[Noy61]

Заговор против Гения.

Дуэль на Черной речке, произошедшая 27-го января (по старому стилю), снова властно притягивает внимание. Прошло 180 лет — немало. Прошло три 60 — тилетних цикла. Три цикла своей жизни совершил «огненный петух» чтобы нам, современникам его очередного перерождения, раскрыть тайны, или открыть смыслы (как принято говорить: А вот, как на самом деле было...) произошедшего 180 лет тому назад.
Кстати, год Огненного петуха начинается 28 января, между 27-м января, дуэлью и 29-м января, смертью Поэта!

Ниже я буду цитировать материалы статьи: Дуэль Пушкина: исполнители и заказчики
http://maxpark.com/user/976338976/content/3542198

И материалы пятой главы «Тютчев и Пушкин» из книги В. Кожинова «Пророк в своем отечестве».

http://www.e-reading.club/bookreader...techestve.html

Но, прежде обильного цитирования, без которого невозможно обойтись, суть того что видится яснее и очевиднее, спустя 180 лет.

Случившаяся дуэль не была результатом бытовой семейной драмы: легкомыслия, флирта, ревности... салонных сплетен. Была посталена цель физического устранения Гения. И вокруг этой цели разигрывалась беспощадная интрига на нескольких уровнях.

Было просчитано все: очарование и красота Натальи Гончаровой, которая не оставила равнодушным самого Государя Императора и то, что Пушкин с 1831 года, став семейным человеком жил на гранды ( как сказали бы сейчас) предоставляемые этим Государем Императором. То есть, своей степенной, семейной жизнью: отца многочисленного семейства, Пушкин был обязан Николаю 1. Но ценой за это «спокойствие» была расплата — жизнь!
В отношения между царем и поэтом, недруги влили столько ядовитой ненависти и лжи — сколько смогли собрать всем своим змеиным клубком.

Распутать этот змеиный клубок тоже нужно. Высший свет того времени это только верхний, видимый уровень коллективной морали салонных бездельников, которые перемывали косточки Гению. Они пересказывали салонные новости о благородстве Дантеса и о низкой ревности темпераментного африканца. Сотни глаз следили за разворачивающейся драмой, которая была для них салонным развлечением. В этом террариуме давно решили кто виноват и чья кровь должна пролиться.

Но, главное второй уровень убийственной охоты на Поэта. Это идейная война против поэта, несущего Русский Дух, кучкой иностранцев ненавидящих все русское. Это космополитическая элита (сейчас мы называем их глобалистами), которая составляла сливки при всех Императорских дворах Европы 19 — го века. Против Пушкина выступили «отец и сын» Геккерны, чета министра иностранных дел Несельроде, князь И. Гагарин, приехавший в 1836 году из Парижа. Они составили тот вражеский центр, который обозначил начало охоты выпуском ананимного письма — «Диплома Ордена Рогоносцев». Все они были не только иностранцами ( исключение Гагарин), но Католиками и более того входили в воинствующий католический Орден Иезуитов. Все это ясно из приводимых цитат.

Об отсутствии морали в подобной среде говорят «нежные связи» которые объединяли этих хищный светских «львов и львиц» (Сейчас мы называем их геями или голубыми). Это подтверждено приводимыми цитатами современников.

Наконец, почему так мучительно долго тайна гибели Поэта остается не раскрытой. Что хотел сказать Петр Вяземский, близкий друг Пушкина, всю жизнь занимавшийся расследованием причин дуэли, когда говорил, что рано раскрывать все обстоятельства дела? Так он говорил спустя 10 лет после гибели Поэта, так же говорил спустя 40 лет после неё. После отца расследование продолжил сын Павел Петрович Вяземский. Он открыл, что Дантес не был просто молодым повесой (а тем более сиротой, которого усыновил барон Геккерн), и письма его свидетельствуют о убежденной каталической религиозности и иезуитском воспитании. Позже Дантес так же озаботился воспитанием И. Гагарина и привлечением его в иезуитский орден. Но это было позже.

Прежде была большая игра, смертельная игра. Большая льжь, мелкая сплетня и циничное притворство: все , что мы сейчас называем информационной войной. И даже сейчас мы не знаем всех убийственных средств применяемых в такой войне — тайное убийство было не в их стиле. Они хотели сломить дух сопротивления, подвести к гибели и окружить круговой порукой равнодушия — им это удалось. Поэтому так мучительно долго скрывается правда, ведь получается, что свидетелей преступления не было — все были соучастниками.


Прежде чем делать историческую зарисовку характеров и действий людей, окружавших А. С. Пушкина, хочу перекинуть мостик в наше время и описать события связанные с личностью Л. В. Шапошниковой.

Почему именно с ней? Потому что создание интриги связанной с почитанием её личности в РД, создание ей коллектива МЦР, в котором зерна отсеивались от плевел, создание ею обстановки нетерпимости по отношению к инакомыслию. Создание ею безнравственных рычагов влияния и интриг всякого рода, в качестве решения спорных вопросов — все это живо напоминает царедворские интриги 19-го века.

Это изощренное интриганство, которое составляло большую часть салонной жизни «высшего света» очень ярко выразилось в травле Пушкина. Читая исторические материалы, я сравнивал с нынешней интригой закрученной в Рериховском Движении Шапошниковой. Очень много общего в них:
письма, вокруг авторства которых ведутся споры; вовлечение всех, без исключения, в эти интриги, при которых человек не остаётся свидетелем событий, но становится их соучастником и решает для себя главные нравственные вопросы;
Концы «спрятанные в воду» которые пушкиноведы разыскивают 180 лет, так же над многими событиями сопутствовавшими возникновению МЦР царит туман умолчания;
Настойчивое утверждение единственной версии: «бытовая ревность» в случае с Пушкиным и «общественный Музей» в случае с Шапошниковой.

Наконец, несомненное идеологическое влияние сторонних сил: иезуитов в истории с Пушкиным и религии Бон По в истории с Шапошниковой. (Нужно отметить, что влияние это скрывается, как в прошлом, так и ныне).

По причине того, что многие участники исторических событий не оставили о них своих свидетельств «загадки гибели Поэта», поэтому вот уже 180 лет историческая наука не может допустить другой версии гибели, кроме «бытовой». А значит виновных либо нет, либо виновны все.
Если такой же замок умолчания будет повешен на воспоминания о событиях становлении МЦР, то сроки выяснения «всех обстоятельств» будут такими же : 180 лет — не предел.

А пока каждый разрешает эту задачу на своем нравственном уровне, предлагаю сравнить воспоминания о исторической личности противостоявшей А. Пушкину —М. Д. Несельроде
( в девичестве Гурьевой) с не менее исторической личностью Л. В. Шапошниковой.


Графиня Мария Дмитриевна Несельроде .

При дворе императора Николая I графиня Нессельроде была одной из самых влиятельных дам, которая по отзывам обладала «необыкновенным умом и твёрдым, железным характером и самовластно председательствовала в высшем слое петербургского общества».
Мария Дмитриевна отличалась необыкновенной энергией и нахальством, благодаря которым держала весь придворный люд в страхе, некоторые её именовали — «взяточница, сплетница, настоящая баба яга». Великий Князь Михаил Павлович называл графиню Нессельроде «Господин Робеспьер».
Один из поклонников Марии Дмитриевны Нессельроде, барон М.А. Корф (директор Императорской публичной библиотеки (1849-61), председатель Бутурлинского комитета, почётный член Петербургской Академии наук (1852), автор мемуаров) о ней писал:
С суровою наружностью, с холодным и даже презрительным высокомерием ко всем мало ей знакомым или приходившимся ей не по нраву, с решительною наклонностью владычествовать и первенствовать, наконец, с нескрываемым пренебрежением ко всякой личной пошлости или ничтожности, она имела очень мало настоящих друзей, и в обществе, хотя, созидая и разрушая репутации, она влекла всегда за собою многочисленную толпу последователей и поклонников.
Она ненавидела Пушкина, который не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски. Женщина эта паче всего не могла простить Пушкину его эпиграммы на отца её, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов в царствование императора Александра I, зарекомендовавшего себя корыстолюбием и служебными преступлениями:
…Встарь Голицын мудрость весил,
Гурьев грабил весь народ.
Страх придворного люда перед ней был покрепче, чем благоговение перед Бенкендорфом, известным масоном, и устремлял за графиней целые толпы последователей и поклонников, для которых близость к ней давала пропуск в её один из трёх самых респектабельных салонов столицы. В Петербурге, при жизни Пушкина, было три главных «политических» великосветских салона: салон графа Кочубея, гр. Нессельроде и салон Хитрово-Фикельмон.
Барон М.А. Корф в своей характеристике графини Нессельроде добавляет:
Сколько вражда её была ужасна и опасна, столько и дружба — … неизменна, заботлива, охранительна, иногда даже до ослепления и пристрастия.

Такова была Мария Дмитриевна Несельроде, жена министра иностранных дел графа Несельроде, которая считается сочинительницей "Диплома Ордена Рогоносцев" - пасквиля разосланного друзьям Пушкина.

Далее о обстоятельствах убийства Александра Сергеевича Пушкина.

Цитаты из статьи «Дуэль Пушкина: исполнители и заказчики.


8 февраля 1837 года состоялась дуэль между Пушкиным и Дантесом. Считается, что её причиной были домогательства Дантеса до жены Александра Сергеевича, однако это очень далеко от реальности. Дуэль была продуманной акцией, которую намеренно пытались спровоцировать несколько раз. *Кто-то рассмотрел нечто очень опасное для «системы» в шифрованном наследии поэта..............
И этот кто-то, поняв, что труды Пушкина тянут по общему смысловому содержанию на философскую систему, даёт приказ о ликвидации… О хронологии её подготовки читайте в первой части материала
(http://inance.ru/2015/02/duel-pushkina-01/).
Вторая часть — о тех, кем были исполнители и заказчики убийства Александра Пушкина.
Кто писал злосчастный диплом?

Пушкин и его жена попали в ужасную западню, их погубили… Когда-нибудь я расскажу вам подробно всю эту мерзость.
(Из письма Вяземского Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 года).
Нам предстоит провести расследование, и для этого вооружимся некоторыми методами криминалистов.


Сохранившиеся экземпляры пасквиля «диплома ордена рогоносцев» и сургучная печать*
Единственный материальный предмет, сохранившийся в качестве непосредственного участника тех далеких событий, — анонимный «диплом» про магистров и рогоносцев. Весь ход исследований пушкинистов так или иначе вращается вокруг этого растиражированного в нескольких экземплярах рукописного текста. Изучалась родословная бумаги, на которой он написан, проводились неоднократные почерковедческие экспертизы. В начале семидесятых годов прошлого века впервые внимание было обращено на словарный состав текста. Сделал это профессор Вишневский, опубликовавший статью со своей версией преддуэльной истории в журнале «Октябрь», №3 за 1973 год. И мы воспользуемся некоторыми его выводами и наблюдениями.
При криминалистической экспертизе документа учитываются особенности языка писавшего, в частности, употребление им слов, указывающих на принадлежность к какому-то роду деятельности, профессии. Так вот, в тексте диплома, написанного по-французски, есть одно слово, которое невозможно найти даже в большом французско-русском словаре. Это слово «coadjuteur» — «коадъютор». Обычно оно переводилось на русский язык и пояснялось как «заместитель» и «помощник». Но заглянем в объемистый «Русско-французский словарь» на 50 000 слов. Там всё, что есть по этой теме, выглядит так:
помочь — assister, seconder, secourir, …
помощник — aide, adioint
помощь — aide, assistance, secours
заместитель — remplasant, suppleant, adioint, substint
— Никакого «коадъютора». Если бы авторы диплома захотели написать «помощник» или «заместитель», они использовали бы эти более употребляемые слова. И приходится в поисках смысла и перевода термина «коадъютор» заглянуть уже в энциклопедии и в исследования пушкинистов.
Щеголев, один из них, пишет:
Термин «Коадъютор» встречается в административной практике католической церкви: когда епископ впадает в физическую или духовную дряхлость, ему дается помощник — коадъютор.
«Словарь русского языка» Академии наук указывает еще более точно:
Коадъюторы — особый разряд иезуитов, являющихся помощниками высших членов ордена.
«Богословская энциклопедия» добавляет:
Православная церковь не знала и не имела у себя коадъюторского института.
Итак, на поверхность в этой истории впервые всплывает слово «иезуиты».

Профессор Вишневский считает, что в католическом Ордене Иезуитов четыре степени ученичества. Это «новиции» (послушники), «схоластики» (семинаристы), «коадъюторы» светские и духовные, «профессы» — монахи, которые дали полный обет. Интересно видеть место светских коадъюторов, которые всего лишь на ступеньку ниже монахов. Как следует из расклада данной иерархии, в светские коадъюторы попадают только после испытания послушанием и курса специального обучения.


В 1772 году иезуиты снова оказываются в стране вместе со своими католическими церквями и приходами на Украине и в Белоруссии, территории которых входят в состав Российской Империи при разделе Речи Посполитой. Екатерина Вторая, а потом Павел Первый покровительствовали им чрезвычайно. Если вспомнить, что Екатерина — ставленница разнородных орденов (см. печать поверх андреевского флага на картине Левицкого «Екатерина законодательница»), а Павел I пытался «оседлать» часть тайных орденов, став магистром Мальтийского ордена, однако поплатился головой за самоуправство. А 13 марта 1820 года Александр Первый запрещает деятельность Ордена Иезуитов в России, выдворяет всех его членов за границу и конфисковывает всё имущество ордена.
Тем не менее, официально запрещённый орден имел всегда своих верных людей на многих ключевых постах государственной власти. Об этом представительстве в интересующую нас эпоху мы читаем у Ивана Сергеевича Аксакова:
Об иезуитах, их учении и пребывании в России на русском языке очень мало написано, между тем … их влияние на Россию в конце прошедшего и начале нынешнего столетия (18 и 19 веков — прим. ИАЦ) было так велико, что в царствование Николая I несколько главнейших государственных деятелей в России являются из людей, воспитанных иезуитами.
Так перед нами специфический и действительно профессиональный термин «коадъютор» начинает раскрывать историю одной из исторических и политических сил — Ордена Иезуитов. Про извещение от ордена рогоносцев известно, что образцом ему послужили печатные шаблоны «шутовских дипломов», привезённых в Петербург в 1836 году кем-то из иностранных дипломатов. Но даже если профессионализм «коадъютор» присутствовал в шаблонах, то все равно слово это указывает на то, что оно использовалось в речи тех, кто причастен к авторству документа, иначе было бы заменено любым другим. И выходит, что сочиняли бумагу то ли «новиции», то ли «схоластики». Или даже «профессы».

Из книги «Пророк в своем отечестве» Вадим Кожинов
глава: Тютчев и Пушкин


Здесь целесообразно сделать краткое отступление на тему «Поэт и царь». В течение длительного времени (это началось задолго до революции) Николая*I изображали в виде яростного ненавистника Поэта, думающего только о том, как бы его унизить и придавить. Это, конечно, грубейшая фальсификация,[36]*хотя вместе с тем определенные противоречия и даже несовместимость царя и Поэта были неизбежны. Очень характерна в этом отношении предсмертная фраза, которую, как считают многие, сочинил за Пушкина Жуковский: «Скажи Государю, что мне жаль умереть; был бы весь его», то есть, значит, при жизни — не был… И если даже эту фразу сочинил Жуковский, она тем более выразительна: не мог не признать и Василий Андреевич, что Поэт принадлежал иному духу и воле.
Но при всех возможных оговорках Николай*I в последние годы жизни Поэта относился к нему благосклонно, что нетрудно доказать многочисленными фактами и свидетельствами. Сам Пушкин 21 июля 1831 года поведал в письме к Нащокину: «Царь со мною очень милостив и любезен. Того и гляди попаду во временщики». В феврале 1835-го, отмечая в дневнике, что министр просвещения Уваров «кричит» об его «Истории Пугачевского бунта» как о «возмутительном сочинении», Пушкин резюмирует: «Царь любит, да псарь не любит» («История» была издана на деньги, предоставленные царем).
Говоря обо всем этом, я отнюдь не имею намерения идеализировать отношение царя к Поэту. Как известно, после первой же их беседы 8 сентября 1826 года Николай*I сказал статс-секретарю Д.*Н.*Блудову (и последний не скрывал этого), что разговаривал с «умнейшим человеком в России». Но необходимо иметь в виду, что «умнейший человек» потенциально «опасен» для власти, и Николай*I, как явствует из ряда его суждений, это сознавал… Тем не менее Поэт в 1831 году получил статус историографа (правда, менее полноценный, чем ранее Карамзин), и царь поощрял и финансировал его работу и над «Историей Пугачева» (предложив, впрочем, заменить в заглавии сочинения «Пугачев» на «Пугачевский бунт»), и над монументальной (увы, далеко не завершенной) «Историей Петра».

Нет сомнения, что эта беседа состоялась на балу у графа И.*И.*Воронцова-Дашкова, продолжавшемся с 10 часов вечера 23 января до 3 часов утра 24-го. Ранее Пушкин мог встретиться с императором 19 января, на оперном спектакле в Большом Каменном театре, но Николай*I сказал о «трех днях», а не о более чем недельном сроке, а известно, что у него была превосходная память.
И эта беседа Поэта с царем, как представляется,*— главная тайна. Можно предположить, что в ходе беседы он убедился в абсолютной ложности своих подозрений и, следовательно, в чисто клеветническом характере «диплома», который, как он считал, состряпал Геккерн, и в результате Пушкин пишет и отправляет тому (25 января) известное нам письмо. Давно замечено, что тогдашнее состояние души Поэта выразилось в написанном им на следующий день, 26 января, письме к генералу К.*Ф.*Толю, в котором он, упоминая об одном оклеветанном военачальнике, многозначительно обобщал: «Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета, но одно слово… навсегда их уничтожает…*Истина сильнее царя…»



Далее нельзя не учитывать, что, во-первых, никто не знал тогда о пушкинской беседе с царем,[39]*а, во-вторых, Поэт, понятно, никак не мог упоминать о ней в письме к Геккерну. Как ни странно, до сих пор не обращено пристальное внимание на одно очень многозначительное суждение П.*А.*Вяземского, который более, чем кто-либо, занимался расследованием причин гибели Пушкина. В феврале-апреле 1837 года он написал об этом десяток пространных писем различным лицам и, в сущности, свел в них все к семейно-бытовой драме. Но, очевидно, его расследование продолжалось, и через десять лет после дуэли, в 1847 году, он опубликовал статью, в которой заявил: «Теперь не настала еще пора подробно исследовать и ясно разоблачить тайны, окружающие несчастный конец Пушкина. Но, во всяком случае,*зная ход дела*(выделено мною.*—*В. К.), можем сказать положительно, что злорадству и злоречию будет мало поживы от беспристрастного исследования и раскрытия существенных обстоятельств этого печального события» (цит. по кн.: Вяземский*П.*А. Эстетика и литературная критика. М.: 1984. С. 325). Невозможность «раскрыть» едва ли уместно объяснить иначе, чем причастностью к делу самого царя. Могут возразить, что эта невозможность была обусловлена интересами других лиц. Однако долгожитель Вяземский вновь вернулся к своей цитируемой статье почти через*тридцать*лет, значительно ее переделал для собрания своих сочинений, которое начало издаваться в 1878 году, но процитированные только что фразы оставил без каких-либо изменений. То есть и через сорок с лишним лет после дуэли нельзя было «раскрыть существенные обстоятельства»; тут явно были замешаны государственные, а не частные интересы.

Я, как, впрочем, и многие другие, сильно сомневаюсь в причастности Геккерна к «диплому» — уже хотя бы из-за крайней рискованности для него подобной проделки (ведь он был замешан и в волокитство Дантеса). Казалось бы, доказательством может служить тот факт, что сам Николай был уверен в виновности Геккерна. Однако, по свидетельству придворного вельможи, князя А.*М.*Голицына, сын Николая, Александр*II, получил иную информацию: «Государь Александр Николаевич… в ограниченном кругу лиц, громко сказал: „Ну, так вот теперь знают автора анонимных писем (то есть экземпляров «диплома“.*—*В. К.), которые были причиной смерти Пушкина — это Нессельроде». Из этого текста, правда, не ясно, шла ли речь о графе или о графине; П.*Е.*Щеголев считал, что о второй.

П.*П.*Вяземский (сын поэта), свидетельствовал, что существовала острейшая вражда между Пушкиным и графиней Нессельроде. Стоит сказать здесь и о том, что супруги Нессельроде были в высшей степени расположены к Геккерну и — по особенным причинам — к Дантесу: дело в том, что последний являлся родственником или, точнее, свойственником графа Нессельроде. Мать Дантеса Мария-Анна-Луиза (1784–1832) была дочерью графа Гацфельдта, родная сестра которого стала супругой графа Франца Нессельроде (1752–1816), принадлежавшего к тому самому роду, что и граф Вильгельм Нессельроде (1724–1810), отец российского министра иностранных дел (это выяснил еще П.*Е.*Щеголев). Поэтому не было ничего неестественного в том, что супруга министра стала «посаженой матерью» («отцом» был Геккерн) на свадьбе Дантеса с Екатериной Гончаровой 10 января 1837 года.
Вышеизложенное вроде бы дает основания для того, чтобы объяснить причастность графини М.*Д.*Нессельроде и в конечном счете самого графа к составлению «диплома» их*личнойвраждебностью к Пушкину. Но, как представляется, главное было в другом.
Уже упомянутый хорошо информированный П.*П.*Вяземский писал, что графиня Нессельроде была «могущественной представительницей того интернационального ареопага, который свои заседания имел в Сен-жерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и в салоне графини Нессельроде в Петербурге». Отсюда вполне понятна, как писал Павел Петрович, «ненависть Пушкина к этой представительнице космополитического олигархического ареопага… Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски».
Противостояние Пушкина и четы Нессельроде имело в своей основе отнюдь не «личный» характер, о чем убедительно писал в уже упоминавшемся исследовании Д.*Д.*Благой. Дело шло о самом глубоком противостоянии — политическом, идеологическом, нравственном; кстати сказать, после гибели Пушкина Тютчев (написавший об этой гибели как о «цареубийстве») словно бы принял от него эстафету в противостоянии Нессельроде.

Графиня Мария Дмитриевна Несельроде .

При дворе императора Николая I графиня Нессельроде была одной из самых влиятельных дам, которая по отзывам обладала «необыкновенным умом и твёрдым, железным характером и самовластно председательствовала в высшем слое петербургского общества».
Мария Дмитриевна отличалась необыкновенной энергией и нахальством, благодаря которым держала весь придворный люд в страхе, некоторые её именовали — «взяточница, сплетница, настоящая баба яга». Великий Князь Михаил Павлович называл графиню Нессельроде «Господин Робеспьер».
Один из поклонников Марии Дмитриевны Нессельроде, барон М.А. Корф (директор Императорской публичной библиотеки (1849-61), председатель Бутурлинского комитета, почётный член Петербургской Академии наук (1852), автор мемуаров) о ней писал:
С суровою наружностью, с холодным и даже презрительным высокомерием ко всем мало ей знакомым или приходившимся ей не по нраву, с решительною наклонностью владычествовать и первенствовать, наконец, с нескрываемым пренебрежением ко всякой личной пошлости или ничтожности, она имела очень мало настоящих друзей, и в обществе, хотя, созидая и разрушая репутации, она влекла всегда за собою многочисленную толпу последователей и поклонников.
Она ненавидела Пушкина, и не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски. Женщина эта паче всего не могла простить Пушкину его эпиграммы на отца её, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов в царствование императора Александра I, зарекомендовавшего себя корыстолюбием и служебными преступлениями:
…Встарь Голицын мудрость весил,
Гурьев грабил весь народ.
Страх придворного люда перед ней был покрепче, чем благоговение перед Бенкендорфом, известным масоном, и устремлял за графиней целые толпы последователей и поклонников, для которых близость к ней давала пропуск в её один из трёх самых респектабельных салонов столицы. В Петербурге, при жизни Пушкина, было три главных «политических» великосветских салона: салон графа Кочубея, гр. Нессельроде и салон Хитрово-Фикельмон.
Барон М.А. Корф в своей характеристике графини Нессельроде добавляет:
Сколько вражда её была ужасна и опасна, столько и дружба — … неизменна, заботлива, охранительна, иногда даже до ослепления и пристрастия.

Иван Сергеевич Гагарин.
Именно такую дружбу и заботу простерла графиня над своим любимцем князем Иваном Сергеевичем Гагариным. Он — ещё один непосредственный участник истории с дипломом.
На его бумаге, согласно его же признанию, было написано анонимное письмо. Гагарин назвал и того, чьей рукой оно было написано — Петра Владимировича Долгорукова. Долгое время так и думали, пока последняя почерковедческая экспертиза 1974 года не установила, что он тут ни при чём.

Теперь у нас собран полный круг создателей диплома, за исключением разве что писаря. Геккерны, почтенный Луи и молодой Жорж были теми, кто вызвали к жизни саму идею, инициативу письма. Графиня Нессельроде — главный автор текста. Князь Гагарин — тот, кто подаёт писарю бумагу из своих запасов и стоит ближе всех к материальному воплощению замысла.

В 1836 году князь Гагарин появляется в Петерберге именно в качестве связного между Свечиной и графиней Нессельроде. В Париже, откуда он приехал, у Софьи Петровны роскошный великосветский салон с особым католическим «уклоном». Там она оказалась в числе других иезуитов, изгнанных из России, и родной орден предоставил своей верной дочери все условия для процветания.
(тётка Ивана Гагарина, Софья Петровна Свечина пошла по католической служебной лестнице ещё дальше, поступив на работу в воинствующий Орден Иезуитов, и сумела занять в нём один из высших чинов. Свечина взяла под свое духовное покровительство молодого князя )

После дуэли
Сегодня СМИ регулярно публикуют разнообразные пасквили о том, что Пушкин был бабник, балагур, картёжник, ревнивец и прочее, и прочее, и прочее. Зачем внимание людей приковывают не к творчеству Пушкина, а к его личности? Ответ прозаичен — очернив личность, которая всегда не безупречна, ты бросаешь тень на творчество, от которого потенциальный читатель тогда отвернётся: «О-о-о, да он обычный бабник…». Дело сделано. И, казалось бы, что это тенденция последних лет развития технологий СМИ, однако процесс очернения А. С. Пушкина и его наследия начался, как мы показали в предыдущих статьях ещё задолго до дуэли и продолжился с ещё большей силой — после неё. Ответить-то всуе было им некому. И не последнюю роль в этом сыграли наши старые знакомые — иезуиты, масоны и прочие ордена.



Дантес удивлял многих способностью очаровывать и привязывать к себе слушателей. Александр Карамзин вспоминал об этом его умении:
Нашему семейству он больше, чем когда-либо, заявлял о своей дружбе, передо мной прикидывался откровенным, делал мне ложные признания, разыгрывал честью, благородством души и так постарался, что я поверил его преданности госпоже Пушкиной, его любви к Екатерине Гончаровой, всему тому, одним словом, что было наиболее нелепым, а не тому, что было в действительности. У меня как будто голова закружилась, я был заворожён… (П.Е. Щеголев, «Дуэль и смерть Пушкина» М., 1987).
С учётом всех этих фактов в нашем расследовании Дантес уже выглядит опытным психологом, способным умело управлять мнением окружающих.
А одно из его писем заключает в себе целое откровение.
В нём он даёт напутствие Ивану Гагарину, официально вступающему в орден иезуитов. Гагарин, по воспоминаниям современников, всегда относился к Дантесу как к духовному наставнику, внимая каждому его слову, и это письмо Дантеса написано именно как наставление духовному сыну:
… Я получил Ваше письмо, такое искреннее и дружеское, которое меня убедило, что вы счастливы вашим решением посвятить жизнь служению Богу. Необходимо, любимый друг, чтобы ваш разум и ваше сердце для этого закалились. Это мужество, которое не даётся простым людям (Профессор Л. Вишневский, «Ещё раз о виновниках пушкинской трагедии», статья в журнале «Октябрь» №3, 1973).
Так «великосветский шкода», «дамский угодник» предстает перед нами как духовный руководитель и один из иерархов ордена иезуитов, для которого служба в ордене — священная и великая задача, доступная только избранным. И получается, что всё в той истории с дуэлью, ухаживаниями и анонимками намного серьёзнее.

Энциклопедии в комментариях об ордене, который по своему устройству является тайным обществом, так комментируют специфические приёмы его работы:
Орден имеет секретные знаки и пароли, соответствующие той степени, к которой члены принадлежат, и так как они не носят особой одежды, то очень трудно опознать их, если только они сами не представят себя, как членов Ордена, так как они могут казаться протестантами или католиками, демократами или аристократами, неверующими или набожными, в зависимости от той миссии, которая на них возложена. Их шпионы находятся везде, во всех слоях общества, и они могут казаться учёными и мудрыми, простаками и глупцами — как повелевают их инструкции… (Кеннет Маккензи, «Королевская масонская энциклопедия»).
Именно такое поведение мы наблюдаем за Дантесом: любые повороты в словах и действиях, любые изгибы в направлении мысли — всё для того, чтобы оставаться хозяином ситуации. Одна ложь, следующая за другой, одна клевета за другой, одна подлость, следующая за другой, — если называть вещи своими именами, так, как их определяет словарь русского языка.
Такие действия не только не противоречат идеалам иезуитов, но следуют из детально разработанных инструкций их организации, созданной Игнатием Лойолой. Общий главный тезис идеологии ордена «Цель оправдывает средства» имеет огромное количество вытекающих из него наставлений, приложимых к разным ситуациям.*

В Россию Дантес попадает как протеже самого прусского принца Вильгельма, будущего императора германского и короля прусского.
Так что недооценка личности, способностей и связей Дантеса может быть причиной непонимания его роли как в жизни Пушкина, так и в истории России. За банальным, казалось бы, любовным заигрыванием могло скрываться нечто другое.
Сами похождения Жоржа Дантеса-Геккерна за женскими сердцами, когда в салонах о нем говорили, что дамы вырывают его друг у друга, могут иметь одно неожиданное объяснение. Оно раскрывается из записок современников и размышлений пушкинистов о странностях «родственной» близости двух Геккернов, молодого и старого, из истории ордена иезуитов, да и самой Римско-католической церкви.
Дантес не был несчастным сиротой, нуждавшимся в усыновлении. Вопреки этой легенде, ходившей в обществе, отец его был богатым помещиком в Эльзасе, всегда оставался в хороших отношениях с сыном и завещал на случай своей смерти Жоржу состояние в 200 тысяч франков. Геккерн, ставший официально его вторым отцом, к его благополучию материальному добавил ещё большую долю благополучия и любовь. Но не отеческую. Природу этой любви, в общем-то, известную всем исследователям той истории, проще всех раскрывает близкий приятель Жоржа, уже знакомый нам Александр Трубецкой:
… за ним водились шалости, но совершенно невинные… Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним… В то время в высшем обществе было развито бугрство. Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль… (П.Е. Щеголев, «Дуэль и смерть Пушкина» М., 1987).
Термин «педераст» закрепился за Луи Геккерном уже в книгах Анненкова, первого биографа Пушкина. В то ли время в высшем свете было «развито бугрство» или во все другие времена тоже, трудно сказать, но такое занятие по истории устойчиво соседствует с традициями не только светского европейского общества, но и католического духовенства, которое имело такой значительный вес и признание в глазах наших героев.
Быть причастным к особо утончённому разврату считалось за некую тайную доблесть. Она объединяла людей, претендовавших на духовный авторитет и власть в обществе, в круг избранной элиты, повязанной круговой порукой «нежных уз».
Такие «невинные забавы» не являются просто развлечением и мелочью, далекой от общественной жизни и политики. Напротив, они помогают проделывать с человеком, стремящимся под покровительство сильных мира сего, определённые трансформации и как бы лепить его душу заново, соревнуясь с творческим искусством Бога. Сначала душу нужно сделать мягкой как глина, лишив её твердости нравственных качеств. И путь к этому может быть только через развращение, медленное и осторожное, шаг за шагом, чтобы сам человек не мог заметить такого своего преображения.
И такие практики медленного постепенного перерождения личности используются практически всеми тайными обществами


Александр Сергеевич Пушкин сделал просто невозможное — бросив вызов всей этой огромной многовековой «системе» посвящений, работающей как структурно, так и бесструктурно, обыграл по всем статьям не только её, но и сделал свой вклад в развитие альтернативной концепции жизни общества — Русской цивилизации.

Сказка о рыбаке и рыбке, о золотом петушке, о Царе Салтане, о попе и работнике его Балде и другие произведения Пушкина — это альтернатива всему этому вороху тёмных и мрачных сказок западной цивилизации.
Александр Сергеевич опёрся на исконно русскую культуру, русский образ мышления. Пушкин не просто переиначивал народное творчество, но делал эти свои сказки более человечными, поднимал их на новую этическую высоту. Сравните*итоги оригинальной сказкиПоп-толоконный лоб и*пушкинского Балды.
В своём творчестве он выражал идеалы Праведности, несомые Русской цивилизацией.
Причём он взялся за переформатирование матриц жизни не только Русской цивилизации, но и Западной. «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях» накрывает сразу несколько*западных матриц, «Сказка о царе Салтане» переформатирует один из самых ключевых в алгоритмике жизни Запада*мифов о Данае и Персее.
А к присказке к «Руслану и Людмиле» «У Лукоморья дуб зелёный» многие усматривают целую*философскую систему(http://www.chitalnya.ru/work/1223634...shkina-chast-1).
И тут мы подобрались к ещё одному аспекту творчества Самого Справедливого Поэта — матричному управлению, то есть управлению концепцией устройства общества и разрешения возникших проблем.
Главную проблему управления Русской цивилизации со времён крещения (смотри*цикл статей*о Смуте на Руси:*— рецепт разрешения концептуальной неопределённости и обретения концептуальной властности Пушкин изложил в Песне о вещем Олеге, где выразил до крещенские принципы жреческой власти:
Волхвы не боятся могучих владык,
И княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык.
И с волей небесною дружен.
Поэма «Руслан и Людмила» по некоторым мнениям содержит в себе целый сценарий развития Русской цивилизации