[Д.И.В.]

Вот окончание повествования:

«Я взглянул и узнал Его сразу … Я находился в высочайшем присутствии того самого Махатмы, моего досточтимого Гуру, которого я до этого видел в Его астральном теле на балконе главной штаб-квартиры Теософского Общества! Это был Он, Гималайский Брат навсегда памятной прошлогодней декабрьской ночи. Он, Кто был так добр, что уронил [речь идет о материализации письма из пространства] для меня письмо в ответ на моё письмо, переданное только час тому назад или около того в запечатанном конверте господе Блаватской, с которой я всё это время не спускал глаз! В одно мгновение я распростерся у Его ног. По Его велению я поднялся и, вглядываясь в Его лицо, забылся совершенно, созерцая лик, так хорошо знакомый мне, так как я видел Его портрет (находящийся у полковника Олькотта) бесчисленное количество раз. Я не знал, что сказать: радость и почтение связали мой язык. Величие Его облика, который казался мне олицетворением мощи и мысли, удерживало меня в состоянии восторга и благоговения. Наконец-то я стоял лицом к лицу с Махатмой Гимавата, и Он не был мифом, ни «плодом воображения какого-то медиума», как предполагали некоторые скептики. Это не было ночным сновидением, ибо всё происходило около 9 – 10 часов утра. Сияющее солнце являлось молчаливым свидетелем этой сцены.

Я вижу Его перед собой во плоти, и Он говорит со мной голосом, полным доброты и ласки. Чего мне еще желать? Избыток счастья сделал меня немым. И только когда прошло какое-то время, я, ободренный Его ласковой речью и тоном, был в состоянии произнести несколько слов. Цвет Его кожи не такой светлый, как у Махатмы Кут Хуми, но я никогда не видел лица такого красивого и фигуры такой высокой и такой величественной. Как и на Его портрете, у Него короткая черная борода и длинные черные волосы, спадающие на грудь. Только одеяние другое. Вместо белого свободного одеяния – желтая мантия, подбитая мехом, а на голове вместо тюрбана – желтая тибетская фетровая шапка, какие я видел на жителях Бутана.

Когда прошли первые мгновения восторга и удивления и я уже спокойно осмыслил ситуацию, у меня состоялся с Ним долгий разговор. Он сказал мне, чтобы я не шел дальше, ибо со мной может случиться беда. Он так же сказал, что я должен терпеливо ожидать, если хочу стать принятым чела; что многие предлагают себя в кандидаты, но только очень мало достойных. Никому не было отказано, но всех подвергли испытанию, и большинство явно провалилось.

Махатма, как я заметил, очень мало говорит по-английски – по крайней, так мне показалось. Он говорил на моём родном языке – по-тамильски. Он сообщил мне, что если Коган разрешит Блаватской посетить Пари-Джонг в будущем году, тогда я смогу её сопровождать … Бенгальские теософы, следовавшие за Упасикой (госпожой Блаватской), поймут, что она была права, пытаясь отговорить их сопровождать её в этот раз. Я спросил Благословенного Махатму, могу ли я рассказать другим о том, что я видел и слышал. Он ответил положительно и добавил, что будет хорошо написать Вам, обо всем рассказав …

Он приблизился к британской территории, чтобы увидеться с Упасикой … Прежде чем мы расстались, подъехали верхом еще два всадника, сопровождающие Его. Я полагаю, что это чела, ибо они были одеты наподобие лам-гелунгов, и у обоих, подобно Ему Самому, – струящиеся по спине длинные волосы. Когда Махатма отъехал, они последовали за Ним неторопливой рысью.

Более часа я простоял, уставившись взглядом на то место, которое Он только что покинул, а затем медленно направился назад».

С. Рамасвамир
Дарджилинг, 7 октября 1882 г.

(Theosophist, Dec., 1882).