообще, нигде - ни в рюкзаке, ни в карманах – нигде. Украсть их не могли, как Иван высыпал их в карман рюкзака и я застегнул его на "молнию" - я помнил точно, даже помнил что хотел спросить – записаны ли они, но не стал, подумал, что сотру не глядя. Но флэшек-то не было! В жизни я сталкивался с внезапным исчезновением и появлением предметов, и этот эпизод только добавил негатива к прошедшей встрече
И у меня осталось неприятное ощущение - я понимал, что уже «проехали», и я ничем не могу ему помочь. Технику я продал, деньги перевел на карту, вскоре позвонил его племянник, передал благодарность от Ивана и его просьбу не придавать нашей встрече большого значения, и сказал, что Иван уехал, куда и надолго ли - .неизвестно. Возможно, слова об отъезде Ивана были не правдой.
Но если такое действительно может быть, то что я должен был ему сказать, и что вообще человеку с этим делать?

[Panzer.Tolik]

Возможно, в некоторой мере задействован принцип переноса чувствительности. Человек внутренне связывает какие-то свои операции на фотоаппарате с событиями, формируя определенную установку. Насколько они реально срабатывают - вопрос, но если при этом есть привязка, проецирующая его чувства на тело, то возникновение опухали таким образом можно объяснить.

Вопрос, откуда появилась привязка - навеянная кем-то мысль (пастыри от спецслужб или еще кто постарался), присосавшаяся лярва (элементарий), собственные мыслеформы - вариантов можно поискать много.

Возможно, тот же принцип переноса чувствительности поможет понять и даже решить данную проблему, по крайней мере, просмотрите еще раз тему по этому вопросу:
http://forum.roerich.info/showthread...ED%EE%F1%F2%E8

Также нужно помнить, что если человек переживает по поводу иллюзорных причин, переживания для него вполне реальны, и страх + стресс реально влияет на выплеск гормонов, регулирование разных процессов в организме и т.д., хотя сами явления - миражи майи.

[Amarilis]

".....Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые стены садов. Девственные чащи черемух и черешен пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник — ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху все дышит, все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь! И вдруг все ожило: и леса, и пруды, и степи. Сыплется величественный гром украинского соловья, и чудится, что и месяц заслушался его посереди неба... Как очарованное, дремлет на возвышении село. Еще белее, еще лучше блестят при месяце толпы хат; еще ослепительнее вырезываются из мрака низкие их стены. Песни умолкли. Все тихо. Благочестивые люди уже спят. Где-где только светятся узенькие окна. Перед порогами иных только хат запоздалая семья совершает свой поздний ужин..." (Н.В.Гоголь "Майская ночь, или утопленница").

[Panzer.Tolik]

Сообщение от Amarilis

Знаете ли вы украинскую ночь?

Напомнило еще одно призведение - стих В.Маяковского "Долг Украине"

Долг Украине

Знаете ли вы
..............украинскую ночь?
Нет,
..............вы не знаете украинской ночи!
Здесь
..............небо
............................от дыма
..........................................становит ся черно́,
и герб
..............звездой пятиконечной вточен.
Где горилкой,
..............удалью
............................и кровью
Запорожская
..............бурлила Сечь,
проводов уздой
..............смирив Днепровье,
Днепр
..............заставят
............................на турбины течь.
И Днипро́
..............по проволокам-усам
электричеством
..............течёт по корпусам.
Небось, рафинада
и Гоголю надо!


*********

Мы знаем,
..............курит ли,
............................пьёт ли Чаплин;
мы знаем
..............Италии безрукие руины;
мы знаем,
..............как Ду́гласа
............................галстух краплен…
А что мы знаем
..............о лице Украины?
Знаний груз
..............у русского
............................тощ —
тем, кто рядом,
..............почёта мало.
Знают вот
..............украинский борщ,
Знают вот
..............украинское сало.
И с культуры
..............поснимали пенку:
кроме
..............двух
............................прославленных Тарасов —
Бульбы
..............и известного Шевченка, —
ничего не выжмешь,
..............сколько ни старайся.
А если прижмут —
..............зардеется розой
и выдвинет
..............аргумент новый:
возьмёт и расскажет
..............пару курьёзов —
анекдотов
..............украинской мовы.
Говорю себе:
..............товарищ москаль,
на Украину
..............шуток не скаль.
Разучите
..............эту мову
............................на знамёнах —
..........................................лексикон ах алых, —
эта мова
..............величава и проста:
«Чуешь, сурмы заграли,
час расплаты настав…»
Разве может быть
..............затрёпанней
............................да тише
слова
..............поистасканного
............................«Слышишь»?!
Я
..............немало слов придумал вам,
взвешивая их,
..............одно хочу лишь, —
чтобы стали
..............всех
............................моих
..........................................стихов слова
полновесными,
..............как слово «чуешь».


*********

Трудно
..............людей
............................в одно истолочь,
собой
..............кичись не очень.
Знаем ли мы украинскую ночь?
Нет,
..............мы не знаем украинской ночи.

1926

[Речник]

Дагестанки

Раз в году сисадмин Андрей отрывался от своего прокуренного монитора и выходил на улицу к людям, чтобы для начала вытащить пачку денег из банкомата с простеньким
дисплеем и слабенькой операционкой. Следующим пунктом Андрюхиного квеста было турагенство. Там в обмен на деньги ему давали путевку, а уже путевка менялась на недельное лежание в турецкой гостинице с вай-фаем и видом на Средиземное море. Вот такой нехитрый ежегодный план. Эх, если бы вай-фай добивал до самого моря, то можно было бы даже искупаться…
Итак, сисадмин звякнул дверным колокольчиком и вошел в маленький холл турбюро, где в радостном предвкушении своей очереди листали проспекты десяток посетителей с маленькими посетителятами.
Андрей присел на холодный диван и только тогда заметил бледнокожую девушку, сидящую в углу за столом. Она что-то печатала на компьютере, шевеля при этом губами.
“А ниче такая” - подумал Андрей, - “можно попробовать поклеить, пока очередь не подошла”.
- Девушка, у Вас неправильно системник стоит, перегревается небось.
Девушка на секунду глянула на компьютерного ловеласа и тихо-тихо ответила, так тихо, что даже Андрей не услышал:
- Ничего, спасибо…
Ответ явно не подразумевал никакого продолжения. Интрижка не клеилась. Да и ладно, зато впереди Турция, загорелые девчонки и целое море вай-фая…
Парня позвали в кабинет, и уже через полчаса он бегал по магазинам в поисках плавок, сумки для ноута и малюсенького замочка для чемодана.
Турецкая неделя пролетела, как школьная перемена перед неминуемой контрольной по алгебре. Андрей снова сидел в своем прокуренном подвале, равномерно освещая лицо синюшным монитором. Но что-то было не так… Ему чего-то не хватало и чем дальше, тем заметнее. Проанализировал и понял: нужно увидеть ту молчаливую, некомпанейскую девушку из турагенства. Но зачем она ему? Не влюбился же, в конце-концов? Да и не в кого там влюбляться: глаза, волосы, руки, черное платье, все как у всех, ничего выдающегося. Но съездить и посмотреть все же стоило. Причем прямо сейчас…
Отпросился с работы и поехал. Странное чувство навалилось на Андрюху, когда он стоял перед дверью и боялся войти. Боялся, что не увидит ее, а еще больше - что увидит. Звук колокольчика ему показался противоугонной сиреной…
Вошел, присел на диван и только через минуту отважился глянуть в угол, где стоял стол бледнокожей девушки. Она так же как и тогда что-то печатала и шевелила
губами.
Андрей:
- Добрый день.
Девушка на секунду оторвалась от монитора:
- Здравствуйте.
И тут Андрей почему-то дико испугался, что сейчас все догадаются, что он с трудом отпросился у начальника, приехал сюда с двумя пересадками через всю Москву, чтобы
только сказать “Добрый день”.
На улице Андрею не понравилось, хотелось обратно в предбанник турфирмы, но нельзя.
В Андрюху медленно, но неотвратимо вселялся маньяк, постепенно вытесняя обычного, спокойного сисадмина, любящего пиво с корюшкой. Через пару невыносимых дней, Андрей опять сидел на кожаном диване, сгорая от злости на себя, от того, что у него не было абсолютно никакого плана.
И тут они с барышней остались одни в комнате и маньяк решился:
- Девушка, а Вас как зовут? Меня - это… Андрей.
Жертва подняла голову, смущенно улыбнулась и ответила, что-то тихое и невнятное:
- Зачем это Вам?
Интрижка резко осложнялась тем, что девушка оказалась не простой. Она была из тех девушек, на которых нужно сперва жениться и уж только потом можно спрашивать: “Хорошая погода, не правда ли?”
Ее имя Андрей узнал только через неделю, после трех колокольчиковых заходов, да и то, потому что ее позвали. Звали ее Камила, и была она дагестанкой. Приехала на лето к старшему брату посмотреть Москву, а заодно помочь в его турагенстве.
Через месяц знакомства у Андрея уже был заветный телефончик, но звонить он не мог, вынужден был ждать звонков от Камилы, а иначе она могла засыпаться, как разведчик-нелегал. На работе с сестрой, дома с женой брата, а в машине по дороге с самим братом.
Вскоре Андрею пришлось прекратить походы в турагенство - сестра однажды подозрительно на него посмотрела и спросила у Камилы: “А кто этот парень? Я вижу его не в первый раз”.
Оставалось только ждать хотя бы смсок, не говоря уж о звонках. Промчалось лето, и Камила улетела обратно в свое Дагестанское село. Полный тупик.
Кое-как со скрипом прошла зима, за которую Андрей высох и потратил все свои деньги на звонки в Дагестан. Даже курить бросил. Хотя, если честно, то курить он бросил, еще когда Камила была в Москве. Она как-то по телефону спросила:
- Андрей, а ты вообще куришь?
- Нет - соврал Андрей.
Оказалось - не соврал.
Но все тайное, рано или поздно всплывает, как атомная подводная лодка ,заплутавшая в аквапарке. Однажды случилось страшное: отец Камилы застукал дочь за разговором по телефону. Гром, молния, дикий скандал, разборки:
- Кто он, и что у тебя с ним было?!
Камила клялась, что ничего, и это была чистая правда. Самое близкое расстояние, на которое Андрей приближался к девушке - метра полтора, в момент входа и выхода
из колокольчиковой двери. Однако, сурового дагестанского папу было уже не унять. К Камиле давно сватался сосед, хороший парень, но из другого рода, поэтому отец
категорически отказал, а тут и вовсе какой-то москвич, не то, что не аварец, а вообще не дагестанец и даже не мусульманин, да еще и Андрей… Ужас.
С этим позором нужно было срочно что-то делать.
Отец посадил дочь под домашний арест, забрал телефон и от ее имени послал Андрею смску: “Пока мне не звони, а срочно приезжай к нам в гости. Родители хотят с
тобой познакомиться. Целую. Твоя Камила”.
План у отца был простой и действенный как кувалда - встретить с сыновьями этого московского красавчика и повезти якобы к себе, а по дороге скинуть. Уже и ущелье присмотрели…
Жизнь Андрея моментально приобрела вкус, запах и смысл, он был на седьмом небе от счастья - наконец и у них будет все как у людей. Сколько можно шифроваться,
ведь он любит Камилу и не сделал ничего дурного. А вдруг, если повезет и он понравится папе, хоть это и мало вероятно, но тогда, может быть…
Конечно, нужно было срочно лететь и не просто лететь, а что-то организовать, чтобы показать серьезность своих намерений.
Махачкалинский аэропорт. Поздний вечер.
Отец Камилы и двое его сыновей уже несколько часов напряженно ожидали прибытия большой московской проблемы. Наконец, самолет сел, и в зал прилета к встречающим выскочил улыбающийся Андрей с большим букетом изможденных цветов, а позади него двигалась целая делегация - мама, папа и старшая сестра московского жениха.
Лютый отец Камилы удивленно выпучил глаза, для такой неожиданной ситуации у него не было никакого плана. Наняли вторую машину и поехали в село.
Поужинали с дороги, каждый из многочисленной семьи получил маленький подарок, и неловкая пауза начала проходить.
Отцы поговорили, матери познакомились, сестры подружились… Так родители второй раз подарили Андрею жизнь, а заодно и счастье.
Вот уже три года Андрей с Камилой живут в Москве. Их дочка Лиза, всегда меня узнает, радуется, улыбается и даже хвастает новыми сандаликами, но на ручки не идет ни под каким видом. Настоящая дагестанка…
Автор: Адам

[Радослав]

- Нет, - сказал он. - Я не хочу жертвы, я пришел только сказать, что
ива цветет и что не поздно еще. Простите меня, Элен Грен. Будьте счастливы.
Так он ушел и очутился на улице, идя совершенно спокойно, как для
прогулки. На темной площади встретил его неподвижно ожидающий Рауссон,
шепча на ухо тайные, заманчивые слова. Но у него хватило силы подождать
ровно три года, пока снова не зацвело сердце, как та ива, которую
спрыскивал хлорофиллом доктор растений.
А.С. Грин

[Amarilis]

О ЧЁМ ЖАЛЕЮТ СТАРИКИ НА ПОРОГЕ ВЕЧНОСТИ.

(Записки волонтёра из Дома престарелых)

Они родили слишком мало детей.

“Знаете, Анечка, я сейчас так жалею, что мы тогда не родили дочке братика или сестричку. Жили мы в коммуналке, впятером в одной комнате с моими родителями. И я думала – ну куда еще одного ребенка, куда? И эта спит в углу на сундучке, потому что даже кроватку поставить негде. А потом мужу по служебной линии выделили квартиру. А потом – другую, побольше. Но возраст был уже не тот, чтобы рожать”.

“Сейчас думаю: ну вот почему я не родила даже пятерых? Ведь все было: муж хороший, надежный, добытчик, “каменная стена”. Работа была, детский сад, школа, кружки… Всех бы вырастили, подняли на ноги, в жизни устроили. А мы просто жили как все: у всех ребенок один, и у нас пусть будет один”.

“Видела, как мой муж нянчится со щенком, и подумала – а ведь это в нем нерастраченные отцовские чувства. Его любви на десятерых бы хватило, а я ему родила только одного…”

Они слишком много работали в ущерб семье.

“Работала я кладовщицей. Все время на нервах – вдруг недостачу обнаружат, на меня запишут, тогда – суд, тюрьма. А сейчас подумаю: и зачем работала? У мужа-то хороший оклад был. А просто все работали, и я тоже”.

“Тридцать лет я проработала в химической лаборатории. Уже к пятидесяти годам никакого здоровья не осталось – потеряла зубы, желудок больной, гинекология. И зачем, спрашивается? Сегодня моя пенсия – три тысячи рублей, даже на лекарства не хватит”.

В старости, оглядывая прожитую жизнь, многие просто ума не могут приложить, зачем за эту работу держались – часто неквалифицированную, непрестижную, скучную, тяжелую, низкооплачиваемую.

Они слишком мало путешествовали.

В числе лучших своих воспоминаний большинство пожилых людей называет путешествия, походы, поездки.

“Помню, как мы еще студентками поехали на Байкал. Какая же там неземная красота!”

“Мы на целый месяц отправились в круиз на теплоходе по Волге до Астрахани. Какое же это было счастье! Мы были на экскурсиях в разных исторических городах, загорали, купались. Посмотрите, я до сих пор храню фотографии!”

“На выходные мы решили поехать в Ленинград. У нас тогда машина была еще двадцать первая ”Волга”. Семь часов за рулем. Утром сели завтракать в Петродворце на берегу Финского залива. А потом заработали фонтаны!”

Они покупали слишком много ненужных вещей.

“Видите, у нас в буфете стоит немецкий фарфоровый сервиз на двенадцать персон. А мы даже никогда в жизни из него не ели-не пили. О! Давайте возьмем оттуда по чашке с блюдцем и выпьем из них чаю, наконец. И для варенья розетки выберите самые красивые”.

“Мы с ума сходили по этим вещам, покупали, доставали, старались… А ведь они даже не делают жизнь комфортнее – наоборот, они мешают. Ну зачем мы купили эту полированную “стенку”? Все детство детям испортили – “не трожь”, “не поцарапай”. А лучше бы стоял тут самый простой шкаф, из досок сколоченный, зато детям можно было бы играть, рисовать, лазать!”

“Купила на всю зарплату финские сапоги. Мы потом целый месяц питались одной картошкой, которую бабушка из деревни привезла. И зачем? Разве кто-то когда-то стал меня больше уважать, лучше ко мне относиться из-за того, что у меня сапоги финские, а у других – нет?”

Они слишком мало общались с друзьями, детьми, родителями.

“Как бы я хотела сейчас увидеть свою мамочку, поцеловать ее, поговорить с ней! А мамы уже двадцать лет нет с нами. Я знаю, что когда не будет меня, моя дочка будет точно так же тосковать, ей будет точно так же меня не хватать. Но как ей это объяснить сейчас? Она так редко приезжает!”

“Родила я Сашеньку и в два месяца отдала в ясли. Потом – детский сад, школа с продленкой… Летом – пионерский лагерь. Однажды вечером прихожу домой и понимаю – там живет чужой, совершенно мне не знакомый пятнадцатилетний человек”.

Они слишком мало учились.

“Как мало я читала книг! Все дела да дела. Видите, какая у нас огромная библиотека, а большинство этих книг я даже никогда не открывала. Не знаю, что там, под обложками”.

Они не интересовались духовными вопросами и не искали веру.

“Знаете, я всю жизнь верующих людей как-то побаивалась. Особенно всегда боялась, что они тайком от меня научат своей вере моих детей, расскажут им, что Бог есть. Дети-то у меня крещёные, но о Боге я с ними не говорила никогда – сами понимаете, тогда всякое могло быть. А теперь понимаю – у верующих была жизнь, у них было что-то важное, что для меня тогда прошло мимо”.

[Amarilis]

Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. «Всю квартиру собой заполонила!..» – ворчал Борькин отец. А мать робко возражала ему: «Старый человек... Куда же ей деться?» «Зажилась на свете... – вздыхал отец. – В инвалидном доме ей место – вот где!» Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека. Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь: «Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку...» Подходила к Борьке: «Вставай, батюшка мой, в школу пора!» «Зачем?» – сонным голосом спрашивал Борька. «В школу зачем? Тёмный человек глух и нем – вот зачем!» Борька прятал голову под одеяло: «Иди ты, бабка...» В сенях отец шаркал веником. «А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!» Бабка торопилась к нему на помощь. «Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила».... Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стол сумку с книгами и кричал: «Бабка, поесть!» Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах. Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая: «Всё хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает». Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку: «Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?» «Ела, ела, – кивала головой бабка. – Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава». Пришёл к Борьке товарищ. Товарищ сказал: «Здравствуйте, бабушка!» Борька весело подтолкнул его локтем: «Идём, идём! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция». Бабка одёрнула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами: «Обидеть – что ударить, приласкать – надо слова искать». А в соседней комнате товарищ говорил Борьке: «А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная». «Как это – главная?» – заинтересовался Борька. «Ну, старенькая... всех вырастила. Её нельзя обижать. А что же ты со своей-то так? Смотри, отец взгреет за это». «Не взгреет! – нахмурился Борька. – Он сам с ней не здоровается...» После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку: «Обижаем мы тебя?» А родителям говорил: «Наша бабка лучше всех, а живёт хуже всех – никто о ней не заботится». Мать удивлялась, а отец сердился: «Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня – мал ещё!» Бабка, мягко улыбаясь, качала головой: «Вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растёт! Я своё отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьёте, то не вернёте». Борьку вообще интересовало бабкино лицо. Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами. «Чего это ты такая разрисованная? Старая очень?» – спрашивал он. Бабка задумывалась. «По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать. Горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала – ложились на лицо морщины. Нужду терпела, билась – опять морщины. Мужа на войне убили – много слёз было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет». Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни – неужели всё лицо такими нитками затянется? «Иди ты, бабка! – ворчал он. – Наговоришь всегда глупостей...» * * * За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у неё стала круглая, ходила она тише и всё присаживалась. «В землю врастает», – шутил отец. «Не смейся ты над старым человеком», – обижалась мать. А бабке в кухне говорила: «Что это, вы, мама, как черепаха по комнате двигаетесь? Пошлёшь вас за чем-нибудь и назад не дождёшься». Умерла бабка перед майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу – клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор. На другой день бабку схоронили. Вернувшись со двора, Борька застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшимися вещами. Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами. «Мой ещё, – сказала она и низко наклонилась над сундуком. – Мой...» На самом дне сундука загремела шкатулка – та самая, заветная, в которую Борьке всегда так хотелось заглянуть. Шкатулку открыли. Отец вынул тугой свёрток: в нём были тёплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шёлка – тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочёл: «Внуку моему Борюшке». Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: «Внуку моему Борюшке». В букве «ш» было четыре палочки. «Не научилась!» – подумал Борька. Сколько раз он объяснял ей, что в букве «ш» три палки... И вдруг, как живая, встала перед ним бабка – тихая, виноватая, не выучившая урока. Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрёл по улице вдоль чужого длинного забора... Домой он пришёл поздно вечером; глаза у него распухли от слёз, к коленкам пристала свежая глина. Бабкин пакетик он положил к себе под подушку и, закрывшись с головой одеялом, подумал: «Не придёт утром бабка!»

[Amarilis]

"...То были самые прекрасные дни моей жизни. Тихие дни, наполненные простотой, молчанием и неспешностью. Дни, наполненные простыми словами, простыми мыслями, пением птиц, журчанием воды, шумом ветра...

Колодец, гроза, свежесть, утро, муравейник, листья, небо, тропинка, озеро, льняное полотенце, босиком, лодка, дождь...Сходил за водой, посидел на тёплом камне, наколол дров, истопил печь, гулял вдоль озера, наблюдал за птицами, вкушал пищу...

И не было в этих днях ни пафоса, ни городской суеты, ни поводов для ревности и обид, ни многозначительности, ни страха, ни лжи... А если и были, то быстро растворялись они в утренних туманах, вечерних зарницах, ночных шорохах и дневных заботах и уносились сменяющимися облаками, оставляя мне удивительные, лёгкие и тихие, как шаги рыси, дни, наполненные простотой..."

Вадим Амирханов. "Дни, наполненные простотой"

[Amarilis]