[абрикос]

Писатель Астафьев: "Видимость правды, видимость кипучей деятельности. Видимость знания, образования, видимость заботы о народе и солдате. Видимость крепкой обороны. Видимость могучей армии. Видимость незыблемого единства. Видимость сплоченного государства, которое рассыпалось в три дня. Видимость, обман, ложь во спасение, ложь каждодневная, навязчивая, и уже сомневаться начинаешь: может, ложь-то и есть правда, а правда и вправду ложь». Что же с нами происходит, и что Россия есть теперь? Достоевский отвечает и на этот вопрос: «Россия есть теперь по преимуществу то место в целом мире, где все, что угодно может произойти без малейшего отпору» («Бесы»).

А вот еще одна мысль: «Я понимаю слишком хорошо, почему русские с состоянием все хлынули за границу, и с каждым годом все больше и больше. Тут просто инстинкт, если кораблю потонуть, то крысы первые из него выселяются ... Тут все обречено и приговорено. Россия, как она есть, не имеет будущности».

Печально? Пессимистично? Однако никогда Достоевский не был пессимистом, его вера в Россию была незыблемой. Потому что он видел не только ту Россию, где русскому человеку «честь только лишнее бремя…», когда «открытым «правом на бесчестье» его скорее всего увлечь можно», а иную Россию, идущую к святости. Достоевский рассмотрел в народе «особый тип», в романе «Подросток» он пишет: «У нас создался веками какой-то еще нигде невиданный высший культурный тип, которого нет в целом мире - тип всемирного боления за всех». Это особое свойство сердца, особое и высшее качество сознания, «боление за всех» есть мировая отзывчивость. «…Знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле... И да не смущает вас грех людей в вашем делании, не бойтесь, что затрет он дело ваше и не даст ему совершиться, не говорите: «Силен грех, сильно нечестие, сильна среда скверная, а мы одиноки и бессильны, затрет нас скверная среда и не даст совершиться благому деланию». Бегите, дети, сего уныния! Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за всё и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле, и что ты-то и есть за всех и за вся виноват...»

В одном из своих писем брату Федор Михайлович пишет: «Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там, сколько их народиться), будут все когда-нибудь образованы, очеловечены и счастливы. Я знаю и верую твердо, что всеобщее просвещение никому у нас повредить не может. Верую даже, что царство мысли и света способно водвориться у нас в нашей России, еще скорее, может быть, чем где бы то ни было ... Я не знаю, как все это будет, но это сбудется».