[Elentirmo]

Не отрываясь глядел Ниггль на Дерево. Он видел все листья, над которыми трудился в своем сарае, – они были скорее такими, как он представлял себе, чем такими, как написал. Вместе с ними шумели и листья, которые когда-то только-только проклюнулись из почек в его воображении, и такие, которые проклюнулись бы, если б у него хватило времени. На них не было никаких надписей – это были просто изящные листья, – и все же каждый нес на себе точную дату, как листок календаря. Некоторые из самых прекрасных – и самых характерных, дававших совершенный пример стиля Ниггля – были явно созданы в сотрудничестве с мистером Пэришем (только так и можно это выразить).
В ветвях Дерева строили гнезда птицы. Невероятные птицы: как они пели! И, глядя на них, Ниггль видел, как они селятся парами, высиживают птенцов, как птенцы оперяются и с песнями улетают в Лес. Теперь он заметил и Лес, раскинувшийся в обе стороны и уходящий к горизонту. Вдалеке сверкали Горы.
Прошло какое-то время, и Ниггль направился к Лесу. Не потому, что Дерево ему наскучило. Просто теперь оно ясно запечатлелось в памяти, и, даже не видя его, художник не забывал о нем, чувствовал, как оно растет. Отойдя от Дерева, Ниггль обнаружил странную вещь: Лес, конечно, был Лесом Вдалеке – в этом-то и заключалось его очарование, – и все же к нему можно было приблизиться, даже войти в него, и очарование не исчезало. До сих пор Нигглю никогда не удавалось войти в даль так, чтобы она не превращалась просто в окружающую местность. Теперь же прогулка стала куда приятнее: впереди все время открывались новые дали, так что были уже дали двойные, тройные и четверные, которые вдвое, втрое, вчетверо сильнее влекли к себе. Можно было идти вперед и вперед, и целая страна раскидывалась вокруг, словно вмещенная в один сад, или, если хотите, в одну картину. Можно было идти вперед и вперед, но, верно, не без конца. Ведь на заднем плане высились Горы. Они отчетливо, хоть и очень медленно, приближались. Казалось, они не из этой картины. Горы были как звено, связующее ее с чем-то иным, что лишь проглядывало сквозь деревья, – со следующей ступенью, с новой картиной.
На ходу Ниггль не просто глазел по сторонам. Он внимательно разглядывал окрестности. Дерево закончено, и Ниггль снова рядом с ним («А Возница говорил иначе», – припомнил он), но в Лесу все еще оставалось несколько неубедительных мест. Над ними нужно было подумать и потрудиться. Изменять что-либо не было нужды, все сделанное было сделано правильно – следовало только довести работу до конца. Какой вид должны в конце концов принять эти места, Ниггль в точности знал.
Он уселся под очень красивым деревом вдалеке – оно напоминало Большое Дерево, но обладало неповторимым своеобразием, или обладало бы, если ему уделить еще немного внимания – и стал раздумывать, откуда начать работу, где закончить, сколько времени она займет. Но в планах что-то не ладилось.
– Ну ясно! – воскликнул Ниггль. – Пэриш, вот кто мне нужен. О земле, кустах и деревьях он знает много такого, о чем я и понятия не имею. Нельзя, чтобы здесь кроме меня никого не было: ведь это же не частный парк. Мне нужна помощь и добрый совет, – давно пора было об этом подумать.
Ниггль встал и направился к месту, с которого решил начать работу. Сбросил пиджак. И вдруг увидел в небольшой ложбинке, укрытой от взглядов издалека, какого-то человека, который ошеломленно озирался по сторонам. Человек этот опирался на лопату, но явно не знал, что с ней делать.
– Пэриш! – позвал Ниггль.
Пэриш вскинул лопату на плечо и подошел к нему. Он все еще слегка прихрамывал. Соседи ни слова не сказали друг другу, только кивнули, как раньше, когда сталкивались на улице. Но на этот раз они пошли дальше вместе, рука об руку. Без слов Ниггль и Пэриш согласились, где поставить маленький домик и разбить сад, без которых было не обойтись.
Трудились они вместе, и скоро стало ясно, что теперь Ниггль лучше Пэриша умеет распоряжаться своим временем. Работа у него спорилась. Как ни странно, именно Ниггль больше увлекся домом и садом, а Пэриш часто бродил по округе, разглядывая деревья, особенно Большое Дерево.
Как-то раз Ниггль сажал живую изгородь, а Пэриш лежал рядом, внимательно вглядываясь в изящный желтый цветок, росший в зеленой траве. Давным-давно Ниггль изобразил множество таких цветов меж корней Дерева. Вдруг Пэриш поднял глаза. На его лице, освещенном солнцем, играла улыбка.
– Просто загляденье! – сказал он. – Честно говоря, я не заслужил, чтобы меня отправили сюда. Спасибо, что замолвили за меня словечко.
– Чепуха, – ответил Ниггль. – Я даже не помню, что говорил. Во всяком случае, одного этого было явно недостаточно.
– Еще как достаточно, – настаивал Пэриш. – Если б не вы, мне бы так рано ни за что не выбраться. Понимаете, это все Второй Голос. Это он сделал так, что меня послали сюда. Он сказал, что вы хотите меня видеть. Так что я перед вами в долгу.
– Нет. Вы в долгу перед Вторым Голосом, – был ответ. – Мы оба перед ним в долгу.
И они по-прежнему жили и работали вместе. Не знаю, как долго это продолжалось. Не приходится отрицать, что поначалу у них время от времени возникали споры, особенно когда оба уставали (а это иногда случалось). Оказалось, что у обоих есть с собой укрепляющее. На пузырьках были одинаковые этикетки: «Смешать с водой из родника и принимать по несколько капель перед отдыхом». Родник они нашли в самой глубине Леса. Только однажды, когда-то давно, Ниггль представил его себе, но так и не перенес на холст. Теперь он понял, что из этого источника наполняется озеро, сверкающее вдалеке, воды которого поили всю округу. От нескольких капель укрепляющего вода становилась терпкой и горьковатой, но в тело вливались силы, а голова прояснялась. Приняв лекарство, они отдыхали, а потом вновь подымались и весело брались за работу. В такие минуты Ниггль придумывал новые прекрасные цветы и кусты, а Пэриш всегда точно знал, как и где их лучше всего посадить. Еще задолго до того, как пузырьки опустели, у Ниггля и Пэриша отпала нужда принимать лекарство. Пэриш даже избавился от хромоты.
Работа подходила к концу, и они все чаще и чаще просто гуляли, любуясь деревьями, цветами, солнечным светом на изящных листьях, всем окрестным пейзажем. Иногда они вместе пели песни. Но Ниггль чувствовал, что взгляд его все чаще обращается к Горам.
И вот пришло время, когда домик в ложбине, сад, трава, лес, озеро – все на картине оказалось почти завершенным, почти таким, каким ему надлежало быть. Большое Дерево было все в цвету.
– Сегодня вечером закончим, – сказал однажды Пэриш. – И тогда отправимся на прогулку по-настоящему далеко.
Они вышли на следующий день и шагали сквозь дали, пока не достигли Предела. Конечно, он был невидим – не было ни черты, ни изгороди, ни стены, – однако путники поняли, что дошли до конца этой страны. Перед ними появился какой-то человек, похожий на пастуха. Он спускался по заросшему травой склону, который уходил вдаль, к Горам.
– Вам не нужен проводник? – спросил он. – Вы хотите идти дальше?
На секунду между Нигглем и Пэришем прошла тень, потому что Ниггль понял, что хочет и в каком-то смысле должен продолжать путь, а Пэриш не хотел и не был еще готов идти дальше.
– Мне нужно дождаться жены, – сказал Пэриш Нигглю. – Без меня ей будет одиноко. По-моему, ее должны отправить вслед за мной рано или поздно, когда она будет к этому готова, а я подготовлю здесь все для нее. Домик в меру наших сил достроен, и мне хочется самому ввести в него жену. Я думаю, она сможет сделать его еще уютнее. И надеюсь, что ей понравится здесь.
Он взглянул на пастуха:
– Проводник – это вы и есть? Скажите, пожалуйста, как называется эта местность?
– Разве ты не знаешь? – отвечал пастух. – Это – Страна Ниггля. Большая часть ее – Картина Ниггля, но теперь здесь есть и немного Сада Пэриша.
– Картина Ниггля?! – изумленно воскликнул Пэриш. – Неужели все это выдумали вы, Ниггль? Я и не подозревал, какой вы умный. Но почему же вы мне не сказали?
– Он давным-давно пытался, – сказал пастух, – но ты и не посмотрел ни разу. В те дни у него был только холст и краска, а ты хотел ими залатать крышу. Тебя окружает то, что вы с женой называли «Нигглева Блажь» или «Эта Мазня».
– Но тогда все это было совсем не похоже, не настоящее, – пробормотал Пэриш.
– Да, это был только отблеск, – сказал пастух, – но, может быть, ты уловил бы его, если бы считал нужным попытаться.
– Я сам не дал вам возможности, – проговорил Ниггль. – Ни разу не постарался что-нибудь объяснить. Я вас тогда называл Старой Землеройкой. Но к чему все это? Мы долго жили и трудились вместе. Все могло бы сложиться иначе, но лучше – не могло. Хватит об этом. Боюсь, мне придется идти дальше. Надеюсь, мы еще встретимся: ведь мы, должно быть, еще так много можем сделать вместе. До свидания!
Он тепло пожал Пэришу руку – это была добрая, честная, крепкая рука. Ниггль повернулся на минуту и взглянул назад. Цветущее Большое Дерево сияло, как пламя. Все птицы распевали, поднявшись в воздух. Потом он улыбнулся, кивнул Пэришу и пошел за пастухом.
Ему предстояло узнать многое об овцах и о том, как пасти их на поднебесных лугах. Он будет смотреть в огромное небо и идти все вверх, все ближе к Горам. А что потом – не знаю. Даже маленький Ниггль в своем старом сарае сумел уловить очертания Гор – так они и попали на задний план его картины. Но лишь те, кто поднялся в Горы, могут сказать, какие они на самом деле и что лежит за ними.