[Николай А.]

Опубликована расшифровка Пресс-конференции в Музее имени Н.К. Рериха

В ходе пресс-конференции выступили:

1. Стеценко Александр Витальевич – вице-президент МЦР

Уважаемые коллеги, журналисты! Я от имени руководства Международного Центра Рерихов, общественного Музея имени Н.К. Рериха и всех сотрудников Центра приветствую вас в нашем Музее. Мы начинаем пресс-конференцию. Учитывая, что на данный момент в МЦР отсутствует пресс-секретарь, пресс-конференцию буду вести я, вице-президент Международного Центра Рерихов Стеценко Александр Витальевич, и мои коллеги: исполняющая обязанности генерального директора Музея Наталья Николаевна Черкашина, первый заместитель генерального директора Музея Павел Михайлович Журавихин, член Правления Международного Центра Рерихов Татьяна Александровна Иванова. Я не буду пока называть тех лиц, которые обещали подъехать – подойдут, я тогда их представлю.

Итак, что произошло вчера и позавчера. 7 марта с 9 часов 40 минут и до 5 часов 8 марта произошел, по нашему мнению, вооруженный захват усадьбы Лопухиных, Музея имени Н.К. Рериха следственными органами, представителями Министерства культуры Российской Федерации под предлогом следственных действий по уголовному делу «Мастер-банка». Учитывая все обстоятельства, как это все происходило, сейчас я буду вам рассказывать, а мои коллеги дополнят меня. Я думаю, что имею полное право сказать то, что я сказал: произошел захват Музея в центре столицы, недалеко от Кремля. Тем самым нанесен серьезный удар по престижу нашей Родины и вообще по культуре. Один из авторов недавно разместил в интернете статью, которую назвал «7 марта – это черный день российской культуры». После того, как все это произошло, конечно, было достаточно времени все проанализировать. Получается очень интересная ситуация. За 3 года, когда пришло новое руководство Министерства культуры, уже были попытки (и практически они осуществлялись) заведения уголовных дел на нашу организацию. Одна из них в 2014 году по факту якобы незаконного воссоздания усадьбы Лопухиных, по поводу строительства стены в грунте. Я не стану долго на этом останавливаться, если будут вопросы, отвечу. Тогда следователи приезжали к нам для проверки документов и выемки. Как это делается: сообщили, приехали, мы их встретили. Они ознакомили нас с постановлением об обыске, мы представили добровольно документы, которые их интересовали, хотя они тоже приехали с ОМОНом. Мы всё представили добровольно. Они посмотрели, часть скопировали и уехали. Кстати, это уголовное дело до сих пор не прекращено. А то, что произошло 7 марта, это не только нарушение всех законов, но и элементарных понятий. Мне позвонил сотрудник нашего Музея утром, в полвосьмого, по-моему, и сказал: «Ко мне пришел следователь, представители следственного комитета, предъявили повестку, чтобы я к 9 часам утра прибыл в Музей. Указан адрес: Малый Знаменский переулок, 3/5. И я увидел, что на одной повестке Ваша фамилия. Видимо, и к Вам скоро придут». Ну, я жду – нет никого. 9 часов – нет никого. Я на машине еду срочно. В полдевятого начинаю выдвигаться в Международный Центр Рерихов. И тут мне звонят: «Александр Витальевич, вломился вооруженный ОМОН в масках, с оружием, человек 60, среди них представители Министерства культуры, советник министра культуры Кирилл Евгеньевич Рыбак, заместитель Государственного музея Востока Тигран Константинович Мкртычев и остальные сотрудники». Я попросил: «Передайте, пожалуйста, телефон старшему, пускай меня подождут. Я – на подходе, в пробке застрял на Белорусском вокзале, минут 15-20 езды». Наталья Николаевна [Черкашина] мне через некоторое время звонит: «Александр Витальевич, они никого не хотят слушать, сейчас будут ломать двери». Я еще раз прошу: «Передайте, пожалуйста, пускай подождут меня. Я – вице-президент Международного Центра Рерихов и в соответствии с Уставом и российским законом несу ответственность за организацию». Они должны были дождаться меня, по крайней мере, 10-15 минут. Ничего бы от этого не произошло страшного. Они этого не сделали, и теперь понятно почему.

Итак, в 9.40, как зафиксировала наша охрана, стремительно человек 60 (можно это точнее подсчитать, никто конкретно вначале не считал) вошли по семи направлениям. Семь групп – это следователи следственного комитета, УБЭП, понятые, представители Министерства культуры. Это, как минимум, 5-6 человек в каждой группе, ну еще дополнительные средства – ОМОН. Они не стали ждать. У нас Музей, как и все музеи в Москве, открывается в 11 часов, рабочий день у сотрудников МЦР начинается в 10 часов. Кто успел прийти в Музей к этому времени на работу, тот вошел, и все были заблокированы: не выпускали и не впускали больше никого.

Уважаемые коллеги, я хочу представить вам Анатолия Евгеньевича Карпова, председателя Попечительского Совета нашего Музея, нашего очень старого друга, который стоял у истоков создания общественного Музея, неоднократно встречался сам со Святославом Николаевичем Рерихом, знает его пожелания, заветы. И мы очень благодарим его за то, что Анатолий Евгеньевич, несмотря на свою занятость, все-таки пришел на нашу пресс-конференцию. Может, Вам дать слово, или как по времени? Хорошо, я расскажу, спасибо, Анатолий Евгеньевич.

Так вот, немного повторюсь, чтобы Анатолий Евгеньевич слышал. В 9.40 представители следственного комитета Москвы, Управления по борьбе с экономическими преступлениями, представители Министерства культуры и вооруженный ОМОН в масках вошли, отодвинув охрану, на территорию Музея, не стали ждать меня как вице-президента. Кувалдой начали выбивать входную дверь Музея.

Это же музей, это не квартира и не банк, в каждом зале (всего 11 залов) висят ценнейшие культурные ценности, национальное достояние России. Во время проведения следственных действий здесь должны присутствовать работники музея. И вы понимаете, они не пустили ни исполняющего обязанности директора Музея, ни смотрителей Музея. На 11 залов Музея они оставили одного представителя охраны МЦР, он сидел в углу, и они несколько часов самостоятельно хозяйничали. Вы понимаете? Это вообще вопиюще, ну как же так? Не предъявив документов, не сказав людям, какие у них есть права. А я говорил, что уже вызвал адвоката Международного Центра Рерихов, сейчас подъедут другие юристы, подождите несколько минут. Никто не стал ждать.

Когда я приехал в Центр, это было где-то в 10 часов 20 минут, меня не хотели пускать. Потом, узнав, что я – вице-президент, пустили. Ко мне подошел следователь. И первое, что я увидел – от 5-го строения шел омоновец с топором. Там рубили и сбивали замки, это наше складское помещение.

Вначале со мной начали очень нагло разговаривать. Я представился и сказал, что сейчас подъедет наш адвокат. Они мне начали уже тыкать, говорят: «Прочтите, ознакомьтесь с Постановлением на обыск». Я говорю: «Подождите, пожалуйста, несколько минут. Сейчас подъедет наш юрист, адвокат, и мы будем разговаривать». После того, как подъехал наш адвокат, Анна Абрамовна Разумовская, она начала знакомиться с документами, и нас повели в одну из комнат флигеля. Я говорю: «Подождите, почему вы ведете в комнату флигеля, там ни стула нет, стол маленький? У меня есть кабинет, у нас есть Воронцовский зал, можно всем разместиться, все просмотреть». «Нет, идемте туда!». Они специально не пускали нас в Музей.

Пока Анна Абрамовна знакомилась с постановлением, мы высказали все свои замечания и негодование от такой грубости по отношению к коллективу Центра, в котором процентов 70-80 – женщины. И это накануне 8 Марта!

И только спустя примерно 3 часа, нас допустили в Музей. Я увидел, что в Музее ни в одной комнате нет смотрителей. Я говорю: «Пригласите смотрителей, надо сюда их привести, почему вы здесь хозяйничаете?». Ответили: «Мы имеем право». Возмущению не было границ. Они пригласили Наталью Николаевну, поговорили, и ее опять удалили. Один охранник Музея оставался, который некомпетентен, ничего не знает. Тем более без поддержки юриста. Нас быстро увели из Музея в административную часть, где тоже шел обыск. «Александр Витальевич, пойдемте, мы там посмотрим Ваши кабинеты». Увели из залов, заставив представителя охраны подписать протокол обыска и изъятия. Человек не знал, что нужно писать, не знал, что нужно туда написать все нарушения, все замечания, вы понимаете? Более того, когда наш юрист сказал: «Подождите!», его, юриста, просто отстранили.

Думаю, коллеги меня дополнят. Я не знал, по каким направлениям идет обыск. Оказывается, у них было 7 групп, и в каждую группу они выбирали, кто будет представлять нашу организацию при осмотре тех или иных помещений. Мы были во флигеле, они меня спросили: «Кто будет представлять? Надо вскрывать каждую комнату». Я говорю: «Подождите, тут бухгалтерия, нужен представитель бухгалтерии, нужен главный бухгалтер, там же документы». Ответили: «Нет и нет». И никого не пустили. Я вынужден был назначить для осмотра комнаты тех сотрудников, кто был блокирован на лестнице.

Все это шло где-то до обеда. Повторяю, в Музее отсутствовали наши представители. Вот в этом зале расположилось человек 15 из следственного комитета и УБЭП. На дверях везде стоял ОМОН. У меня несколько раз отбирали телефон, не позволяли ни звонить, ни принимать звонки. Мне говорили: «Мы Вам ограничиваем передвижение, никуда не выходите, будьте здесь». Я чудом вышел и дал небольшое интервью, потому что пресса уже была около забора, никого сюда не пустили.

А здесь хозяйничал Константин Евгеньевич Рыбак, советник министра культуры и господин Мкртычев. И что интересно, они были представлены нам как эксперты. А еще интереснее, что один эксперт был приглашен из Нью-Йоркского Музея Николая Рериха – Дмитрий Попов. И вот они ходили, указывали: «Так, эту картину снимаем». А уже все было упаковано. Я говорю: «Подождите, как вы без нас упаковывали? Откуда мы знаем, какие вы сняли ценности?». Ответили: «А, вон бирки мы приклеили». Вы знаете, возмущению не было конца.

Они говорят: «Александр Витальевич, мы Вас ограничиваем». Обвинили меня в грубости и тому подобное. Даже сейчас я переполнен эмоциями того беспредела, который творился здесь. Я не буду дальше рассказывать подробности, что было в остальных кабинетах. Следователи, которые проводили обыск в административной части, вели себя культурно, спокойно. Мы с адвокатом открывали сейфы, они все смотрели, просили какие-то документы копировать, мы им копировали, т.е. шел нормальный разговор.

Это все происходило до 15 часов. Потом вдруг меня вызывает следователь Зайцева, если не ошибаюсь, которая руководила всем этим процессом. Она является следователем по уголовному делу «Мастер-банка» и сказала: «Александр Витальевич, почему Вы…», а я вижу, у нее лежат оригиналы наших договоров передачи Международному Центру Рерихов в дар картин Николая Константиновича с 2002 года и так далее. Она говорит: «Почему Вы, когда у вас проводили следственные действия по уголовному делу «Мастер-банка» (а это было в 2014 году) не представили эти документы?». Я говорю: «Позвольте, если я не ошибаюсь, есть документы, можно поднять. Нам показывали постановление об обыске, где указано, что обыск проходит в связи с уголовным делом таким-то, в таких-то временных рамках, 2011-2013 годы, все документы мы показали следователю, а это посмотрите: 2002, 2003...».

Мне говорят: «Вы приобрели незаконно эти картины, на ворованные деньги». Я отвечаю: «Подождите, а кто установил это, что на ворованные деньги? Идет следствие». Ответ: «Это все на ворованные деньги». Я спрашиваю: «Что, есть решение суда?». Документы за 2002, 2003, 2005 год, а у «Мастер-банка» отозвали лицензию в 2013 году. Я знаю, что был не погашен кредит, выданный, со слов следствия, некоторым лицам для покупки картин. Там была куплена большая партия картин в Нью-Йоркском Музее, который продавал эти картины, и часть из этих картин (9 картин кисти Святослава Николаевича) Борис Ильич буквально где-то в октябре передал в дар Музею. Мы показали все договоры, документы, следствие в 2014 году интересовали лишь эти картины. Они сказали: «Учитывая такую ситуацию, мы же проверить не можем, идет следствие уголовное, мы арестовываем эти картины, то есть мы признаем их вещественным доказательством и оставляем в музее на хранение». Предупредили нас о 9 картинах. И когда мне сказали об обыске и изъятии, я думал, что будут изымать именно эти 9 картин. Ну, думаю, следствие имеет право, мало ли какие вещественные доказательства. Но когда я узнал, что здесь изымаются и другие картины, ну, конечно...

Так вот, я это все объяснил Зайцевой. Она говорит: «Нет! Мы сейчас будем изымать и это!» Подходит адвокат и спрашивает: «Подождите, а постановление давайте почитаем». В постановлении четко написано, что в рамках уголовного дела и временные показатели, то есть срок 2011, по-моему, и 2013. Я говорю по памяти.

П.М. Журавихин: 2010 год.

А.В. Стеценко: 2010? Ну вот, 2010–2013. Ладно, мы можем каким-то образом предположить, что следствие заинтересовало дары Бориса Ильича Булочника, вот этот период. Но Вы же пытаетесь сейчас изъять и другие картины. Следователь говорит: «Да, я считаю, что они относятся к этому. Они были приобретены незаконно». Да на каком основании?

О Борисе Ильиче – это отдельный разговор, если будут вопросы, я готов сказать. И еще хочу уточнить. У МЦР и «Мастер-банка» были только одни отношения – в «Мастер-банке» были официальные счета нашей организации, которые после отзыва лицензии тоже пропали. Прокуратура интересовалась нашими отношениями с «Мастер-банком», никаких отношений не было.

Тут, конечно, уже наш адвокат и юрист были свидетелями, и мы контролировали весь этот беспредел, с моей точки зрения. Мы высказали свое недовольство. Мы стали ждать. И вторая очередь изъятия наследия длилась до пяти часов утра. Здесь я лично видел, как распоряжались Мкртычев, Рыбак и сотрудники музея, которые выносили-подносили, паковали... «Так, эту снять, эту снять! Эх, у них это не подлинник Николая Константиновича, нам он не нужен», – так сказал зам. генерального директора господин Мкртычев.Я говорю: «Ну, молодцы, да, вам она не нужна».

Повторяю еще раз мое мнение, что это было инициировано исключительно Министерством культуры под прикрытием уголовного процесса по «Мастер-банку». До 5 часов утра люди были блокированы. Никто не поинтересовался: накормлены ли они, в каком состоянии, может быть, на стульях ночевали. Это 8 марта. Понимаете? Хотя следственным органам подвозилась машина с бутербродами, пиццей, водой и так далее. Это, конечно, вопиющий факт.

Я хочу подытожить немножко. Почему это произошло? Вы знаете, это не секрет, на наших сайтах много информации. Международный Центр Рерихов и его общественный Музей 25 лет ведет активную культурную деятельность по популяризации культурного наследия Рерихов. За это наш руководитель, Людмила Васильевна Шапошникова – доверенное лицо Святослава Николаевича Рериха, Генеральный директор Музея, которая практически всю эту красоту создала, восстановила усадьбу, неоднократно была отмечена наградами государства, дважды Указом Президента награждалась, сначала Орденом Дружбы, а в 2011 году Орденом «За Заслуги перед Отечеством» IV степени.

МЦР был неоднократно отмечен наградами за научную реставрацию этого памятника, в котором вы находитесь. Есть документы, свидетельствующие, в каком состоянии этот памятник был нам передан – в развалинах.

У нас были нормальные, деловые отношения со всеми министрами культуры. Были разногласия по некоторым вопросам, но мы решали их цивилизованно, как обычно принято. И такого беспредела, который начался с приходом нового руководителя в Министерство г-на Мединского и его первого заместителя Аристархова, такого не было. Вот с их приходом, с 2013 года, начался весь этот кошмар, который продолжается до сих пор. Я не буду подробно останавливаться, приведу только некоторые сравнения, об этом мы много писали. Нет никаких правовых оснований изъять наследие Рериха у нас законным путем, например, обратиться в суд об истребовании имущества из чужого незаконного владения. Если Министерство культуры считает, что оно у нас находится незаконно. Иск никто не подавал. А как могут они подать иск, как Министерство культуры докажет права на наследие, которое нам передал его владелец, Святослав Николаевич? Никак. Они пытались в 2015 году заставить Генеральную Прокуратуру и Хамовническую прокуратуру изъять у нас это наследие через суд. Но этого сделано не было, у работников прокуратуры тогда хватило здравого смысла этого не делать. Тогда что предприняло Министерство культуры? Оно начало дискредитировать деятельность нашей организации.

Если в 2015 году у нас было только 5 внеплановых проверок и 2 судебных процесса, то в 2016 году организация подверглась уже 17 внеплановым проверкам, и было инициировано 13 судебных процессов. Вы можете найти аналогию в России вот этим безобразиям? Я думаю, не найдется ни одной даже коммерческой организации, которую бы так «кошмарили».

Наш руководитель Правительства неоднократно говорил: «Прекратите кошмарить бизнес!». А у нас общественная организация. Сколько Председателю Правительства было написано нами писем. Писали я, Президент нашей организации Юрий Хатуевич Темирканов – об этом великом человеке, который не побоялся стать нашим Президентом в самое тяжелое для организации время, надо говорить особо – никаких результатов. Более того, Министерство культуры пыталось нас превратить в экстремистскую организацию. Все проверки были инициированы правительственными телеграммами и письмами, у меня их целая пачка, я могу вам всё показать, они подписаны первым заместителем министра культуры господином Аристарховым. По требованию Министерства культуры Минюст проверял нас на экстремизм. Был акт соответствующий, нас не признали, конечно, экстремистской организацией, но были отмечены технические недостатки, которые мы устраняли и устранили. Тогда Министерство культуры начало обвинять нас в экстремизме через жалобы, клеветнические заявления в Прокуратуру. Насылали на нас проверки всех следственных органов: Генеральной Прокуратуры, МВД, доходило до того, что господин Аристархов направлял телеграммы заместителю министра внутренних дел с просьбой проверить МЦР, так как, по его данным, на его территории находятся нелегалы с Украины. Доходило до того, что были телеграммы г-на Аристархова в Ростехнадзор, якобы, опять по его данным, в МЦР находятся взрывоопасные баллоны, что угрожает памятнику. Приезжали, проверяли, а у нас одна из лучших систем противопожаротушения в Москве среди музеев. Были письма Аристархова замминистру внутренних дел Ваничкину с просьбой проверить МЦР на предмет противозаконных действий, и к письму приложена явная клевета на МЦР и его руководителя Людмилу Васильевну Шапошникову, скажу своими словами, что МЦР готовит боевиков, которые с коктейлем Молотова готовы выйти на Красную площадь. Вы можете себе это все представить? Это выглядит фантастически.

Уважаемые средства массовой информации, в этом кошмаре мы живем уже четвертый год. Постоянные проверки, судебные процессы, как ушла Людмила Васильевна Шапошникова и ушел из жизни Евгений Максимович Примаков, который был нашим хорошим другом и членом Попечительского Совета. Нас раньше, конечно, покусывали, но никогда не осмеливались вот так нагло, подло, цинично обвинять организацию и пытаться с ней расправиться.

Что делает министр культуры? Обращается к Собянину Сергею Семеновичу с просьбой передать усадьбу Лопухиных в собственность Российской Федерации. Якобы с целью выполнить волю Святослава Николаевича Рериха, чтобы здесь создать государственный Музей и собрать все картины Рерихов. Я не знаю, почему, но есть подпись Сергея Семеновича на этом документе. Через несколько недель после обращения министра культуры, в 2015 году, происходит передача всех строений усадьбы в собственность Росимущества. Росимущество вместе с Государственным музеем Востока в течение четырех лет до этого пыталось нас выселить в судах – не получилось. Росимущество на основании обращения г-на Аристархова с требованием передать срочно в оперативное управление усадьбу Лопухиных Государственному Музею Востока делает это и не обращает внимания на то, что усадьба была передана с обременением безвозмездного пользования Международным Центром Рерихов. Это право мы заслужили, поскольку без всякой финансовой нагрузки государства воссоздали эту усадьбу. И Государственный музей Востока как получил эту усадьбу, начинает процедуру выселения МЦР из усадьбы. Инициируются проверки, акты создаются об ужасном состоянии усадьбы – вы в ней сейчас находитесь. Также фальсифицируются факты, я готов доказать, отвечаю за свои слова и готов нести всю ответственность перед законом Российской Федерации, если меня попытаются обвинить в клевете.

Мосгорнаследие, проводя плановую проверку в ноябре-декабре 2015 года, не находит никаких нарушений. Проходит полгода и по требованию, повторяю, г-на Аристархова, что усадьба находится в катастрофическом состоянии, Мосгорнаследие проводит новую проверку, и те же лица, которые проводили ее ранее, находят уже кучу недостатков, часть из которых просто сфальсифицирована. Есть, конечно, технические какие-то недоделки, в основном, они носят исключительно документальный характер, т.е. связаны с документами, но никак не с состоянием усадьбы. Но возбуждается административное дело в судах, где не обращают внимания на все наши документы, и Государственный музей Востока использует это как факт для выселения нас из усадьбы Лопухиных.

Мало того, проходит несколько месяцев, и Министерство культуры инициирует проверку со стороны Росимущества. Она длится 2 месяца, и повторяются те же самые недостатки, и еще, что в усадьбе якобы зарегистрировано 17 коммерческих организаций. А это является основанием для расторжения договора безвозмездного пользования. Музей Востока сразу этим пользуется.

Мы, когда узнали, написали заявление в Прокуратуру, в Налоговую инспекцию о проведении расследования. Мы обращаемся в суд и говорим: «Ваша честь! Проверки проводятся для заинтересованных лиц о нашем выселении. Мы просим провести независимую проверку». Суд нам отказывает в судебной экспертизе. Мы представляем в суд заключение одного из самых известных и заслуженных архитекторов-реставраторов высшей квалификации, я не буду называть его фамилию, потому что, как только музей Востока узнал, что мы подали в суд его заключение, тут же начались гонения на этого эксперта.

Вы понимаете, можно много перечислять. После этой проверки и этого изъятия, конечно, меня будут вызывать на допросы. Я не исключаю, что будут пытаться возбуждать уголовные дела в отношении руководства организации, чтобы изолировать руководство МЦР от деятельности нашей организации, ввести сюда внешнее правление.

Налоговая проверка, проводимая тоже по инициативе господина Аристархова, длилась почти с апреля по декабрь 2016 года, раза 4 или 5, не помню, она приостанавливалась. Не найдя никаких финансовых нарушений, хотя в качестве основания говорили, что видите ли, господин Стеценко (это я) манипулирует финансовыми потоками организации. Я в Налоговой говорю: «Найдите мне эти финансовые потоки. У нас средняя заработная плата 13 тысяч рублей в месяц. И люди работают». В итоге, в декабре – акт, и нам присудили неуплату налогов в казну государства на 52 миллиона рублей. За что? За использование картин в экспозиции. Министерство культуры мотивирует тем, что мы часть коллекции не поставили на учет в негосударственную часть Музейного фонда. Какое лукавство! Мы были одним из первых музеев, который в 2004 году поставил на тот момент все наше наследие в негосударственную часть Музейного фонда. Мы были одним из первых среди всех государственных музеев, кто это совершил. Если не ошибаюсь, у нас Свидетельство о постановке на учет в негосударственную часть Музейного фонда № 15.

Да, мы не успели поставить на учет последние поступления, это кропотливое дело, нам сделали замечание. Мы начали готовить к постановке, а Министерство культуры в течение 2016 года не принимало наших заявок о постановке на учет и понятно почему: дать основание Налоговой инспекции насчитать 52 миллиона рублей. К чему это ведет? Это ведет к краху и банкротству нашей организации.

А теперь еще изымают Наследие насильственным путем, используя силовые структуры. Эмоции переполняют. Было больно смотреть, как со стен срывали картины, тут же паковали и увозили в Государственный музей Востока. По заказу сделано. Несут картины и мне открыто говорят: «Ну не нравится мне Рерих!». Так зачем ты его берешь, если он тебе не нравится?

Министерство культуры провело целую кампанию в 2016 году под предлогом того, что усадьба Лопухиных передана Государственному музею Востока для создания здесь государственного музея. Была проведена Коллегия Министерства культуры в феврале 2016 года, и принималось решение о создании вот в этом здании, где уже 25 лет работает общественный Музей, государственного музея. Нас на Коллегию не пригласили, нам не дали даже слова сказать. Вы понимаете, на основании этих решений происходит все выселение. Наш иск об отмене решения Коллегии Министерства культуры судами не признается и не принимается. Нам говорят: «Ваши интересы не нарушены». Как не нарушены интересы организации, когда труд всего коллектива, всего большого пространства общественных организаций России и зарубежных, участвовавших в создании этого Музея, не признается? Музей фактически является общественным достоянием России. И был создан по просьбе Святослава Николаевича. Государство приняло его решение, выполнило условие Святослава Николаевича о создании общественного Музея и передачи усадьбы именно для общественного Музея. Все это нарушено сейчас Министерством культуры. Нам нанесена серьезная рана, серьезный удар по нашей организации. Но вы видите – Музей работает и будет продолжать работать несмотря ни на что.

Чего добивается Министерство культуры? Руководство Министерства культуры? Организация наша не имеет претензий к Министерству как органу. Я повторяю, есть люди, которые руководят этим Министерством, которые желают нас разрушить. Они говорят: создать здесь государственный музей. Извините, как можно создавать новый музей, разрушая тот, который успешно работает в течение многих-многих лет? Как можно говорить о создании и выполнении воли Святослава Николаевича, когда коллекция Рерихов, находящаяся в центре Москвы на Ленинском проспекте, в течение нескольких десятилетий разграблялась, увозилась в неизвестном направлении и продавалась из квартиры Юрия Николаевича Рериха? А ведь государство обещало создать музей. Нет! Как можно говорить о любви, о создании государственного музея, когда в закромах Государственного музея Востока находится коллекция, частично разграбленная, коллекция, принадлежащая Святославу Николаевичу Рериху? Я хочу сейчас перед всеми СМИ заявить: мы располагаем конкретными фактами незаконного отсутствия картин в Государственном музее Востока. Мне говорит господин Рыбак: «Это демагогия, Александр Витальевич». О какой демагогии может быть речь, когда картины приехали в Советский Союз в 1978 году, есть все акты передачи? Есть акты приема-передачи всех государственных музеев, где эта выставка прошла. И картины «Дева снегов», «Александр Невский», «Песнь о Шамбале» были в составе этой коллекции. Как можно говорить, что они находятся за границей, в коллекции частного коллекционера, ссылаться на рукописную запись чернилами на акте, не заверенную никем – ни самим владельцем, ни представителями? Более того, одна из этих картин сейчас висит в залах Государственного музея Востока, в то время как Государственный музей Востока, а за ним и Министерство культуры нынешнее, говорит о том, что эти картины не прибывали в Советский Союз. Я говорю о картине «Песнь о Шамбале». Ей дали другое название, скрыли, но она висит. Об этом были публикации в 2004 году Международного Центра Рерихов, мои лично в 2009 году. Мы обращались в Генеральную Прокуратуру, в Следственный Комитет, предоставляли данные, но никто не желает проводить проверку. Все спускают вниз, в результате приходит следователь в Государственный музей Востока и спрашивает: «У вас пропали картины?». Те отвечают: «Нет». Следователь пишет: «Нет оснований для возбуждения уголовного дела». Хотя факт – в Завещании одно количество картин, а в действительности – другое. Разница в 6 картин. Они ссылаются: «Александр Витальевич, письмо есть Президенту от Святослава Николаевича Рериха, там указаны 286, а не 288». Я говорю: «Да, но, возможно, Рерих ошибся. Так давайте проведем открытое расследование этого вопроса, под контролем общественности». Нет.

И последнее. Больно сознавать, что за 3-4 года нарушили всю нашу культурную деятельность. МЦР вел потрясающую, очень важную и нужную для России международную общественную деятельность, популяризируя наследие нашего великого соотечественника Николая Рериха. За последние 2-3 года МЦР провел масштабный Международный выставочный проект под названием: «Пакт Рериха. История и современность» в 17 странах мира, в том числе выставку в Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке. Благодаря Виталию Ивановичу Чуркину мы провели этот грандиозный проект. Пан Ги Мун был в восторге от этой выставки и пожелал приехать 9 мая, когда его пригласили на празднование Дня Победы, 75-летие Великой Отечественной войны в Россию. Но ему не удалось приехать в наш Музей 9 мая, потому что график был очень сложный. Мы в Музее ждали. Но Ирина Бокова, Генеральный директор ЮНЕСКО, на второй день, 10 мая, посетила наш Музей. Она в восторге была от Музея и оставила прекрасную запись в книге отзывов. Мы договорились с Генеральным директором ЮНЕСКО в присутствии Валентины Ивановны Митрофановой, нашего представителя в Париже тогда, о проведении нового культурного проекта «Мир через Культуру». Нам Министерство культуры все разрушило. Нам устроили экономическую блокаду. Сейчас мы знаем и много тому свидетельств: тех, кто нам помогает, начинают преследовать, писать жалобы, фальшивые и лживые письма на них. Но Музей продолжает работать и будет работать.

Ну, и последнее. Если Министерство культуры добьется, и власть пойдет на поводу у Министерства культуры и признает МЦР незаконно владеющим наследием, которое Святослав Николаевич Рерих передал в Россию для нашей организации, для создания нашего общественного Музея, то в России не будет больше никаких правовых оснований нахождения этого наследия. Вы понимаете? Министерство культуры об этом не думает. Вот то, что все разрушения, которые происходят, и вчерашнее разрушение – это серьезный удар не только по престижу России, удар международному ее престижу. Сейчас России очень тяжело, очень трудно. Но это удар по общественности, по ее активности работы в сфере культуры.

Президент наш, Владимир Владимирович Путин, несколько раз говорил и ставил задачи Министерству культуры обратить внимание на общественные организации, оказывать им помощь, тем, которые сохраняют и восстанавливают объекты культуры. Вышли «Основы государственной культурной политики». Министерство культуры в отношении, по крайней мере к нашей общественной организации, делает все наоборот. И мы нигде не можем найти защиты. Вы знаете, терпение заканчивается. Три года мы рассылаем письма с просьбой о помощи. Власти не обращают на это внимание. У нашей Международной общественной организации не остается больше шансов, и мы вынуждены будем обращаться к международной общественности, собирать деньги там, чтобы заплатить 52 миллиона налогов. Хотя организация затратила на воссоздание усадьбы Лопухиных не менее 2 миллиардов рублей. Это, извините меня, цинично, подло и кощунственно. Я благодарю вас за внимание и передаю слово Анатолию Евгеньевичу Карпову.

2. Карпов Анатолий Евгеньевич – председатель Попечительского совета Музея имени Н.К. Рериха, депутат Государственной думы РФ

Я хочу напомнить о том, что все наследие в Россию перешло по завещанию Святослава Николаевича Рериха. Собственно, еще при жизни он вел пеговоры о том, чтобы вернуть наследие в Россию, но, тогда в Советский Союз. Святослав Николаевич встречался с Горбачевым. Горбачев тогда был Президентом Советского Союза и, таким образом, была достигнута договоренность о том, что наследие вернется в Советский Союз, что и произошло.

Как я оказался в этом процессе? Святослав Николаевич, встретившись с Горбачевым, запросил встречу с руководством Советского Фонда Мира. И когда мы первый раз встретились, он сказал, что хотел бы, когда вернется наследие, чтобы это был общественный музей, не государственный, и хотелось бы иметь гарантом не только политическое руководство страны, но и одну из крупнейших общественных организаций. Тогда Советский Фонд Мира имел и немалые финансовые ресурсы. И, таким образом, было достигнуто соглашение, которое утвердили Правлением Советского Фонда Мира, а потом и конференцией. Все первые действия, в том числе и перемещение наследия, проводилось на средства Советского Фонда Мира, а потом, Международной Ассоциации Фондов Мира.

Я когда встречался со Святославом Николаевичем, понял, и он неоднократно об этом говорил, что он не передает государству, он передает России. Он был уверен, что общественная организация будет внимательно относиться к наследию. И по жизни он как-то, знаете, на общественные силы очень надеялся и опирался.

Проблемы, конечно, были. Вот это здание мы получили не сразу. Получили его в очень тяжелом состоянии. Вы можете там посмотреть, у нас и фотографии есть, в каком состоянии была усадьба Лопухиных, и в каком состоянии сейчас – и эта центральная часть, музейная часть, и административный корпус. Это, конечно, жемчужина. Если говорить об Учении Рериха, о наследии Рериха, о нашем великом соотечественнике, то, ничего лучшего в мире нет и не было. И я сегодня с удивлением узнал, что большая часть картин из Нью-Йорка, а там музей Рериха давным-давно существует, продана, и даже какая-то часть из них пришла к нам.

Но, вот то, что произошло в эти дни, мне думается, что здесь есть правовые нарушения. И они связаны не только с заказом, который существует, а с тем, что, во-первых, органы правоохраны и правосудия России очень редко встречаются в своей работе с музеями. Во-вторых, они вели себя здесь так, как будто музей находится в уголовном расследовании. И, я так понимаю, что ордер прокурор должен был подписать по конкретным картинам, хотя, честно говоря, я не понимаю, как следствие может доказать, где картины, купленные на ворованные деньги и переданы организации, а где – не на ворованные. Как можно разделить? Допустим, можно доказать, что где-то, Булочник взял какой-то кредит, который не отдал. Но, на этот ли кредит он купил картины? Может у него были другие личные средства? То есть следствию доказать это будет практически невозможно. Я уже не говорю о том, что факт-то совершился. Это стало собственностью не Булочника, который находится сейчас в уголовном процессе, а это собственность общественной организации.

Пока я сейчас сидел, вспомнил. У нас был вопиющий совершенно случай, еще в Советском Союзе, в 1986 году. Тогда органы следствия обнаружили какие-то филателистические документы, которые были украдены из государственных архивов. И следствие не нашло ничего лучшего, как зашли в Общество филателистов Советского Союза, взяли список самых известных коллекционеров Москвы, зашли к прокурору Киевского района, и прокурор по списку общества филателистов дал разрешение на обыск и изъятие у всех коллекционеров-филателистов Москвы. Я это знаю от великого драматурга Розова, к сожалению, покойного. Я был в том списке, но в тот момент играл матч с Каспаровым в Ленинграде и, естественно, никто квартиру открыть не мог, поэтому я оказался вне этой операции. А крупнейших коллекционеров посетили, назовем так, представители следственных органов и произвели изъятие, чего – никто не знал. У Розова стоял огромный сундук с филателистической коллекцией в центре кабинета. Пришли, спросили: где у вас марки? Вот здесь. Все, взяли, сундук забрали, без всякой описи. Ну, как марки описать? Очень сложно. Правда, Розов поднял жуткий скандал, и ему к вечеру с извинениями все вернули. Но, я знаю коллекционеров, которым не вернули и у которых потери были, и мы знаем, кто стоял за этой гениальной операцией. Потом какие-то марки продавались, поэтому мы знаем, кто приложил руку.

Здесь тоже мне напоминает эту историю, потому что пришли, не знали, что изымать. Если у вас есть доказательства, что какие-то картины куплены на незаконные средства, то, должен быть перечень этих картин и конкретно их, как сказал Александр Витальевич, должны были изымать. То, что изъяли сегодня, проконтролировать невозможно. Потому что, я считаю, что это нарушение прав и музея, и общества Рерихов. Представителей музея не было, изъятия происходили вообще в изолированном варианте. Еще и неизвестно, что будет. Я не хочу обличать в недобрых намерениях, но, вся процедура вообще вызывает большое удивление, чтобы можно было вот так прийти, ворваться в музей, причем, за двадцать минут до начала работы. Дождитесь вы сотрудников и вместе с сотрудниками проводите эту операцию. Я не знаю, есть подтверждение, но, сейчас только мы посмотрели сообщение ТАСС о том, что 47, 54 коробки из музея Рериха взяты на хранение в музей Востока. А, что музей Востока – это департамент следствия российского? Если картины взяты как вещдоки, то они и должны находиться у следствия, а не в музее. Вот, это тоже совершенно удивительный факт. То есть, таким образом, наверное, пытаются, хотя бы частично забрать в музей Востока уникальные произведения Рериха и вести дальнейшие действия по выселению организации вот из этих помещений. Решение о создании государственного музей семьи Рерихов было принято вообще без участия, без согласия Центра Рерихов и руководства общественного музея. Я тоже, знаете, в волнении нахожусь, то, что ставится под сомнение завещание Рериха, стаивтся под сомнение созданная самим Рерихом общественная организация в России, а, тогда правовые основы нахождения всего этого уникального наследия, они прекращают свое действие. И у Рерихов, к сожалению, по российской части наследников нет, наследники есть по индийской линии. Семья Рерихов в Индии может спокойно запросить, затребовать наследие, раз вы дезавуировали завещание Рериха, то, будьте любезны, верните нам все, что находится в России. Вот, на этом сегодня мы стоим, и мне думается, что все-таки, разум возьмет свое, и кто-то поймет, к чему мы в конечном итоге можем прийти. Я благодарю за внимание.

3. Черкашина Наталья Николаевна – и.о. Генерального директора Музея имени Н.К. Рериха

Александр Витальевич затронул правовые вопросы. Я хочу затронуть вопросы этики и нравственные вопросы, то, с чем нам здесь пришлось столкнуться. То, что каждому из сотрудников, а я переговорила с нашими сотрудниками, участвовавшими в этих следственных действиях, никому не были зачитаны наши права, – это я действительно хочу подтвердить. Дальше хочу рассказать о том, как вели себя следователи и сотрудники Министерства культуры в Музее. Когда закончились обыски и выемка документов в административной части, где я находилась и меня не выпускали оттуда, я естественно, первым делом пошла в залы Музея, потому что знала, что никого сюда не допускали из нас. Закончилась первая часть выемки картин, и что я увидела? Наверное, музейные сотрудники меня поймут – у меня сердце просто «кровью обливалось». В залах Музея все ходили одетые, в верхней одежде, с сумками, чемоданами, с рюкзаками за спиной и ели. Вначале я это увидела на первом этаже. Попросила сотрудников, которые проводили следственные действия, – пожалуйста, не ешьте, здесь картины, выйдите. Никто не вышел на первом этаже, и мне сказали, дословно: «Ну, мы же здесь в туалет не ходим». Я за эти слова несу полную ответственность. К сожалению, не знаю фамилий этих людей, их было более 70 человек, никто из них не представлялся, все предъявляли только требования, бегали, хватали за руки, забирали телефоны. Мне представились только те следователи, которые проводили обыск в административной части, и у меня к ним по поведению нет никаких претензий. Когда поднялась на второй этаж, увидела то же самое. Я вижу, что сотрудники следственных органов с сумками, рюкзаками ходят по залам. Но что меня повергло в изумление? В куртке, с рюкзаком за спиной, в пальто и с сумками у нас были сотрудники Министерства культуры. Они так в этой одежде и работали. Это люди, которые постоянно в СМИ, на телевидении, выступая в газетах, говорят, что заботятся о сохранении произведений искусства, и прежде всего в нашем общественном Музее. Правда, сотрудники следственных органов, которых я попросила выйти и есть на лестничной площадке, это выполнили. Надо здесь им отдать должное.

Что я еще хочу сказать? У нас обыски проводились и в хранилище – это святая святых Музея. Туда, в фондохранилище, у нас допускаются 5 или 6 человек лишь по приказу. Не каждый сотрудник, работающий в Музее, имеет право туда войти. И если человек допущен, то выписывается специальное разрешение по требованию хранителя. Так вот, в фондохранилище зашло более 15 человек следователей с одним нашим хранителем, который попросил их: снимите верхнюю одежду, у нас там климат-контроль, у нас воздух с улицы проходит через специальные очистители, мы, входя в хранилище, надеваем бахилы. Ранее у нас была проверка Министерства культуры, они все это выполняли. Нас проверяли в конце 2015 года, месяц шла проверка. При этой проверке присутствовали сотрудники Министерства культуры – г-н Рыбак и другие, а также принимал участие г-н Мкртычев из музея Востока. Они проверили все – документы, находящиеся предметы.

А 9 марта в фондохранилище вошли 15 человек с одним нашим хранителем. У нас там 4 комнаты, и хранитель просто не могла уследить, где и что делается. Мы не проверяли еще состояние и сохранность фондов в хранилище. Там ведь кроме картин есть и предметы малой формы, и другие предметы. Что мы установили утром, когда закончилась проверка? На рояле в зале Музея лежала рулетка из хранилища. Мы знаем это, ведь у нас все маркировано, т.е. кто-то ее вынес из хранилища. Также мы искали мышку от компьютера, который стоит в хранилище, и нигде не могли найти, а по маркировке нашли здесь, в залах Музея. Пусть это предметы не искусства, но эти вещи были вынесены из хранилища, и хранитель это не мог отследить, т.е. то, что происходило в хранении. Там каждый из зашедших 15 человек в 4-х небольших комнатах рассредоточился. И хранитель попросила их: давайте я вам буду открывать и все показывать, чтобы сохранить какой-то порядок. Но люди ходили по хранилищу. Это такое отношение. Представители следственных органов говорили, что они впервые принимают участие в действиях в музейном здании, им до этого не приходилось этого делать. Но есть какие-то нравственные вещи.

Я сейчас очень кратко расскажу, как к нашим сотрудникам относились. Главного хранителя подняли в полвосьмого утра. Я могу назвать ее фамилию, она не отказывается и все повторит, – это Купченко Елена Алексеевна. В половине восьмого к ним приехали два человека, предъявили повестку и сказали: «Мы вас забираем, поскольку вы не являлись на допросы». Она говорит: «Мне ничего не приходило». Они: «Распишитесь, подпишите здесь документ, что вы не являлись на допросы». Она говорит: «Я ничего подписывать не буду, у меня не было ни одной повестки». Они ответили: «Тогда одевайтесь и поедем с нами». При этом они не сказали ни куда, ни почему, ни как. Потом я ей звонила, просила уточнить, куда везут. Мне сказали адрес: Малый Знаменский переулок, 3/5. Мы поняли, что ее везут в Музей. Вот этого человек, подняв полвосьмого утра с постели, не дав попить чаю, привезли сюда. До 5 утра следующего дня она не ела, не пила, и в туалет ее выводили. Когда она в первый раз сказала, что мне нужно выйти, ей ответили: зачем, оставайтесь здесь. Потом все-таки ее в сопровождении отвели. Что, этот человек был в чем-то виновен? У нас что, не существует презумпции невиновности?

Рассказываю следующий пример. Наши женщины в возрасте, которым 70 – за 70 лет, они работают смотрителями. Они пришли на работу, их не допустили, а посадили во флигеле на стульчик. Когда нам разрешили заглянуть во флигель, что мы видим? Они сидят со своими сумочками в одежде и едят то, что привезли с собой. В туалет их водил представитель ОМОНа или следствия, ждал, забирал и приводил обратно. Воду они пили там, в туалете. Это такое отношение к нашим сотрудникам.

Очень хрупкую женщину, работающую у нас в отделе учета и архива, следователь просто толкнул. Она говорит: «А если я Вас толкну и разобьются Ваши очки»?

Нашему сотруднику, которого также привезли сюда и который предупредил работников Музея, чтобы не подписывали ничего без руководства Музея,– ему заломили руки. Когда он стал возмущаться и кричать, ему сказали: замолчите, что это сильно больно? Его затащили в архив, поставили лицом к стене (его и охранника) и заставили их поднять руки. Они так и стояли.

Никто из людей, работающих здесь в Музее, под следствием не находится. Это я вам рассказала об отношении.

Еще пример, наверное, последний. Мы просто все возмущены. У нас есть женщина, заведующая хозяйством. Так получилось, что она вышла и хотела пройти в смотрительскую. Она была в легкой одежде. Так перед ней закрыли дверь – в Музей не пустили и в смотрительскую не пустили. До 4-х утра следующего дня она в легкой одежде находилась на улице. Она здесь присутствует, если вы захотите ее увидеть. И надо отдать должное охраннику Музея, который находился в будке на территории Музея, – он впустил ее погреться. Хотя и в будке охранники Музея находятся в одежде. И только в 4 часа утра ей разрешили зайти в Музей и взять куртку. Это то, что здесь мы все испытали при следственных действиях.

Мне следователи говорят: «Мы еще нигде не встречали такого сопротивления органам власти». Но если я не хочу подписывать, если я прошу, чтобы подождали адвоката и руководителя Музея, – я имею на это право. Как говорят: у вас есть право хранить молчание…, вызвать адвоката... И я просила адвоката, у меня была громкая связь. И адвокат мне говорит: «Я сейчас приеду». И мой руководитель А.В.Стеценко также по громкой связи говорит, что сейчас будет, он опаздывает из-за пробок. Все это слышали, но не обращали на это внимание. Меня, директора Музея, отсекли от Музея, не давали выйти. Я говорю: «Я отвечаю за Музей, я отвечаю за картины, это мои должностные обязанности прежде всего». Вечером, это было в час или два ночи, меня вызвали в Музей, поскольку не знали, как включить свет в залах. Привели, меня впустил ОМОН, потом мне говорят: «Уходите отсюда, уже без вас справимся». Я говорю: «Что я здесь не могу остаться?» Они отвечают: «Мы вас сейчас выведем с ОМОНом, вы мешаете следствию». Я говорю: «Чем? Я могу помочь следствию, сказать, как включается, выключается, где какая картина». Они опять: «Вы мешаете следствию, выходите». Почему, я отвечающая за все, что в залах, не могу остаться? Вызвали ОМОН. Он бедный стоит, не знает, что со мной делать и говорит: «Я Вас должен вывести». Меня вывели.

И к нам предъявляют претензии в неповиновении следственным органам!

Все говорят о том, что очень важно сохранять произведения искусства, что мы их не храним. А вот что сделали с нашими некоторыми произведениями искусства, которые забирали из хранилища и здесь из залов Музея. Реставраторы установили, что их ни в коем случае нельзя сворачивать, у них нарушится лакокрасочный покров, и будут значительные осыпи. Об этом никто нас не спрашивал, нас не допустили, никто не интересовался, взяли просто свернули их и вынесли. Т.е. произведение в лучшем случае можно будет отреставрировать. Это об отношении к произведениям искусства и о том, как переживают о картинах те, кто хочет их у нас забрать.

4. Журавихин Павел Михайлович – первый заместитель Генерального директора Музея имени Н.К. Рериха

Прежде всего, в продолжение выступления Натальи Николаевны, я хотел бы сказать, что музей Николая Константиновича Рериха – единственный в России серьезный, большой музей, который занимается исследованием, изучением, популяризацией наследия Рерихов. Здесь уникальные специалисты, буквально штучные, у которых по 15-20 лет стажа. Такого уровня специалистов нет ни в музее Востока в России, ни в Нью-Йоркском музее. У нас крупнейший архив Рерихов. Мы выпустили более 200 наименований разных изданий. У нас крупнейшая коллекция, которая собиралась на протяжении более 25 лет, и это не только то, что передал Святослав Николаевич, но и дарители со всего мира, в том числе Борис Ильич Булочник. Они считали, что здесь, в музее, подаренные произведения будут находиться в безопасности. Не одну сотню картин возвратили сюда с мировых аукционов, где они распродавались. Так возвращались в Россию когда-то «распыленные» по миру картины.

И мы видим такое отношение к уникальным специалистам мирового уровня, которыми гордиться нужно. Непросто воспитать профессионала, его становление происходит только во время непосредственного соприкосновения с произведениями искусства, в работе. Уходят годы, чтобы подготовить такого специалиста. А о них во время следственного эксперимента буквально вытирали ноги. Наталья Николаевна [Черкашина] сказала, как наши сотрудники сидели на стульях на проходе в коридоре, словно бомжи.

Мы с ней первыми встретили тех 60-70 человек, которые приехали в музей. Некоторые из них сразу же подошли к нам и начали буквально кричать: «Все документы быстро на стол». Мы сказали: «Извините, сейчас подъедет наш руководитель, и мы все вам откроем, все отдадим». Тут мы увидели, как с огромной фрезой пошли вдоль музея. Я следователю говорю: «Простите, ну зачем Вы сейчас хотите взламывать музей? Ждать руководителя 10 минут» Я при нем звоню Александру Витальевичу Стеценко. Этот следователь говорит: «Хорошо, мы подождем» А в это время рубят двери музея! Я сказал: «Вы понимаете вообще, что вы делаете?» Никогда еще в России, а может быть, и в мировой практике, не было такого, чтобы в музей врывались, выбивая двери. Это вообще нонсенс. Это позор для России. Это будет клеймо на всю российскую культуру. Вот как относится Министерство культуры к своему культурному наследию. Художник Рерих – это мировая величина, это великий русский художник. И тут до них дошло. Они говорят: «Да, ребята поторопились». Я уже не говорю о том, что меня тоже блокировали, но мне довелось некоторое время находиться и здесь, в залах музея, когда половина картин уже была упакована.

Когда Александр Витальевич подъехал, мы стояли на улице, а в это время в музей стали вносить упаковочный материал. Я спрашиваю охранника из ОМОНа: «Простите, а это что?». Он ответил: «А это пакуют картины». Я говорю: «Как пакуют, когда ни одного сотрудника музея в залах нет? Кто пакует? Неизвестные люди снимают картины и пакуют?». Он сказал: «Ничего. Все нормально. Там специалисты». И когда через час мне удалось прийти в музей, я спросил: «Вы что делаете без наших сотрудников?». Когда до них дошло, мне казали: «Да, пойдите, посидите там». Я пришел в зал. Половина картин упакована. Я говорю: «А как мы будем подписывать ваши протоколы, если мы не видели эти картины?». Мне ответили: «Мы распаковывать не станем, будете подписывать, как есть». Естественно, я подписывать не стал. Когда меня увели отсюда, они охранника заставили подписать. Это просто беспредел. Это чудовищная ситуация. Какой-то сюрреализм.

Далее я говорю следователю: «Хорошо. Вы считаете, что эти картины были якобы приобретены на ворованные деньги. Вы сейчас их вывозите. А дальше-то что? Вы хотите вернуть деньги вкладчикам? И что Вы будете делать?» Он мне говорит: «Будем продавать с аукционов». Я отвечаю: «Вы вообще понимаете? Их возвращали сюда со всего мира, это частная коллекция, а это всё разойдется. За них платили миллионы долларов, в том числе Борис Ильич, чтобы вернуть в Россию». Ответ: «Нас это не интересует. Вкладчики пострадали».

Вы знаете, в прошлом году мы открывали в Вашингтоне выставку «Пакт Рериха. История и современность». Я был в Вашингтоне. Нас принимали несмотря на санкции. И американцы понимали, что культура – это та сила, которая может открывать все барьеры. Общественную организацию, которая говорит о наследии Рерихов, об их миротворческой деятельности, сохранении культурного достояния человечества, они принимали. Мы были в национальной галерее в Вашингтоне. Там висят картины, которые Советская Россия, Советский Союз в 29-34 годы XX века продали из Эрмитажа. Это известные картины Рафаэля, Рубенса, Тициана... Это делалось, чтобы получить деньги, накормить народ. Народ не накормили, а в историю попали. Как мы сейчас оцениваем эту ситуацию – как преступление национального масштаба. То же происходит и сейчас. Я вижу на картинах, которые висят в Национальной галерее Вашингтона, таблички: «Подарено таким-то фондом», «подарено таким-то меценатом». Кстати, американские меценаты выкупали эти картины и дарили своему народу. Каждый крупный бизнесмен считал за честь подарить в музей для своего народа картину. Некоторые из этих меценатов разорились, но никому даже в голову не приходит снимать картины и продавать их. Вы представляете, у нас в этом году 100 лет русской революции, мы что делаем?

Здесь во время изъятия картин находился представительМинистерства культуры, а в СМИ заявлялось: «Министерство культуры к этому не имеет отношения». И музей Востока говорил: «Мы не имеем к этому отношения». Это полная ложь. Они здесь видели, что творят с уникальным коллективом, и не вступились. Они вообще молчали и говорили: «Вот это, вот это, вот это». Списки только просматривали, что бы еще забрать. Это высшая степень безнравственности, понимаете. Это говорит о том, что культуру рушат, и рушат люди, которые не имеют к ней отношения. Сам господин Аристархов 7 или 8 лет проработал в строительном бизнесе. Но сейчас этот человек, не имеющий никакого специального образования, отвечает за сохранение культурного наследия России. Как отвечает, вы видите в этом зале, – одни тросы от картин.

Я бы на этом закончил. Предлагаю буквально две минуты посмотреть видеосюжет. Вчера, когда уже утром уехали следователи, мы сразу же открыли музей, чтобы люди пришли и посмотрели. И мы взяли интервью, была интересная реакция людей. Мне кажется, это будет интересно послушать.

5. Шаблинский Илья Георгиевич – член Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека

Я полагаю, что Совет при Президенте хотел бы выработать определенную позицию по данной проблеме. Пока эта позиция, я так полагаю, только вырабатывается. Наш председатель Михаил Александрович Федотов говорил об этом с г-жой Алексеевой. У меня два конкретных уточняющих вопроса. Я сначала пару слов хотел сказать о том, как я понимаю эту проблему сейчас. Несколько слов – очень предварительные оценки. Дело в том, что Международный Центр Рерихов – это крупнейший общественный Музей, у нас больше в России таких нет. Есть довольно много мелких музеев, мы тоже с их деятельностью знакомились. Они рассыпаны по России – музей мыши, музей водки… Маленькие музеи, они и проблем особых не испытывают. А вот общественный музей – это явление для нашей культурной среды все еще непривычное. Журналистка из «Комсомольской правды» задала вопрос: а кому принадлежит Фонд, кому принадлежит Центр? Коллеги, Третьяковская галерея – это был частный музей, и все крупнейшие музеи в Европе, все буквально были изначально частными, общественными музеями. У нас есть определенная позиция в отношении того, о чем говорил г-н Стеценко. Нам нужна общественная активность в этой сфере, а она пока ничтожна. Т.е. традиция была прервана в 1917 году, просто прервана, и общественных музеев не было вплоть до самого конца 1990-х годов.

Далее, правовая сторона дела. Все-таки я, не зная деталей, избегаю категорических оценок, но правовое государство обычно различает собственность мецената, собственность конкретного физического или юридического лица и собственность организации, которая была объектом благотворительной помощи. Это два разных субъекта. Правовое государство различает это, и это достаточно старая известная проблема, но это, если речь идет о правовом государстве. Но такая разница есть, я вас уверяю. И это давно известно.

Я бы обратил внимание на слова Анатолия Евгеньевича Карпова, он очень хорошо охарактеризовал ситуацию. Святослав Рерих видел свой Музей в качестве общественной организации. Я читал об этом довольно много, Людмила Михайловна просила меня почитать. Он знал, что государство относилось к его наследию довольно долго холодно, не признавало Рериха. Российское государство, советское государство не хотело его знать. И он знал, что государство может менять свои вкусы, предпочтения – сколько министров, столько и точек зрения. В общем, эта позиция Святослава Рериха неслучайная. И хорошо, что Анатолий Евгеньевич акцентировал на этом внимание. Наследие Рерихов – это не только почти тысяча артефактов и живописных полотен, это некий сплав философских традиций, к которым люди относятся по-разному, мы с этим столкнулись. У кого-то это, может быть, вызывает раздражение. Я здесь могу видеть причину вот такого отношения к вам. Но еще раз подчеркну, наш Совет – тоже общественная организация, хоть и при Президенте. Мы попытаемся выработать свое отношение и конечно, хотели бы помочь в этой ситуации. Это какой-то странный с общегуманитарной точки зрения симбиоз – Министерство культуры и ОМОН, но мы такое уже встречали, это знакомо. А уточнить я хотел две вещи. Прозвучала фраза, я точно должен знать, правда ли, что не только оригиналы, но и копии дарственных на картины у вас изъяли?

А.В. Стеценко: Совершенно верно, нас сейчас оставили вообще без документов, которые могли бы подтверждать правомерность нахождения коллекции в нашем Музее.

И. Шаблинский: Вы можете приехать в следственные органы и еще раз снять эти копии. Вероятно, придется это сделать. И последний нюанс. Я понял что-то о деятельности господ Аристархова и Рыбака, а министр культуры Мединский хоть раз высказывался на этот счет, вы знаете его позицию?

А.В. Стеценко: Да, высказывался несколько раз. Первый раз он официально высказался (есть документы), когда суды признали нас наследниками. И после ухода Александра Алексеевича Авдеева с поста министра резко изменился вектор отношения к нам Мединского. Когда суды в Мосгорсудах отказали в жалобах музею Востока и Министерству культуры опротестовать решения предыдущих судов, тогда г-н Мединский обратился к Президенту Российской Федерации с письмом, в котором фактически ввел в заблуждение Президента, сказав о том, что Международный Центр Рерихов желает отобрать у Государственного музея Востока принадлежащее государству наследие Рерихов. Министерство культуры этого позволить не может и будет отстаивать интересы государства. Таким образом, Президент справедливо наложил решение, коль к нему так обращается министр: «Прошу отстоять интересы государства». Это письмо представители Министерства передали в суд как вещдок, доказательство того, что Президент требует отмены этого решения. И оно было отменено. После этого г-н Мединский обратился к мэру Москвы с тем, что Министерство культуры желает в усадьбе Лопухиных, выполняя волю Святослава Николаевича, собрать все наследие, и он просит передать усадьбу в федеральную собственность. Через две недели было подписано распоряжение мэра по этому поводу. Можно вспомнить, как федеральная и муниципальная власть делила в Москве культурное наследие. Шли суды несколько лет, пока не было принято решение и разграничение полномочий. А тут по требованию г-на Мединского в течение двух недель произошла передача. И пошел захват усадьбы через суд. О судах – отдельный разговор. В судах Государственный музей Востока предоставляет письма Аристархова как эксперта, который утверждает, что мы – не культурная организация и не ведем никакой музейной деятельности, мы – некая организация, которая занимается оптовой продажей книг. Потому что культурную организацию нельзя выселить из помещения, не предоставив ей взамен другого. Об этом они не думают, им только выгнать и все. Было еще несколько заявлений г-на Мединского в прессе, что якобы некая общественная организация пытается отхапать (дословно) у государства огромную коллекцию картин, но они этого не позволят.

6. Дарузе Галина Васильевна – член Международного совета музеев (ИКОМ)

Меня зовут Дарузе Галина Васильевна. Я являюсь членом Международного Совета музев. С декабря 2005 года по ноябрь 2009 года была ответственным хранителем наследия изобразительного и мемориально-вещевого фонда нашего Музея. С 2009 года была признана Министерством культуры Российской Федерации независимым экспертом. В качестве такового эксперта участвовала в ряде проверок состояния учета и хранения в федеральных государственных музеях. О том, что я говорю правду, вы можете посмотреть в интернете, набрав мою фамилию и слово «эксперт».

Зачем я вышла? Потому что как профессионал, занимающийся экспертизой учета государственных музеев, культурного наследия, хранящегося в них, и работая здесь, в Музее, приняв фонд по просьбе Людмилы Васильевны так, как положено, я прикоснулась, прежде всего к полному анализу состояния учетной документации, которая в этом Музее, в этой общественной организации царила с 1992 года, если не ошибаюсь, как только наследие было привезено в Россию.

Я делала очень просто: открыла государственную инструкцию по учету и хранению музейных фондов и сказала Людмиле Васильевне, что в письменном виде напишу Вам отчет, а построю его по простому принципу, сопоставляя, что требует государственный стандарт в сфере учета, и что я вижу у Вас в сфере учета. Она сказала: «Да». Этот отчет сохранился. Если он отсутствует в архиве Музея, поскольку все изъято, он есть у меня.

Так вот, констатирую: такого уровня первичного учета, который требует государственный стандарт до настоящего времени, я, как проверяющий, не встречала в десятках федеральных государственных музеев. Это первое. Более того, Мкртычев, будучи замом по науке и не владея совершенно профессиональными знаниями по учету, сообщает всем СМИ, что в музее Рериха нет учета. Это не соответствует действительности по тем причинам, которые я вам уже изложила, а по второй причине, по которой каждый из вас сам может убедиться, увидев наш каталог.Аналогов этого каталога, а я была его ответственным составителем вместе с коллегами, нет в мире. Почему? Об этом сказала нам Третьяковка. Потому что в этом каталоге описана вся коллекция, поступившая в Музей Рериха. Каталог хранится в библиотеке ООН. Это мировой документ, вошедший в научный оборот. Он есть в Третьяковке. Это на случай. Музей Востока каталог игнорирует. В каталоге каждый из вас может взять любую картину, ее описание внешнее, оборотное, т.е. уровень профессионализма – международный. Вы в каталоге Сотбиса не увидите уровень описания, который требовала Людмила Васильевна и который мы осуществили, готовя этот каталог. Поэтому обвинения в том, что Музей Рериха что-то прячет, крадет, это настолько невежественно, что я вышла, будучи нездоровым сейчас человеком, я приехала, потому что, друзья, каталог, откройте Каталог, он стоит в продаже, картины все описаны, инвентарный номер каждой картины там обозначен. Описание дано сюжета, но самое главное – провенанс, вот то, из-за чего сейчас душат Музей Рериха. Что такое провенанс? Это история бытования картины, история ее поступления в коллекцию. Именно эту задачу мы поставили, это было очень мне трудно сделать по ряду причин, но мы сделали.

Итак, я прошу вас очень серьезно относиться к происшедшему, во-первых, представителей СМИ. Моя дочь не живет сейчас в России. Она мне вчера звонит из другой страны и пересказывает, что творится в интернете по поводу содеянного Минкультом. Правильно, работайте СМИ, но работайте на фактах. Итак, первый вывод мой как эксперта, который имеет личную персональную благодарность независимого эксперта за работу по этому направлению, я заявляю: состояние учета в общественном Музее Рериха соответствует стандартам государственного учета. Об этом в письменном виде мною как членом комиссии, было доложено Прокуратуре Хамовнического района.