А вот и Мишкин дом. Как в нем всё знакомо. Что-то я заволновался. Спокойнее. Даю свои коротких два звонка.
Мишка глазами хлоп-хлоп. И вдруг его сипловатый рёв:
- Стари-и-и-ик!
Чувствую, что подлетаю. И душой, и телом. Ну уж, чёрта с два, – полетай и ты! А он уже хлопает по плечу. Ну и ручище. Сам коренастый, а торс... Его бородатое лицо радо мне. Много тебя, Мишка, много. А из-за плеча выглядывает лицо Иры:
- Ну, ты даёшь!
- Чего даёшь? Приехал вот, - бормочу я. Она тоже говорит, не вникая в смысл:
- Сообщил бы.
- Слышь, старик, а я тут на охоту завтра собрался. Ты как? Без возражений?
- Да погоди ты, дай оклематься.
Разнеженные ужином и после традиционного «за встречу», мы набиваем патроны, но во мне еще не до конца прошло состояние озноба, состояние похожее на собачий сон: и здесь я, и нет меня тут.

Утром электричка, автобус, тяжеленные рюкзаки. В лесу желтизна, багровость, шуршание под ногами. А вот и егерь. Н-да, егерь колоритен: на ремне охотничий нож, бродни. Но, Хозяин! Не радушный, нет, хозяин-владелец. Лицензии выдал. И в ней написано: «охота – утка». Мишка ухмыляется:
-Ох, утка охота!

Расположились. Мишка идет кидать спиннинг. Я брожу вдоль берега. Да, река Вуокса, что твое озеро. И волна с барашками. От воды веет холодом. Каждому времени года свои мысли. Осенью всё обосабливается, обретает индивидуальную суть и личное предназначение. Вот и ветер осенью не так, как летом дунул – притих, а давит массой. Его присутствие не как часть, не как некий малозначащий элемент, а почти основной игрок на поле. На берегу сосны мачтой вверх и шуршат ветвями – у них своя песня. Скалы с гранитным равнодушием вальяжно разлеглись – не сдвинешь. А Вуокса, отмахав сотни вёрст, покачивается волнами, играет плеском в своём русле. Только песок мнется под ногами: как вам угодно? Всё имеет свой собственный смысл, а что такое во всём этом – «я»? Если «кто?», то в паспорте написано. Важнее – не «кто я?», а «что я?» из себя представляю? Осень расставляет некоторые точки на «i».

На реке появилась лодка. Гребут вдвоем. В брезентовых плащах они торчат над водой бетонными глыбами. Тянут против течения, ныряя на волнах. Глядя на них, поёжился. Вот тебе и лермонтовский парус одинокий - этакий сарказм на лирику. Да-а, только эти ничего не ищут, эти стрелять идут. У них есть на это право – егерь выдал. А дома будут рассказывать, потягивая чай, поблёскивая глазами.
Зачем?
Мужчиной себя почувствовать? Владыкой. Царём природы? Да просто острыми ощущениями себя забавляют. Владыка – от слова «владеть». С оружием, конечно, да с патронами – чего ж не побаловаться. Вот и балуют...
А сам-то? Не для того ли стоишь тут «дум великих полн»? Тоже владеть? И чистая ложь, что я-де, да собою владею. Об одиночестве что-то там рассуждаю... За синицею погнался, за журавлем же высоко. Он полёта требует, а летать-то не всем дано.
Дано – не дано. Обездоленность – наделённость. Всем нам что-то надо. Иным не что-то, а много. А кому и сколько? Где мера? Утки на зиму должны улететь. А нам, братьям старшим? Пострелять по ним? Человек летать не может, но в полёте мысли он сделал ружье...

Мишка идёт. Хоть тут всё понятно: я с ним, с Мишкой на охоте-рыбалке.
Сготовив уху, прибравшись, мы сидим у окна. С утра будет тяга. Неторопливо дуем на горячий чай. Перебрасываемся редкими словами. О чем говорить? Мы так давно вместе, что лучшие минуты нашего общения – молчание. Я чувствую его, он меня. Мы вместе. Сейчас он что-то думает обо мне и хочет спросить. Я предчувствую разговор.
- Старик, мне кажется, что ты растерялся, – наконец-то начал он.
- ?
- Мельтешишь, размениваешься на ерунду.
- Всё от незнания иерархии значимости. Темы нету.
- Чепуха. Работать надо. Надо своим делом заниматься.
Мы помолчали.
- Вообще-то, можешь и подёргаться, если будет на пользу.
- Посмотри, Мишь, сколько звёзд. Много. Порой кажется, что они рядом, а на самом деле они каждая отдельно, на миллионы лет. Люди как эти звёзды толпятся одиноко. Для чего они существуют? Светить? Познать нечто? Небо, Миша, – это яма наизнанку.
- Псих ты, Старик. Космос живет по закону всемирного тяготения. А?! Каково?! Вот за счёт всемирного притяжения и держимся.
- А если я никуда не «притяжаюсь»? Никому не нужен?
- С такими мыслями – никому. Осиль в себе червячка.
Мы опять помолчали. Мишке досадно, что я не хочу его понять.
- Миш, а бить уток приносит радость?
- Завтра узнаешь.

Утро было холодным. Дул северный ветер. Река волновалась, но с ленцой. Мы выгребли на середину, бросили якорь. Небо розовело. Оставленный берег темнел позади нас. Лодка покачивалась на серой волне, словно на жидком свинце. Да, уюта маловато. И ноги мёрзли. А Мишка уже закинул удочки и сфинксом смотрел на поплавок. Рядом становились другие лодки. Скоро тяга.
Первый косяк появился неожиданно. Свист крыльев и редкие выстрелы. Теперь Мишка при-готовился и следующий косячок встретил. Мимо. Во мне что-то шевельнулось. Может из-за промаха, но обрадовался ли? Странно, но досадовал и радовался одновременно. Всё же и радовался. Но почему досадовал? Только ли потому, что это, как не верти, промах? А может генетическая память мужчины-охотника? Может скрытая суть? Подсознание?

- Ты стрелять не умеешь, – мне почему-то захотелось его обидеть.
Он протянул мне ружьё. Я молча взял. Оно было гладким и холодным. Оно могла стрелять. Могло убивать. В нем была сила.
- У меня, правда, глаза… не очень, - промычал я.
Михаил молчал.
- Из охотничьего мне ещё не приходилось, только в армии из автомата. По мишеням.
- Косяк идет, - угрюмо сказал он.
Стая приближалась. Надо было сказать себе «да», или «нет». И совершить это «да», или «нет». Стая приближалась. Было ощущение, что мы стремительно неслись навстречу друг другу. Сейчас соприкоснемся. Сейчас встретимся. Почему они летят на меня?! Почему?! Глупые твари! Они были почти рядом. Твари! Эти темные точки на фоне восхода... «С перстами пурпурными Эос...». Эти черные точки.
Стая легла на крыло и спланировала в одну сторону, другую. Раздались выстрелы соседних номеров. Стая одним живым комком металась из стороны в сторону и налетела на меня... Ружье взлетело, но... Ах да, предохранитель. Щелчок. Толкнуло в плечо. Еще раз толкнуло. Словно похлопало по-приятельски.
Мы встретились.
Один комок упал, зарываясь в воду.
Мы встретились, соприкоснулись.
Мне захотелось на берег. Захотелось уйти в лес. Уйти захотелось... Хе, как много мне хочется! Стае хотелось на юг, перезимовать всего лишь. Ей больше ничего не хотелось. Но мы встретились. В своих желаниях и противоречиях. И у меня было ружье. Гладкое, холодное, огнестрельное. Кто это лежит там в волнах? Не я ли?