[goshka]

Сообщение от леся д.

И во-вторых то что мне удалось найти в интернете, -
и гармонично, и духовно, и красиво.
Начиная с шести- слоговой Мантры Авалокитэшвара и заканчивая духовной инструментальной композицией с использованием некоторых народных инструментов и электрооргана.
Компьютера только нет делиться

Привет!
Как я понял, главное эффективность.

Шапка. По маршруту Мастера:

Расторопный круглоголовый служка уже нес для
меня потертый коврик. Я села в отведенном мне углу. Место оказалось
очень удобным. Оттуда был виден весь зал, алтарь с благовониями,
ламы, сидевшие за низкими столиками, и золотистая тиара главного
ламы. Вновь появился служка и поставил передо мной тонкую фарфо-
ровую чашку с ладакхским чаем, густо приправленным маслом. Чай
был очень кстати. Я уже несколько часов ходила по крутым переходам
«Острова отдохновения», порядком устала и хотела пить.
Как-то сразу и неожиданно зазвучал хор низких голосов, и ламы
закачались над своими столиками. Заметались огоньки светильников,
поползли призрачные легкие тени по стенам. Началось какое-то таин-
ственное, странное действо, ритм которого захватывал и затягивал.
Лица лам расплывались в сумраке, утрачивали присущие им черты,
превращались в маски. Эти маски-лица качались в странной гармонии
со звуками молитв или заклинаний. Сначала я пыталась уловить слова,
но потом, захваченная ритмом и звуком, перестала это делать. Звук все
нарастал и нарастал, он бился, как океанский прибой, о стены зала, а
каменные стены, не уступая ему, противостояли его напору. Но где-то
камень ослабевал, и, нехотя поддаваясь этому звуковому прибою, ото-
двигались стены и увеличивали пространство храма и сумрака, про-
питанного благовониями. Постепенно в звуке что-то менялось, ритм
становился иным, в нем появлялась иная гармония, возникал иной
тон. И этот тон, еще какое-то время слитый с первоначальным звуком
заклинаний, отделялся от него, заполнял сумрак старинного зала и
переходил в песню.
Звук этой песни, нездешней и тревожной, казалось, шел из какой-
то глубины, преображал маски-лица и был похож на реку, сначала
бурно спускающуюся с гор, а потом плавно текущую по равнине. Эта
призрачная, завораживающая река все текла и текла... Она гремела на
камнях и звенела струями прозрачной воды. Временами она ослабева-
ла, потом вновь набирала силу и уходила куда-то туда, где тяжело и
призрачно стыла вечность и Великое время. Но вот кто-то, печальный
и безутешный, заплакал на ее берегу, и река подхватила эту печаль,
наполнилась ею и превратила плач в песню. И казалось, что этим пла-
чем звали кого-то, ушедшего в небытие, безвозвратно потерянного
и исчезнувшего. Откуда пришла эта всепроникающая печаль, кого
оплакивали и звали — я не знала. Только возникало ощущение, что
река-песня, обессиленная этой печалью и этим безнадежным плачем,
вот-вот иссякнет и умрет.
Но неожиданно, как наступающее возрождение, светло и радостно
зазвучали флейты, торжественно забили барабаны и зазвенели ли-
тавры. Все это походило на ослепительную вспышку неземного огня,
короткую и яркую. Огонь сник так же неожиданно, как и возник, и на-
ступила тишина, исполненная какого-то неведомого значения. Но вот
в ней, как в беспредельной черноте космоса, родился одинокий звук.
Он пришел откуда-то из пустоты и, казалось, не имел отношения ни к
этому храму, ни к этому залу. Он возник ниоткуда, но уже был везде и
был похож на последний затухающий звук медного тунгчена. Однако
из него через мгновение стало вырастать, не прерываясь, что-то иное,
одухотворенное и живое. Вырастал голос. Низкий, одинокий и печаль-
ный. Он не был сильным, но наполнил собой сумрак, пахнущий благо-
вониями, все пространство зала и людей, сидящих в нем. Казалось, он
шел откуда-то из глубины Великого времени, из тысячелетий, пропав-
ших в песках и горах, из самой сердцевины непостижимой древности.
Он принадлежал тому, кого звали заклинаниями, кого оплакивали и
о ком печалились.
Это был голос прошлого, который плыл через века и поколения,
пробиваясь через тугую преграду времени. Голос креп, обретал силу,
он пел свою песню. Одинокую и неведомую. В ней была печаль чего-то
несбывшегося и того, что уже никогда не сбудется. Но в ней была и
надежда на то, что ее услышат и поймут. И как бы в ответ на эту на-
дежду десятки голосов подхватили последнюю ноту уже затихающей
песни. Голос растворился, исчез, но песня, которую он пропел, вновь
звучала в храме. Теперь в ней что-то менялось, мелодия надежды креп-
ла, звучала все сильнее и, наконец, завершилась победным аккордом.
Наступила тишина. Она была мертвой, в ней не ощущалось никаких
движений. Тишина ударила по напряженным нервам, как звук гонга,возвещающего о каком-то перерыве. Что-то в действии кончилось и уже
не могло вернуться. Кончилось таинство великой преемственности.
Преемственности Времени, Труда и Знания.
И сама я, очнувшись, как будто вынырнула из глубин Времени и с
удивлением оглянулась вокруг. Вдоль зала стояли застекленные шка-
фы со старинными рукописями, завернутыми в шелк. Со стен мудро
и отрешенно смотрели тантрические боги. Лама, в тяжелом желтом
плаще и шапке с желтым гребнем, подсыпал в жаровню у алтаря какие-
то сухие стебли, и вновь голубоватый дымок поплыл над столиками,
за которыми сидели ламы. Но теперь они выглядели по-другому. Как
будто прошлое, с голоса которого они пели, оставило на них свою
печать. Ламы были облачены в тантрические одежды. На их головах
покачивались высокие черные шапки, на коротких шелковых накид-
ках извивались драконы. Они теперь напоминали жрецов какого-то
неведомого мне древнего культа. Ламы вновь закачались, передо мной
поплыли причудливые черные колпаки, и темные отрешенные лица
под ними казались высеченными из твердого камня. Вновь раздалось
низкое пение, тонко зазвучали флейты, грянули барабаны, и голос
прошлого, одинокий и печальный, сорвавшийся с медного раструба
тунгчена, взмыл в сумрак уходящего вверх потолка.
Теперь прошлое не только звучало, оно жило в облике людей, в
их жестах и словах молитв-заклинаний. Оно отрезало от меня мир
настоящего, и я не знала, сколько тысячелетий мне нужно пройти,
чтобы вновь вернуться в это настоящее. Я не представляла, какие
пространства надо пересечь, какие неизвестные пески и какие неведо-
мые горы надо было для этого преодолеть. Мир, в котором я жила до
сегодняшнего дня, все отдалялся и отдалялся, и остался лишь сумрак
старинного зала, мерцание светильников и эти жрецы в причудливых
колпаках, с темными, словно каменными лицами. Я вдыхала терпкий
и тревожный запах благовоний, слышала низкие голоса заклинаний
и видела то, что могло происходить тысячелетия назад. Какая сила
прервала Время, чтобы открыть это удивительное и непостижимое
окно в прошлое? И во имя чего это было сделано? Зачем понадобилось
напоминать обо всем этом? Прошлое не могло быть абстрактным. Оно
всегда бывает чьим-то, кому-то принадлежит. Кого напоминали
мне эти странные жрецы, чьи лица в черных высоких колпаках
выплывали из сумрака и голубоватых струй благовонного дыма