[абрикос]

Марина Цветаева

(М.Цветаева покончила жизнь самоубийством 31 августа 1941г.)

1
Марина Цветаева - русская поэтесса, одна из самых ярких и значительных

первой половины нашего века.

Марина Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 г., в

высококультурной семье, преданной интересам науки и культуры. Уже в

шестилетнем возрасте Марина начала писать стихи, и притом не только

по-русски, но и по-французски, и по-немецки. А когда ей исполнилось

восемнадцать лет, выпустила первый свой сборник "Вечерний альбом" (1910 г.)



Не приняв революцию, в мае 1922 г. Марина Цветаева вместе с дочерью

уезжает за границу к мужу, Сергею Эфрону, оказавшемуся в рядах белой

эмиграции. Семья недолго жила в Берлине, затем поселилась в ближайших

окрестностях Праги, а в ноябре 1925 г. переехала в Париж.

В 1939 г. Марина Цветаева, после семнадцати лет бедственного пребывания

за рубежом, получив советское гражданство, вернулась в Советский Союз вместе

с сыном. Первое время она жила в Москве, а в июле 1941 г. эвакуировалась в

Елабугу. Здесь, в этом маленьком городке, под гнетом несчастий, в

одиночестве, она кончает с собой 31 августа 1941 г.



Надо отметить, что еще в семнадцатилетнем возрасте Марина Цветаева

пыталась покончить жизнь самоубийством. Она даже написала прощальное письмо

своей сестре, которое попало к ней только спустя тридцать два года.

Анастасия Цветаева - сестра поэтессы - пишет в своих "Воспоминаниях"

(Москва, 1983 г.):

"Марина писала о невозможности жить далее, о ре-шенности вопроса,

прощалась и просила меня раздать ее любимые книги и гравюры - шел список и

перечисление лиц. Было названо имя Драконны (Лидии Александровны Тамбурер),

Вали Генерозовой (по мужу За-рембо) и старшей сестры нашей, с которой она

уже год была в ссоре (ей, помнится, были гравюры, вывезенные из Парижа), и,

наверное, еще были имена, но я их сейчас позабыла. Я не помню и себя, своего

имени; определила ли и мне она что-то (может быть, Марина считала, что все,

кроме сказанного, будет, естественно, мне?). Но я помню строки, лично ко мне

обращенные: "Никогда ничего не жалей, не считай и не бойся, а то и тебе

придется так мучиться потом, как мне". (Эти слова я тоже привожу не совсем

дословно, но три глагола - не жалеть, не считать, не бояться - были в этих

строках.) Затем следовала просьба в ее память весенними вечерами петь наши

любимые песни, в дни "Зимней сказки", нашей первой любви к Нилендеру, - мы

пели в то время немецкую наивную любовную песенку: Kein Feuev, Keine Kohle

("Никакой огонь, никакой уголь") и другие немецкие и французские песенки.

"Никогда не бойся меня, я к тебе никогда не приду".



"Только бы не оборвалась веревка. А то - недовесить-ся - гадость,

правда?" Эти строки я помню дословно. Из последующего, из последних строк

четвертой узкой длинной странички (Мария Ивановна переписала страницу в

страницу, как в оригинале) были слова, росшие, пока я их прочитывала, - до

гигантских размеров. В них и в слезах, хлынувших, в их нечеловеческом уже

утешении я утонула, перестав видеть их в схватке блаженства и горя, и не

знаю, что было сильней: "И помни, что я всегда бы тебя поняла, если была бы

с тобою". И подпись."