Чему учит нас Поэтика: Совершенству — Мере — Простоте.
Совершенство: это особое видение человеком реальности; содержащую, в сознании человека, возможность для развития окружающего мира и развития самого человека. Это видение направляет человека к устремленному поиску Идеала. Ибо из двух несовершенств: мира и человека, главная потенция содержится в человеке. И тем самым признается, что в связке Человек — Мир: именно Человек определяет своим творчеством Бытие Мира. Поэтом и значение Этики так велико для Человека: высокие моральные принципы рождают Творца, человек без морали и Этики — разрушитель. Поэтому сознание определяет Бытиё Человека, но не наоборот.
Культура Человека стоящего на плечах многих поколений, сотворивших эту Культуру и выработавших в долгом историческом процессе Этику Творца - позволяют Человеку быть Твоцом своего Бытия.
Если же мы выкинем из Культуры, понятие, что она есть труд многих поколений, то тогда нам нужно будет отказаться и от Этики, как моральном законе выработанном опытом многих поколений. Если так, то эти законы нужно написать и успеть «вдолбить» маленькому рожденному человеку. Здесь то как раз и необходим будет Бог, от имени которого будут «вдалбливаться» Его Законы.
Но здравый человеческий разум подсказывает, что маленькие люди приходят в этот мир с наиразличнейшими духовными возможностями и способностями, то есть с опытом накопленным душой предшествующим этому воплощению. Если бы это было не так, то все бы дети приходили с равными «стартовыми возможностями» благодаря справедливому Божьему закону — не наказывать невиновных.
Если же душа приходит с прошлыми накоплениями, то она несет и Этику — практическим знанием Законов Бытия.
Подобно строителю накапливающему опыт с каждым построенным новым домом, так и Человек, приобретая опыт строительства жизни, приходит с более и более совершенным знанием моральных законов, позволяющих строить ему более и более совершенный «дом».

Итак в Поэтике за знанием Закона Совершенства идет знание Закона Меры.
Как применяется, непосредственно в Поэтике, этот закон нужно привести размышления профессионального критика и поэта Игоря Меламеда. Цитаты взяты из двух его статей:
«Гений и Благодать» и «Совершенство и самовыражение».


«...Чувство, неизменно сопутствующее чтению иных шедевров Пушкина, Лермонтова или Фета: стихи вовсе не написаны в привычном смысле этого слова. Безотчетная уверенность, что такое совершенство не могло быть достигнуто только человеческим, сколь угодно гениальным, порывом. Что стихи как-то угаданы, продиктованы свыше. Что в процесс их создания вмешались чудесные благодатные силы.
В этом нисколько не сомневались сами поэты. У Пушкина «божественный глагол», касающийся «до слуха чуткого» поэта – не совсем метафора. И Ахматова, которой было хорошо известно, «из какого сора растут стихи», призналась все-таки: «И просто продиктованные строчки / Ложатся в белоснежную тетрадь».
Существование черновиков не должно вводить в заблуждение. Благодать не снисходит на поэта «в готовом виде». То, что называют творчеством, здесь, вероятно, означает встречный прорыв к «божественному» прообразу стихотворения, постепенное отметание «человеческого» сора, случайных и лишних слов, неизбежно наслаивающихся на смутно брезжущий идеал. Неточное слово, небрежная строчка или неряшливая рифма сигнализируют о недоснятии какого-то слоя, недослышании «чутким слухом» какого-то звука. Художественное совершенство и есть максимально возможное приближение к идеальному образцу.

Но бывают стихи, сотворенные «слишком человеческими» усилиями, не имеющие своего небесного прообраза или не приблизившиеся к нему. Стиль их сочинителя часто проступает на них, точно капли его трудового пота, точно отпечатки пальцев. То, что называют творчеством, здесь означает самовыражение. Это может быть гениальное самовыражение и высокое искусство, как поэзия раннего Пастернака, поздних Цветаевой и Мандельштама. Но даже в такой поэзии нет благодатно даруемого совершенства...»
«...У совершенства нет и не может быть превосходной степени – так полагает ограниченное человеческое сознание. Совершенство есть полнота. Пушкин и Моцарт (а для кого-то, предположим, иные гении) дают нашему эстетическому чувству эталон такой полноты, образец достижений, никем не превзойденных, ни с чем не сравнимых.

Но значит ли это, что в подобных достижениях заключена полнота всей возможной гармонии, какая-то «окончательная» полнота? И если для Бога нет ничего невозможного, то всегда вероятно чудо, и миру будет дарована гармония более совершенная, чем прежняя, которая тоже ведь была явлена чудом!

Возможность чуда раскрывает беспредельную перспективу совершенства, возводит его в бесконечную превосходную степень. Но именно поэтому совершенное творческое достижение – всегда только максимальное приближение к своему небесному прообразу, а не абсолютное слияние с ним.

Максимальность приближения и означает, что нашему творческому порыву положен предел. Поэтому совершенство в техническом смысле есть полная мера. О совершенном стихотворении обычно говорят, что в нем ничего ни прибавить, ни убавить нельзя. Недостаток или превышение полной меры – уже несовершенство. Недостаток полной меры (когда «можно прибавить») легче всего заметен в официальной советской поэзии, в скудости ее изобразительных средств. Но, представив себе стихи, например, Ахмадулиной и избыточность их стиля, мы поймем, что такое превышение полной меры (когда «можно убавить»). Оба рода несовершенства в их крайних проявлениях сводятся к графомании. И если в первом случае графомания – простое неумение писать, то во втором – наступает деградация стиля, и пишущий рискует постепенно превратиться в графомана.

Но совершенная полнота меры не может быть достигнута или восстановлена несовершенным творческим усилием. Ущерб здесь нельзя восполнить прибавлением, а излишек умерить убавлением, если не происходит чудо. Чудо благодатно преображает художественные средства, создавая возможность совершенного произведения...»