[Георгий Радуга]

Нынче, когда труды и дни Владимира Высоцкого завершены, место его в ядре поющих поэтов обозначилось со всей определённостью.
- Вот Высоцкий, – сказал как-то один из его почитателей, – все его любят, все понимают, от кухарки до академика.
Ему казалось, что сказанное возвышает поэта, придаёт его работе большую значимость, но я не мог с ним согласиться, потому что «всеобщая любовь» - критерий подозрительный.

Люди, воспитанные на пустой бездумной развлекательности, поэзии Высоцкого не примут; не умеющие самостоятельно мыслить его сарказма, его иронии не оценят; равнодушные ко всему, кроме личных проблем – тревоги и боли его не поймут. Для них его поэзия, в лучшем случае, – пустое место, в худшем – как красная тряпка быку.
Настоящего поэта всегда сопровождает не только почитатели, но и хулители, и даже гонители. У поэзии Владимира Высоцкого и того и другого вдоволь, и это, наверное, один из главных признаков её истинности и высоты. Печально только, что иногда в качестве хулителей выступают именующие себя поэтами.
Настоящий поэт рождается из духовных потребностей общества. Ими насыщена атмосфера. Чем острее они, тем резче и ярче голос поэта. Это размышления для способных размышлять, и огромная популярность В. Высоцкого явилась результатом не «всеобщей любви», а признаком единомышленников. Единомышленников оказалось много. Я написал две песни, ему посвящённые, вот четверостишие последней:

Может, кто и ныне снова хрипоте его не рад.
Может, кто намеревается подлить в стихи елея…
А ведь песни не горят, они в воздухе парят.
Чем им делают больнее, тем они сильнее.
Булат Окуджава

Мне судьба – до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней – немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что – не то это вовсе, не тот и не та!
Что – лабазники врут про ошибки Христа,
Что – пока ещё в грунт не влежалась плита, –
Триста лет под татарами – жизнь ещё та:
Маета трёхсотлетняя и нищета.
Но под властью татар жил Иван Калита,
И уж был не один, кто один против ста.
И намерений добрых и бунтов тщета,
Пугачевщина, кровь и опять – нищета…
Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, –
Повторю даже в образе злого шута, –
Но не стоит предмет, да и тема не та, –
Суета всех сует – всё равно суета.
Только чашу испить – не успеть на бегу,
Даже если разлить – всё равно не смогу;
Или выплеснуть в наглую рожу врагу –
Не ломаюсь, не лгу – всё равно не могу!
На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаясь в ДУГУ!
Что же с чашею делать?! Разбить – не могу!
Потерплю – и достойного подстерегу:
Передам – и не надо держаться в кругу
И в кромешную тьму, и в неясную згу, –
Другу передоверивши чашу, сбегу!
Смог ли он её выпить – узнать не смогу.
Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
Я о чаше невыпитой здесь ни гугу –
Никому не скажу, при себе сберегу, –
А сказать – и затопчут меня на лугу.
Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И весёлый манер, на котором шучу…
Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить – не хочу, –
На ослабленном нерве я не зазвучу –
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!
Лучше я загуляю, запью, заторчу,
Всё, что ночью кропаю, – в чаду растопчу,
Лучше голову песне своей откручу, –
Но не буду скользить словно пыль по лучу!
…Если всё-таки чашу испить мне судьба,
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, –
Я умру и скажу, что не всё суета!
1978

Шуточная песня Владимира Высоцкого:
СЛУЧАЙ НА ТАМОЖНЕ
Над Шере-метьево в ноябре третьего –
Метеоусловия не те, – я стою встревоженный,
Бледный, но ухоженный, на досмотр таможенный в хвосте.

Стоял сначала – чтоб не нарываться:
Ведь я спиртного лишку загрузил, –
А впереди шмонали уругвайца,
Который контрабанду провозил.

Крест на груди в густой шерсти, –
Толпа как хором ахнет:
«За ноги надо потрясти, –
Глядишь – чего и звякнет!»

И точно: ниже живота –
Смешно, да не до смеха –
Висели два литых креста
Пятнадцатого века.

Ох, как он сетовал:
Где закон – нету, мол!
Я могу, мол, опоздать на рейс!..
Но Христа распятого в половине пятого
Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы всё-таки мудреем год от года –
Распятья нам самим теперь нужны, –
Они – богатство нашего народа,
Хотя и – пережиток старины.

А раньше мы во все края – и надо и не надо –
Дарили лики, жития, – в окладе, без оклада…
Из пыльных ящиков косясь безропотно, устало, –
Искусство древнее от нас, бывало, и – сплывало.

Доктор зуб высверлил хоть слезу мистер лил,
Но таможеник вынул из дупла, чуть поддев лопатою, –
Мраморную статую – целенькую, только без весла.
Общупали заморского барыгу, который подозрительно притих, –
И сразу же нашли в кармане фигу, а в фиге – вместо косточки – триптих.
«Зачем вам складень, пассажир? –
Купили бы за трёшку в «Берёзке»
Русский сувенир – гармонь или матрёшку!»

«Мир-дружба! Прекратить огонь!» –
Попёр он как на кассу. Козе – баян,
Попу – гармонь, Икона – папуасу!

Тяжело с истыми
Контрабан-дистами!
Этот, что статуи был лишён, –
Малый зубом с дыркою,
Сплюнул – и уехал в Вашингтон.

Как хорошо, что бдительнее стало, –
Таможня ищет ценный капитал –
Чтоб золотинки с нимба не упало,
Чтобы гвоздок с распятья не пропал!
Таскают – кто иконостас, кто крестик, кто иконку, –
И веру в Господа от нас увозят потихоньку.
И на поездки в далеко – навек, бесповоротно –
Угодники идут легко, пророки – неохотно.

Реки льют потные!
Весь я тут, вот он я – слабый для таможни интерес, –
Правда, возле щиколот синий крестик выколот, –
Но я скажу, что это – Красный Крест.

Один мулла триптих запрятал в книги, –
Да, контрабанда – это ремесло!
Я пальцы сжал в кармане в виде фиги –
На всякий случай – чтобы пронесло.

Арабы нынче – ну и ну! –
Европу поприжали, –
Мы в «шестидневную войну»
Их очень поддержали.

Они к нам ездят неспроста –
Задумайтесь об этом! –
И возят нашего Христа
На встречу с Магометом.

…я пока здесь ещё,
Здесь моё детище, –
Всё моё – и дело, и родня!
Лики – как товарищи –
Смотрят понимающе
С почерневших досок на меня.
Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,
Разденут – стыд и срам – при всех святых, –
Найдут в мозгу туман, в кармане фигу,
Крест на ноге – и кликнут понятых!
Я крест сцарапывал, кляня
Судьбу, себя – всё вкупе, –
Но тут вступился за меня
Ответственный по группе.
Сказал он тихо, делово –
Такого не обшаришь:
Мол, вы не трогайте его,
Мол, кроме водки – ничего, –
Проверенный наш товарищ!
1975

ЛУКОМОРЬЯ БОЛЬШЕ НЕТ
Антисказка
Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след, –
Дуб годится на паркет –
так ведь нет:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы –
Порубили все дубы на гробы.
Ты уймись, уймись, тоска,
У меня в груди!
Это – только присказка,
Сказка – впереди.
Распрекрасно жить в домах
На куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах, –
Добрый молодец он был –
Бабку Ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил,
Дом спалил.
Тридцать три богатыря
Порешили, что зазря
Берегли они царя и моря, –
Каждый взял себе надел –
Кур завёл – и в ём сидел,
Охраняя свой удел не у дел.
Ободрав зелёный дуб,
Дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб, –
И ругался день деньской
Бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.
Здесь и вправду ходит Кот, –
Как направо – так поёт,
Как налево – так загнёт
анекдот, –
Но, учёный сукин сын,
Цепь златую снёс в торгсин
И на выручку – один – в магазин.
Как-то раз за божий дар
Получив он гонорар, –
В Лукоморье перегар –
на гектар!
Но хватил его удар, –
Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар мемуар.
И Русалка – вот дела! –
Честь недолго берегла –
И однажды, как смогла, родила, –
Тридцать три же мужика
Не желают знать сынка, –
Пусть считается пока –
Сын полка.
Как-то раз один Колдун –
Врун, болтун и хохотун –
Предложил ей как знаток
дамских струн:
Мол, Русалка, всё пойму
И с дитём тебя возьму, –
И пошла она к ему как в тюрьму.
Бородатый Черномор –
Лукоморский первый вор –
Он давно Людмилу спёр, –
Ох, хитёр!
Ловко пользуется, тать,
Тем, что может он летать:
Зазеваешься – он хвать! – и текать.
А ковёрный самолёт
Сдан в музей в запрошлый год –
Любознательный народ так и прёт!
Без опаски старый хрыч
Баб ворует, хнычь не хнычь, –
Ох, скорей ему накличь паралич!
Нету мочи, нету сил,
Леший как-то недопил –
Лешачиху свою бил и вопил:
«Дай рубля, прибью а то, –
Я добытчик али кто?!
А не дашь – тады пропью долото!»
«Я ли ягод не носил?! –
Снова Леший голосил. –
А коры по скольку кил приносил!
Надрывался – издаля,
Всё твоей забавы для, –
Ты ж жалеешь мне рубля – ах ты тля!»
И невидимых зверей,
Дичи всякой – нету ей:
Понаехало за ей егерей…
В общем, значит, не секрет:
Лукоморья больше нет, –
Все, про что писал поэт,
это – бред!
Ты уймись, уймись, тоска, –
Душу мне не рань!
Раз уж это присказка –
Значит, сказка – дрянь.

Горько, что и это всё Правда, пока в России этот беспредел, нажива, торговля, рынок и спекуляция! «Пока нашу родную землю на части рвут Хозяева…»